Хоть в какие бы флаги мы не рядились –
Перед прошлым мы все равны:
Семижильными наши отцы родились
На просторах большой страны.
Нам судить их легко из другого века,
По архивам равняя шаг,
И цедить, близоруко прижмуря веко:
– Да, идея была хороша.
Нам судить их легко с голубых экранов
И с колонок онлайн – газет,
Поднимая прохладный стакан ресторанный
Под закуску былых Побед.
Нам судить их легко, проживавших науку
Молоткасто-серпастой страны –
Жерновами истории смолотых в мУку
На конвейере страшной войны.
Нам судить их легко – что бы было когда бы,
Вот бы мы бы да если – не так,
А за ними стояли детишки и бабы,
И к прыжку изготовился враг.
Сорок первый. В лихую осеннюю пору
Дом оставив с семьёй позади,
С узелком, сухарями, и пачкой махоры
Дед опять на войну уходил.
Не впервой ему – было, бивал австрияков,
И из долгого плена бежал,
Видел всякое, но понапрасну не плакал,
Дом завел и сынов нарожал.
Но опять времена заскрипели железом,
И опять у порога беда,
И опять мужики из дворов и подъездов
Покидают свои города.
Ополченцы, что с миру по нитке – без ружей
Уходили колоннами в бой.
Может быть, этот бой был не очень и нужен,
Но страну, прикрывая собой,
Не искали они для спасенья причины,
И не нам их отсюда судить –
Уходили в леса и болота мужчины,
Не считая, что ждёт впереди.
Что случилось потом, я уже не узнаю –
Соберу из осколков сюжет,
Как под Лугой лупил по переднему краю
Мессершмидт на крутом вираже,
И навряд ли внизу мог остаться хоть кто-то,
Там где в крошево вымолот лес,
А девятой волной поднималась пехота
С автоматами наперевес.
Как же путь преградить этой чёрной давильне,
Если лба от земли не поднять?
Но в окопной грязи и крови, семижильны,
Оживали опять и опять.
И орал командир, надрывая глотку
Над поляной в осеннем лесу,
Потому, что умолкли свои пулемёты,
Потому, что уже не спасут.
Напрягались и лопались жилы и вены,
Но они не сдавались врагу,
И волна отступала шипящею пеной,
Остановленная на бегу.
А порвалась когда и седьмая жила,
Прохрипел командир полка,
Что назад никак, раз уж так сложилось,
И живыми уже никак.
И, башку замотав лоскутом исподним,
Чтобы кровь не застила глаз
Дед над бруствером трёхлинейку поднял,
Распрямляясь в последний раз.
В этот краткий миг, напряженьем воли
Досылая последний патрон,
Он не знал, что грядущие дни готовят,
И не думал о завтрашнем он.
Я не знаю, что было страшнее и громче –
Может пули его, может мат,
Но последний бой до конца не кончен,
Если жив хоть один солдат.
Воронья мародёры кружили над лесом
От свежатины невдалеке,
А пригорок зелёный, куда не долез он,
Так же нежно ласкался к реке,
А по склону куда-то бежали осины,
И под ними краснели грибы
А на кочке, торчащей из самой трясины,
Цвёл венок из цветов голубых,
И в его середине сидела лягушка,
Настороженно выпучив глаз,
И история эта всё глуше и глуше
С каждым годом звучала для нас.
Всё куда-то менялось, менялось, менялось,
Истекая лесным ручейком.
Мелочь ёлочья ввысь над окопом поднялась,
И его отыскать нелегко.
Да и надо ли? Прошлых громов перематы
Перемолоты мельницей дней.
Новых войн постарели другие солдаты...
Станем мы хоть когда-то умней?
Донесём ли до наших далёких потомков
Ту историю в чаще лесной,
Где уходят под мох, исчезая, обломки
Чьих-то судеб, разбитых войной?
5/12-18/14