Панфурик (Рассказ)

   Могила была выкопана кладбищенской конторой не по случаю, а загодя, на запас, поэтому поднятая наверх земля, ещё не промёрзшая по целику, смёрзлась в куче на её бровке, и, кое-как разрыхлённая, теперь глухо стучала по крышке гроба комками, бросаемыми вниз «прощальной горстью» присутствующими на похоронах людьми. Взяв в руки лопату, Алексей подумал, что хорошо бы земля, и впрямь, была покойному «пухом», но не этими мёрзлыми комьями, поскольку, похоже, и жизнь не была к нему ласковой; впрочем, кто мог судить об этом, кроме самого покойника.
   - Алексей Григорьевич, дайте мне, - потянулся к лопате один из рабочих.
   - Потом, - отвечал Алексей.
   Засыпали могилу группами по нескольку человек, сменяя друг друга, спешили: было морозно и ветрено, хотя снега ещё не было. Сформировав могильный холмик, установили на него простенький памятник с именем и датами рождения и смерти, посетовали, что весной, когда земля оттает, некому будет поправить могилу, поскольку организация покинет этот рабочий объект. Когда устанавливали могильную оградку, Алексей обратил внимание на дату, тиснённую на памятнике, и только сейчас узнал, что покойный был моложе его на два года.
   Погрузившись в автобус и две вахтовки, все направились на поминки, организованные профкомом в поселковой столовой, арендованной по этому проводу у местного ОРСа. Столы в её зале располагались двумя рядами и были накрыты соответствующим случаю образом, где рядом с обязательными блинами и кутьёй стояли горячие блюда.
   - Иван Семёнович сам распорядился устроить поминки, - говорил, усаживаясь рядом с Алексеем, Женя Соколов, бригадир той бригады, где работал умерший, подразумевая  начальника управления.  Алексей кивнул согласно.
   - Как получилось, что он умер? – спросил он Евгения.
   - Как получилось?.. – неохотно отвечал тот. – Недоглядели! Ты, наверное, знаешь, что этой весной он нырял в ледяную воду, чтоб зацепить трос за трактор, что провалился под лёд? Так, даже тогда Витя ни разу не чихнул после этого.
   - А что сейчас?  
   - Да не сейчас, а месяц уж. Как я понимаю, с похмелья он был.
   - А когда он не был с похмелья?
   - Да… - не стал противоречить Евгений. – Ну, так вот… Анкера мы закручивали, а тут с вращателем что-то случилось. Мы пока хомуты к анкерам приваривали, он ремонтировал. Этот участок трубопровода надо было засыпать ночью. Торопился, видимо вспотел, разделся, ну и просквозило. Недели три кашлял. Я сначала не обращал внимания, думал – обычная простуда, пройдёт, а потом сказал, чтоб он ехал в больницу. Витя вроде бы согласился, но,  оказывается, не съездил, сам принимал антибиотики. Меня, как назло, на другую работу перекинули. Потом уж поздно было. Начал харкать кровью. Я когда заметил, что у него губы синие, почти насильно отвёз его в больницу. На третий день он умер. Двустороннее воспаление. Абсцессы – говорят врачи.
                                                                       2.
   - Загубили мужика, - с горечью сказал Алексей.
   - Тебе легко говорить! – обиделся Евгений. – Как будто не знаешь, он какой.
   - Извини, я не о тебе конкретно говорю.
   - Товарищи дорогие! – поднялся из-за стола начальник участка. – Давайте помянем нашего незабвенного Плотникова Виктора Петровича! Пусть земля ему будет пухом!
   «А я, ведь, даже не знал, что он Петрович», - подумал с досадой Алексей.
   - Вот и не стало нашего Панфурика! – грустно сказал Евгений, передавая ему блин.
   - Какого Панфурика? – поинтересовался, закусывая, прикомандированный на участок новый контролёр.
   - Кличка у Вити была такая, - отвечал Евгений.
   - Почему - Панфурик?
   - Потому что пил, потому что пил что попало, и одеколон, и не только… Потому что ростом маленький. Языки-то злые. А вообще – золотой был мужик.
   Присутствующие на поминках неспешно выпивали, вспоминая, каким беззлобным, порядочным человеком был умерший, каким отличным добросовестным специалистом, за что его и ценило начальство, несмотря на пристрастие к выпивке; а когда уже все собирались расходиться, Алексей, не вставая, громко сказал:
   - Давайте выпьем за нашу общую память.
   Послышались одобрительные возгласы, все выпили, не чокаясь.
   А память эта для Алексея была долгая, и началась она со строительства первых газопроводов в Тюменской области, куда он приехал спустя два года после окончания службы; а ещё через год их, троих механизаторов, отправили в Воркуту перевозить трактора на самолётах, поскольку другого пути на север области ещё не было, не считая, конечно, водного.
   Двухсоткилометровое ответвление дороги на Салехард от Воркутинской ветки поезд проходил едва ли не за десять часов, медленно тащась по унылой заснеженной тундре и небольшому участку гор Полярного Урала, останавливаясь около каждого столба, как говорили пассажиры. Алексей встречал людей, рассказывавших, что ещё в пятидесятые годы, перемещаясь на этом поезде, они, временами, шли рядом с ним, собирая грибы и успевая их высушить до прибытия на станцию разъезда. Вот и сейчас пассажиры ели, пили, спали, коротая время, разговаривали, временами затевали скандалы, тут же пресекаемые проводниками, хотя скандалы эти вспыхивали, больше, среди молодёжи, а на этот раз кроме Алексея с попутчиками, молодых парней в вагоне не было.
   Они сидели за столиком в купе общего вагона, неспешно и умеренно выпивая, обсуждая предстоящую работу, с которой никто из них ранее не сталкивался; впрочем, дело это было новое не только для них, вряд ли когда ещё раньше перевозили строительную технику для газопроводов на «Антеях», самых больших самолётах в Союзе. При том, они понимали, что для них, молодых специалистов, это задание  сложное, потому что Алексей со своим другом Володей Пастушенко лишь два месяца назад окончили курсы механизаторов, и ещё не имели какого-либо опыта работы, а Виктор Плотников только что устроился на работу после демобилизации со службы, которую проходил в местной воинской части, охранявшей колонию заключённых. Витя был тихим парнем, никогда не повышавшим голоса, а в соседнем купе, как назло, голоса становились всё громче. Из разговора соседей вскоре стало понятно, что тон компании задаёт освободившийся
                                                                         3.
заключённый, успевший изрядно отметить это событие. Проходя мимо их купе, он проявлял повышенный интерес к соседям, и, в конце концов, в очередной раз возвращаясь из тамбура, где курили, завернул к ним, уверенно опустившись на сидение рядом с Алексеем, а затем также уверенно, не сказав ни слова, протянул руку к стакану, наполовину наполненному водкой.
   - Дядя, ты не оборзел?! – возмутился было Пастушенко, но Алексей остановил его.
   - Оставь, пусть выпьет! Хотя везде принято спрашивать разрешения, но тебе я разрешаю: у тебя праздник.
   Тот выпил, Алексей дал ему солёный огурец.
   - Что? Пожалел? – в упор глядя на Владимира, говорил мужчина.
   - Ты сейчас сам не пожалей, - ещё пока спокойно отвечал тот.
   - Тебя как звать? – спрашивал Алексей.
   - Толик.
   - Ты, Толик, успокойся. Тебе надо успокоиться.
   Внимание гостя, между тем, привлёк Виктор.
   - Слушай, где я тебя видел? – пристально рассматривал он его.
   Виктор был, явно, смущён и заметно напрягся.
   - Да ты – вертухай! – неожиданно воскликнул Толик и схватил Витю за свитер. – Я ж тебя знаю: ты мент! Ах ты, сука! – он замахнулся, намереваясь ударить парня.
   - Руки!.. – громко и твёрдо произнёс Алексей. – Руки прибери!
   - Чё ты лезешь?! Ты кто?! – оглянулся Толик.
   - Я – человек, а ты? Тебя кто сюда привёл? Ты сам норовил попасть в зону. Ты знал, на что идёшь! А он?! Ты думаешь, он хотел тебя охранять? Его не спрашивали. Не тронь его!
   - Да ты знаешь, кто я?! Я – в законе!
   - Нет! – поднялся Пастушенко. – Ты – сявка мелкая! –  взяв за грудки, он выволок его в проход и потащил к купе проводников.
   - Володя, только не бей, - говорил идущий не спеша следом Алексей.
   - Ребята! – умоляла из купе проводница. - Не надо драки! Не трогайте его, пожалуйста! Ему надо домой! Не бейте, пожалуйста!
   В тамбуре бузотёр притих и уже не сопротивлялся, прижатый Володей к стене.
   - Успокойся, успокойся! – уговаривала его проводница. – Так ты до дома не доедешь. Ребята, давайте его ко мне в купе, пусть проспится.
   Мужчину втащили в купе отдыха проводников и уложили на полку, уже успокоившегося, а проводница закрыла купе на ключ, говоря:
   - До пересадки есть ещё время, надеюсь – очнётся. Вот ведь люди, сами не понимают, что творят! – сокрушалась она.
   К вечеру поезд прибыл на станцию развилки. Очухавшийся Толик, пробормотав что-то на прощание, с вещами вышел из вагона и направился в зал ожидания дожидаться поезда в сторону Москвы, а вагон на Воркуту переместили на запасной путь и оставили в покое до прибытия состава, который должен был прийти только утром. Свободного времени было более чем достаточно, чтоб сходить в местную столовую и успеть посмотреть кино в поселковом клубе, а часам к десяти вечера вернуться обратно в вагон, чтоб в нём и переночевать.
   В вагоне было темно, горели лишь два фонаря, один около купе проводников, другой
                                                                       4.
в противоположном конце вагона, около туалета, да ещё через окна пробивался тусклый свет освещения перрона. Их купе было свободно, уходя в посёлок, они разложили свои вещи на нижних полках,  проводницу же предупредили, чтоб к ним никто не подселился, а вот соседнее, где раньше обитал Толик с друзьями, снова было занято. Укладываясь спать, Алексей удивился, что Пастушенко решил лечь на боковой полке, поскольку там было явно теснее, чем на полках в купе; было бы приемлемее, если б там устроился Виктор, но ничего не сказав, попытался поскорее заснуть. Впрочем, не тут то было. В соседнем купе явно не намеревались спать, оттуда доносились подозрительные шорохи, возня, страстный шёпот, всхлипывания и приглушённый плач, а вскоре и откровенный тихий возглас сквозь слёзы: «Дура я, дура!!! Зачем я тебе дала?!»  Сколько это могло продолжаться, Алексей не знал и уже начал злиться на себя, на влюблённую парочку в соседнем купе, но тут беспрестанно ворочавшийся Пастушенко вдруг упал на пол со своей боковой полки. Алексей засмеялся, сказал ему: «С приездом!», а тот, чертыхнувшись, улёгся обратно. Рядом стало тихо, но надолго ли, Алексей не знал, поскольку сразу заснул, а проснулся уже утром, когда в вагоне горел свет. Влюблённая парочка, оба уже одетые, направлялась к выходу, и в счастливой улыбке рослой, красивой девушки, обращённой к соседям, не было очень большого смущения, да и лицо парня не вызывало неприятных эмоций. Она доброжелательно сказала на прощание:
   - До свидания! Счастливого пути!
   - Ну, ты даёшь! – отвечал Владимир, а Алексей, чтоб не испортить впечатление от неожиданно повернувшейся стороной истории, поправил его:
   - Ладно, ребята! Надеюсь, у вас всё будет по-настоящему.
   - Спасибо! – благодарно взглянула на него девушка.
   Они ушли, а Владимир обернулся к Алексею:
   - Чегой-то ты так с ними?
   - Мне они понравились: парень не наглый, не похабный, да и она… Она его любит.
   Вскоре прибыл поезд Москва – Воркута, к которому  прицепили их вагон, а к полудню они были уже на месте назначения, где и началась их работа по перегону и отгрузке техники, продолжавшаяся около месяца в сорокоградусные морозы, сопровождающиеся ветрами. Позднее было строительство газопровода, где они встречались лишь изредка, поскольку работали в разных бригадах, а в мае Алексей ушёл в отпуск, на сессию в институт, позднее был направлен в командировку и вернулся на основную базу лишь в конце лета.
   Он стоял вечером перед зданием кинотеатра, ожидая Викторию, девушку, что познакомился больше месяца назад, а сегодня утром у него на квартире, что снимал здесь недавно, договорился сходить с ней в кино. При первой встрече она понравилась ему замечательной причёской из длинных курчавых каштановых волос, причём создавалось впечатление, что они вообще не прибраны, поэтому он сразу нашёл для себя ей имя. На вопрос, как её зовут, она ответила, не задумываясь:
   - Авдотья.
   - Очень рад! – отозвался Алексей. – Можно, я буду называть тебя Чертовкой?
   Девушка внимательно поглядела на него и засмеялась. Так они стали встречаться.
   Задумавшись, Алексей не заметил, как к нему подошёл Валентин, знакомый, с кем работали раньше в одной бригаде.
                                                                     5.
   - Кого ждём? – спросил тот, скорее, из желания поговорить, чем из любопытства.
   - Девушку одну, - отвечал уклончиво Алексей.
   - Ясно, - отвечал тот. – Вон, смотри, Витя Плотников идёт с женой.
   Алексей глянул в указанном направлении и увидел Виктора под руку с девушкой, несколько выше его ростом, скорее всего, вогулкой.
   - Да ты что?! Разве он женился?
   - Вот в мае и женился, как только вернулись с трассы. Говорят, он с ней был знаком ещё с тех пор, когда служил в армии. Потом, в июле, его обратно послали на вертолёте в городок на трассу технику ремонтировать; он её с собой взял, так она там всех мужиков триппером заразила.
   - Прекрати! – резко остановил его Алексей. – Откуда там мужики, что они там делают?!
   - Я тебе точно говорю!  Кто-то технику ремонтирует, кто-то городок обустраивает. А вон и моя бывшая идёт, - кивнул он в сторону показавшейся на площади перед кинотеатром Виктории.
   Алексей вздрогнул от неожиданности:
   - Как – твоя?!
   - Бросила она меня. Хочешь, познакомлю? Груди у неё девичьи, по настоящему, - доверительно сообщил он, а Алексей напрягся в ожидании, что тот ещё скажет.
   Виктория, увидев их, замедлила шаг.
   - Привет, Алёша! – сказала, подойдя.
   - Так вы знакомы?! – удивился Валентин. – А я хотел Вас познакомить. А что со мной не здороваешься? Не рада?
   - Да,  не рада!  И жалею, что была с тобой знакома.
   - Ладно, вижу, что я лишний. Пока, - сказал он с досадой и отошёл, Вика взяла Алексея за руку.
   - Прости!
   - За что?
   - Сама не знаю…  Мне плохо!
   - Ты смотрела это кино? – перевёл разговор на другую тему Алексей.
   - Смотрела, но с тобой хоть сотню раз ещё посмотрю.
   - Пойдём.
   Весь сеанс она сидела, обняв его правую руку и прижавшись к нему, иногда казалось, что девушка плачет, а потом, после кино, спросила:
   - Мы расстанемся?
   - Он тебе нравился?
   - Немного. Я познакомилась с ним, чтоб расстаться с другим.
   - То есть, ты рассталась с ним, когда познакомилась со мной?
   - Да. Но я люблю тебя! Я никого не любила до тебя; подруга говорила мне по поводу того, что я легко расстаюсь с парнями: «Ты нарвёшься!»  Вот – нарвалась.
   - Он сказал, у тебя груди девичьи.
   Вика стояла, обняв его за талию, глаза её были полны слёз.
   - Я не хочу, чтоб это было частью меня, - продолжал Алексей.
   - Но это уже часть тебя.
   - Нет! Ещё нет.
                                                                       6.
   - Как сердце болит, - говорила девушка, положив правую руку на грудь под пальто. – Сделай, пожалуйста, что-нибудь плохое, чтоб мне не было так больно.
   - Прости! Я пойду, - Алексей отодвинулся от неё, а Виктория закрыла лицо руками, плечи её вздрагивали от рыданий.
   Через несколько дней подруга Вики, встреченная им случайно, сказала, что та только что выписалась из больницы, у неё было больное сердце, а ещё позднее она же сообщила ему об отъезде девушки на родину, к родителям, куда-то в Рязанскую область.
   С тех пор прошло четыре года. Виктор Плотников уже был Витей Панфуриком, у него росли двое детей; Алексей видел однажды его жену, гулявшую с детьми, одному из которых было года три, а другому, едва стоявшему на ножках, очевидно, год; ходили слухи, что второй ребёнок - не от Виктора;  Алексея всегда раздражали сплетни, но было то сплетней или нет, оставалось неприятным в любом случае. Всё это время они виделись лишь изредка из-за специфичности трассовой работы, находясь иногда на разных рабочих участках, а общались и того меньше; к тому же последний год Алексей работал инженером в планово-техническом отделе и на объектах линейного строительства появлялся нечасто. И вот однажды они встретились при обстоятельствах, вначале показавшихся Алексею странными и даже смешными.
   Их управление в это время занималось строительством в Вологодской области, и случилось так, что Алексей должен был выехать с центральной базы на один из участков в тридцатикилометровой удалённости в небольшом посёлке с железнодорожной станцией. Добраться туда можно было двояким способом: или на машине, или по железной дороге, и Алексей, чтоб не ждать понедельника, в воскресенье вечером, приехав на вокзал, купил билет на электричку, с тем, чтоб по прибытию на место, переночевать там и с утра заняться делом, не тратя времени впустую. Дорога не была длинной, и уже выйдя из вагона, он заметил в толпе приехавших из города людей знакомую молодую женщину, которую встретил однажды в конце августа в кино, где был со своей очередной подругой. Зал был полон, мест не хватало, и случилось так, что эта девушка устроилась рядом с ними на приставном стуле, чему он был несказанно рад, успев разглядеть соседку до того, как выключили свет. Девушка – скорее женщина лет тридцати – не была «пышкой», как иногда говорят про полненьких, но её шикарное, ухоженное тело в идеальных формах, одетое в лёгкое летнее платье, поразило воображение парня, про себя назвавшего её «мадам Баттерфляй» и вдруг пожалевшего, что пришёл в кино не один.
   Вся толпа приехавших шла одним проходом к выходу на дорогу, ведущую в посёлок, постепенно редея;  Алексей уже намеревался подойти к девушке, познакомиться с ней, как неожиданно заметил встречающую её женщину с девочкой лет шести, и отказался от своего намерения, направившись в сторону вагон-городка, принадлежавшего управлению, лишь изредка поглядывая на проходящих невдалеке женщин, явно обративших на него внимание. Те вдруг остановились, его знакомая приветливо помахала ему рукой, и Алексею ничего не оставалось, как направиться в их сторону, соображая по дороге, что может сказать по поводу своего обострённого к ним внимания. Он поздоровался, ему ответила с улыбкой его знакомая, тогда как её спутница смотрела несколько насторожённо, но парень уже знал, что сказать:
   - Извините меня, я здесь по делам, вы не подскажете, где можно переночевать?
   Девушка оглянулась на спутницу:
                                                                       7.
   - Надя, может, у нас?
   - А где? – ответила та нерешительно.
   - А на веранде, ночью ещё не холодно!
   - Ну что ж, хорошо, - всё ещё неуверенно согласилась женщина. – Но только если Вы хорошо будете себя вести, - уже с улыбкой говорила она.
   - Не обижайте меня, - шутливо отвечал Алексей, - я ещё не заслужил этого.
   Он взял небольшую дорожную сумку у приехавшей, сказал весело:
   - Идём?!
   Они шли вдоль ровной поселковой улицы, а Алексей говорил, что приехал с недальнего завода по поводу лесозаготовок, поскольку на заводе нет ни бревна, «чтоб в зубах ковырнуть», и неизвестно, сколько здесь пробудет. Спутницы весело смеялись его шуткам, они познакомились. Девушку звали Наталья, она работала учительницей в местной школе и на выходные ездила к родителям, в город, а в будние дни жила на квартире у Надежды, бывшей незамужней женщиной, у которой дочь, Катя.
   - Иди ко мне, маленькая, - протянул ей руку Алексей. – Пойдём вместе.
   Девочка доверчиво взялась за неё.
   Вскоре они подошли к небольшому, но пятистенному деревенскому дому, перед которым в палисаде ещё буйно цвели два больших куста «Золотого Шара», и хозяйка провела гостя на веранду, где было светло и уютно, чисто и опрятно. Он оставил там свою сумку,  сходил в магазин, купив продуктов к ужину. Ужин затянулся до полуночи, а утром восхитительная в своей наготе Наталья, устало потягиваясь рядом с ним, говорила:
   - Господи! Не помню, ходила ли я когда-нибудь на работу такая не выспавшаяся и такая счастливая.
   Они договорились встретиться в субботу в городе, а Алексей, попрощавшись с хозяйкой, отправился на работу, с намерением к вечеру закончить все дела и вернуться на основную базу.
   К шести часам вечера он уже был на вокзале,  покупал билет на проходящий пассажирский поезд, поскольку это был самый ближайший рейс, и вскоре размещался в его плацкартном вагоне, довольный, что не пришлось долго ждать. Вместе с ним вошли в вагон ещё трое рабочих управления, направлявшихся в город по своим делам, а вскоре в соседнем купе послышались весёлые возгласы, смех, и заинтересовавшийся Алексей прошёл в то купе, где, к своему удивлению, увидел Панфурика.
   - Витя! Ты как здесь оказался? – спросил изумлённо, зная, что тот три недели назад поехал к жене, на север.
   - Он через Пермь ехал! – потешались рабочие, хорошо его знавшие.
   - Что ж ты через Владивосток не поехал?!
   - Тебя же ждут с насосом уже давно.
   Больше недели назад из конторы управления сообщили, что Виктор везёт с собой тракторный топливный насос, что ждали с нетерпением.
   - А где насос?
   - Да вон он, - показал Виктор на мешковину под полкой. – Связался я с ним, - досадливо говорил он, - все руки мне оттянул.
   - Ты – что? – до самой Перми его с собой таскал? – смеялись друзья.
   - Нет, в Кирове в камеру хранения сдал.
                                                                     8.
   - Так ты в Котласе пересел на Кировский поезд?  Теперь ясно, почему ты здесь, - подытожил Алексей, поняв, что ближайший путь к месту назначения для Виктора по возвращению из Перми был по другой железной дороге, с пересадкой в Данилове.
   - Что ты там делал, в Перми? – допытывались друзья. – По родине соскучился?
   - Это моё дело, - уклончиво отвечал парень.
   Понимая, что у него могут быть неприятности от начальника управления, Алексей позвал его в другое купе.
   - Ну-ка, рассказывай!
   - А что рассказывать?..  Приехал я домой на север, жена наехала, что деньги не высылаю. Пришлось развестись, чтоб элементы они получали вовремя и постоянно. Пришёл я в контору, тут мне насос дали.  Довезли до вокзала, посадили в вагон, а уже перед самым отходом поезда привезли телеграмму, которая  несколько дней лежала где-то в конторе. В телеграмме – мать умерла. Вот так и уехал, а по дороге решил, что, хоть, на могилу матери заеду.
   - Да-а-а…  Сочувствую тебе, - Алексей помолчал. – Что будешь говорить начальнику? Я слышал, как неделю назад он ругался. Насос пришлось новый из Москвы привезти.
   - Не знаю я. Он меня, точно, съест.
   - Ладно, не расстраивайся, я тебя поддержу.
   Виктор ушёл к себе в купе, откуда снова послышался весёлый оживлённый разговор, а Алексей подумал о начальнике управления, с кем у него были сложные отношения. Иван Семёнович, так его звали, был крупным мужчиной с бычьей шеей и большим животом, жёстким характером и почти хамской бесцеремонностью; но, вместе с тем, это был отличный организатор, человек, знающий дело, и, если было надо, прислушивавшийся к мнению подчинённых. И первым, кто встретил их на территории базы, был именно он.
   - Подожди! – сказал он Алексею, намеревающемуся доложить о делах, а затем обратился к Виктору. – Иди сюда, Плотников! Ты где был, подлец?! Мы тебя десять дней ждём!
   Алексей приблизился к нему и, наклонившись к уху, тихо сказал:
   - У него мать умерла.
   - Ты, хоть бы, телеграмму дал, - уже мягче продолжал начальник. – Так, ладно, дело сделано. Сдай насос на склад и устраивайся. Завтра - на работу!
    Прошла неделя. Алексей встретился в пятницу вечером с Натальей, а в воскресение днём она ушла к родным, и хотя они не договаривались, что он проводит её на электричку, парень всё-таки поехал на вокзал. Оставив машину, направляясь на перрон, он вышел из-за здания вокзала и понял, что подошла электричка из Вологды, та самая, на какой должна была уехать девушка, а вслед за тем услышал её громкий голос, поразивший его. Она почти кричала, окликая какого-то Артёма, не обращавшего на неё внимания,  голос её был грубый, хриплый, как у ругавшихся торговок на базаре, как крик павлина в Сочинском дендрарии. Артём, с его явным безразличием к Наталье,  её отвратный крик уничтожили Алексея, безмолвно стоящего на перроне; она же, направляясь к вагону, неожиданно для себя увидела его и остановилась, растерянная; Алексей пристально поглядел на неё, отвернулся и направился к машине. Больше они не встречались.
   Прошло ещё два года. Управление вело работы в другой уже местности и базировалось
                                                                     9.
около крупного города на небольшой станции рядом с ним. Субботним вечером Алексей возвращался домой с его окраины, где был по личным делам и увидел идущую впереди знакомую женщину, работавшую вместе с ним нормировщицей в конторе, а догнав её, взял у неё сумку с продуктами, очевидно, та специально ходила в магазин отвариться.
   - Тяжело ты нагрузилась, Валюша.
   - Знаешь, не хочется лишний раз в город ходить, всё-таки не близко. А вот как сейчас, вечером, то и опасно.
   - Опасно?
   - Ну да! Особенно в этом месте.
   Они подходили к подземному переходу, устроенному под железной дорогой.
   - Ты же, наверное, слышал, что здесь местная молодёжь пошаливает?
   - Да, конечно, здесь были драки, но это же с парнями молодыми, не с женщинами. Тебе-то что бояться?
   - Как – что?  Вы…ут!
   Алексей в растерянности подумал, что ослышался, но Валентина продолжала:
   - Да так, что не встанешь.
   Алексей выдохнул, успокаиваясь.
   - Ну, Валентина, ты меня убила! Разве можно так с посторонним человеком?!  
   - Какой ты посторонний? Ты почти родной!  Тебе я б сама дала, - говорила она.
   - Как бы я потом твоему мужу в глаза смотрел?! – улыбнулся Алексей.
   - Что – муж?! Вон, недавно, в «красном уголке»  Агнюшу попросили указать, кому она давала, так все женатые мужики разом в дверь ломанулись.
   - Что, правда?
   - Ещё бы!..  Я, вот, не знаю, был ли мой там, среди них. Узнаю, что был – убью!
   - Так ведь неизвестно, что от неё ожидать, от сумасшедшей.
   - Не скажи…  Она врать не умеет.
   Агнюша, молодая женщина, слабоумная с детства, жила с родителями в небольшом пристанционном посёлке, и, по слухам, была уже давно стерилизована, потому что не имела ограничений в сексуальных связях;  с появлением же в этих местах строителей, обитала в их городке, имея теперь  постоянного партнёра, Панфурика, тогда как, очевидно, не обделяла вниманием и других желающих, но к Плотникову была привязана всем сердцем, считая его своим мужем. Говорят, когда её спрашивали, было ли у неё с кем-то, она доставала из кармана пальто какую-то грязную тряпку, показывая её, и говорила торопливо: «Было! Было!»
   Рассуждая об Агнюше, они с Валентиной дошли до городка, где Алексея встретили новостью: какая-то девушка ждала его в вагончике, где жил Панфурик. Удивившись этому, он прошёл к тому вагончику, открыл дверь и замер на пороге:  в тамбуре, делящем вагончик на две половинки, на ведре сидела женщина в ночной рубашке, ничуть не смутившаяся при его появлении, и тогда он понял, что это и есть та самая Агнюша, подруга Панфурика. Ему стало неприятно от такой встречи,  он поспешил открыть дверь в правую половинку вагончика, где у входа на стуле сидела Зоя, его девушка, с кем  встречался несколько раз в выходные дни. Она о чём-то доброжелательно разговаривала с мужчинами, сидящими за столом. Поздоровавшись, Алексей сказал:
   - Извините, ребята!  Мы пойдём.  Спасибо, что приютили Зою!
                                                                     10.
   Когда они выходили, Агнюши в тамбуре уже не было, а Алексей заметил, что Панфурика в правой половинке вагончика тоже не было.
   - Как ты там оказалась, в этом вагончике? – спросил он девушку.
   - Мне сказали, тебя нет в городке, предложили подождать.
   Прошло несколько дней, Алексей расстался с Зоей, ему не нравился её запах; придя однажды в комнату общежития, где она жила, он изумился, насколько этот запах был для него отвратен и тяжёл. Такого рода разрывы с подругами его уже мало трогали, не оставляя следа ни в душе, ни в памяти.
   В это время Панфурику предстояло выехать работать на отдалённый участок трассы, Агнюша пришла провожать его с узелком своей стряпни и до отправления вахтовки, на какой он уехал, причитала и выла в голос, словно чувствовала неминуемую беду; через месяц он умер.
   Впрочем, как говорят, беда не приходит одна. На другой день после похорон Виктора Агнюшу нашли замёрзшей на его могиле. Она лежала на боку, положив голову на холмик, а другой рукой словно обнимала его. Говорили, что похоронили её рядом с ним, в соседней заранее выкопанной могиле, что на похоронах было мало народу, лишь родные и знакомые по посёлку, да некоторые сердобольные женщины из городка строителей.
   Обе эти смерти тяжело подействовали на Алексея. Всё нарастающее чувство одиночества, как никогда явно, проявилось теперь, заставив задуматься, с чем же он остался к тридцати годам приближающегося возраста. У него были родные, но родные – и есть родные, со своей жизнью, со своими горестями, радостями; и хотя мысль о том, что где-то у него есть брат, сестра,  согревала несколько ощущением, что он не совсем один на этом свете, это не умаляло того одиночества, что чувствует человек, когда ему не для кого распахнуть свою душу, когда никто, идя ему навстречу, не распахнёт свою, когда никто не ответит на его нежность и ласку взаимным чувством, когда никто другой первым не сделает это по отношению к нему, когда и сделать-то это просто некому.  Все последние годы он вёл себя со своими подругами как тот алкоголик, которому достался очередной чикмарик: он осушил его, выбросил без сожаления и, одолеваемый похмельем, тут же начал искать другой.
   Через несколько дней после похорон из главной конторы управления вернулась нормировщица Валентина, ездившая туда с отчётом. При встрече, отозвав его в сторонку, она сказала:
   - Слушай, друг милый, тебе письмо, я думаю, любовное! – и передала ему конверт, заметно толще обычного.
   - Откуда оно у тебя?
   - Письмо принесли до моего приезда. Принесла какая-то молодая женщина, просила обязательно передать тебе, сказала, что ты всё знаешь.
   Поблагодарив Валентину, торопливо уединился: внезапная тревога овладела им.  Разглядывая адрес получателя, Алексей не мог вспомнить, кто та Ольга, кому было адресовано письмо, однако, глянув на адрес отправителя, где значилась Рязанская область, понял, что оно от Виктории, а Ольга была её подругой тогда, шесть лет назад, но, как видно, и позднее они не теряли связь.  С Ольгой он встречался несколько раз за последние годы, не особо радуясь этим встречам;  она интересовалась его жизнью, делами, а он, отвечавший ей неохотно, не спрашивал про Вику, боясь потревожить ту
                                                                  11.
рану, которая всё не заживала, к его удивлению, хотя, сами встречи с Ольгой уже бередили её.
   Он вскрыл конверт.  Внутри были ещё два. На одном - тот же адрес, что и на основном, но с другим почерком, а на втором – две латинские буквы – P.S.
   Письмо начиналось словами:
   «Если ты читаешь это письмо, значит, для меня всё кончилось, но я не жалею об этом. Жизнь не обделила меня, подарив двух самых родных существ: тебя и нашу дочь, Вику. Я полюбила тебя с первого взгляда и с того самого момента знала, чего хочу, и это случилось, к моему счастью, я родила. Почему я назвала её Викторией? Потому что хотела, чтоб ты знал – я всегда рядом. Тебе будет хорошо с ней, и ей - с тобой – я знаю, боюсь только, что будут сложности с Людмилой, моей сестрой, но, уверена, вы поладите. Прощай, родной мой, я знаю – ты меня помнишь! Будьте счастливы! Люблю тебя и нашу дочь!»
   Алексею вдруг стало холодно, словно он окунулся в ледяную воду полыньи, как тогда, в детстве, во время ледохода. Он снова и снова перечитывал письмо, стараясь уразуметь, что же произошло; но, в конце концов, начал понимать непоправимость случившегося, уже до боли в сердце сожалея о том нелепом случае возле кинотеатра шесть лет назад и о молчании Ольги, которая всё знала и от которой Виктория всё знала о нём.
   Нужно было прочитать второе письмо, обозначенное, как «послесловие». Оно было написано той же рукой, что и адрес на главном конверте:
   «Алексей!  Мне известно кое-что о ваших отношениях с Викторией. Не мне судить, виноваты ли Вы в том, что произошло между вами, но хочу сказать, что я вырастила маленькую Вику, я её воспитала, поскольку мать не всегда могла ею заниматься из-за болезни, поэтому не отдам её Вам одну, что бы Вам ни писала сестра».
   Он не спал всю ночь, на утро, разбитый, осунувшийся, пошёл к начальнику управления с намерением уволиться с работы. Между ними произошёл серьёзный разговор, закончившийся соглашением, что Алексей возьмёт отпуск, и если не передумает увольняться, то за это время ему, как главному инженеру, подыщут замену; после чего он купил билет на прямой поезд до места назначения, дал телеграмму Людмиле на адрес, указанный на конвертах, и через двое суток подъезжал к вокзалу города в Рязанской области, где его должны были ждать.
   Он торопился,  вышел из вагона на перрон и замер: перед ним стояла его Виктория со своей маленькой копией; копна кучерявых каштановых волос на голове ребёнка выглядела абсолютно неприбранной, как и у её взрослой спутницы. Он подошёл к ним, бросил свою дорожную сумку и опустился на колени перед дочерью. Она доверчиво взглянула на него и проговорила неуверенно:
   - Папа?! – потом обняла за шею и неловко поцеловала в щеку. – Мама сказала поцеловать.
   Дыхание перехватило у Алексея, импульсивно прижавшего ребёнка к груди, едва сдерживавшего рыдания. Справившись наконец с собой, он встал на одно колено, прижимая дочь к себе, затем поднялся на ноги, неотрывно смотря ей в лицо. Молча наблюдавшая за ними Людмила, подняла с асфальта дорожную сумку Алексея, взяла его за руку, сказала спокойно и просто:
   - Пойдём домой!