Чреваты сумерки осенней Костромы
испанским дотлевающим барокко.
А я не знал и жизнь хотел отмыть
англоязычным хэви-металл роком.
Я доверял гитарным скоростям
пернатую мучительную душу.
Осенним багровеющим страстям,
по чесноку, я был навряд ли нужен.
Они умели выхватить порой
немного нот из музыки гремящей,
зияли моментальною дырой
и растворялись вдруг в банальной чаще
телами окровавленных дерев.
Но эту кровь ветра вотще срывали.
От музыки урвавши перегрев,
я не особо склонен был к печали.
И лишь однажды вздрогнула душа
и натянулась, задрожав как леска.
И полумрак осенний продышал
во мне пятно отчаянья и блеска.
А для чего, я не врубился, но
теперь мне, повзрослевшему, понятно,
что через незажившее пятно
я вижу небо в розоватых пятнах.
Сейчас я против вкуса согрешу -
писать про ангелов и пошло и нелепо,
но не сдержусь и всё же напишу:
мелькает пяткой розовою небо,
ладошкой пухлой, розовым крылом.
Порхают ангелочки неустанно.
Однажды испытаю я облом,
поскольку видеть это перестану.
Я тоже ведь, по-своему, пернат.
Но (ради бога, извини, Марина),
скорей всего, я обречён на ад
(вот, говорю и от гордыни стыну).
И даже если я тщеславно вру
(на самом деле в Костроме я не был),
летит сейчас на таллинском ветру -
барочное и ангельское небо.