Вот зима и миновала
и осталась от зимы
лампа слабого накала,
под которой мёрзнем мы.
Заявился призрак лета
с бледно-мертвенным лицом.
Только мне хватает Фета -
полумрака-полусвета
и черёмухи-рассвета -
кисло-сладким леденцом.
Ну а ты почти что птица,
ты - небесная ресница,
что поделаешь с тобой,
с этой странницей-страницей
в слёзной дымке голубой,
с этой чеховскою дымкой
под чахоточный смешок,
Всё на свете - невидимка,-
это вижу хорошо.
-2-
Ломтик лунный и лимонный,
светят звёзды синим светом -
начинается судьба.
Донна Анна, где ты? Где ты?
И воздушный многотонный
мне на плечи давит Бах.
Давит фугой атмосферы.
Давит ангельской молвой.
Эта музыка, к примеру,
называется судьбой.
Это лишь весенний вечер,
тишина, антициклон,
но от этого не легче.
Миллион небесных тонн
тяжелее паровоза
и толстовского "воздам!"
Тяжелее только слёзы,
алых губ простые розы,
донна Анна навсегда.
-3-
Устаканится это дело.
Дорожает картофель, но
не такое мне навертело
в платье белом веретено.
- Как зовут тебя, детка? Лена?
Как меня? Я не знаю сам.
Было имя. Куда-то делось.
Ну, давай-ка по двести грамм.
А поскольку зовёшься Леной,
то позволь побыть рифмачом.
Выпьем, Леночка, за Верлена,
хоть Верлен здесь совсем не при чём.
Громыхает вагон по рельсам.
И с обеих сторон полотна
дерева наклоняют пейсы,
мчится Западная стена.
Жарко, пыльно, вскипает жалость
на пропане сплошной духоты.
Потому ты ко мне прижалась,
что уже понимаешь ты
в эти розовые семнадцать
у которых чёрный испод:
Больше некуда нам деваться.
Можно только смешивать пот.
Можно душу доверить телом..
Может быть. не сочтут за грех.
Может даже, святое дело -
целовать на виду у всех.
Может быть, я не знаю веских
антидоводов, мол, давай,
завывает пейзаж, занавеску
отодвинь и сам завывай.
