На кухнях и на площадях,
В толпу бросали децибелы,
Младые связки не щадя,
Их голос был, как голос Бога
Для кед, ковбоек, шаровар,
И растворялся мир убогий,
И каждый Душу доставал.
И чистил пыль, чихая звонко,
Стирал, стирая пот со лба,
И, душу отложив в сторонку,
Спешил выдавливать раба.
Но раб сидел глубоко, цепко,
Глодая сахарную кость,
Позвякивая ржавой цепью,
Привычной, как для тёщи злость.
И много лет прошло и вроде
Он вылез, как на помазок
из тюбика тот крем выходит,
Что станет снежным настом щёк
во время бритвенных занятий,
Но… вдруг раздумал ты бритьё,
А крем не возвратишь обратно,
Вот раб - пожалуйста, в неё,
Во внутрь твою, и там привычно,
Усевшись с видом на экран,
Вбирает гром патриотичный,
И прочий гром твой тихий раб.
Чтоб громом этим оглушённый,
Любя до исступленья власть,
Орать: «Мы за!», «Доколе!», «Что мы
должны терпеть вот эту мразь?»
Предателей сладкоголосых,
Умней Спасителя Иуд?
С такими – разговор короткий,
Заткнуть, замкнуть, и марш - под суд!
…А Бэлла, как всегда прекрасна,
И Женя морщит острый нос.
Но тренькает Булат напрасно,
Не слышен Бах во время гроз.
Их тень осталась привиденьем
В пространстве кухонь, площадей,
Но нет у привидений тени,
А есть рабы внутри людей…
