КАК ОНИ ПАДАЛИ
Игорь Якорь
Служил я в ту пору в армии.
В последнее лето службы меня угораздило заболеть. Положили в
санчасть, но, то ли оценив свою квалификацию, то ли в угоду какой-то отчётности – догадываюсь, но врать не буду – отправили меня наши медики в гражданскую больницу.
Так я очутился в небольшом среднерусском фабричном городке, в единственной его больнице, в окружении простых невоенных людей, среди которых было непривычно много женщин.
Я быстро отвык от военной службы. И хотя больничная жизнь
тоже регламентирована своим распорядком – мне он уже таковым не казался по сравнению с военным.
В больнице, также как и в поезде, человек начинает кому-то рассказывать свою жизнь, делиться несчастьями и радостями. Это, наверное, от того, что, попав в непривычную колею бездеятельности, человек направляет свою энергию в разговор, да в такой, который ему удаётся сразу, то есть о себе.
Здесь женщины говорили о своём житье-бытье. Больше о нынешнем, о семье, о дочках своих, так быстро выросших, о сыновьях, смирных ребятах, о которых другие люди говорят совсем иное.
Добрые усталые женщины, вроде бы даже отдыхающие в этой больнице, не могли здесь позабыть и о своей работе, ох какой нелёгкой. Они были главными труженицами в этом городке, где почти все работают на ткацкой фабрике. Запомнились руки двух женщин – они были красильщицами.
Николай Николаевич был истопником. Он велел звать его Николаем, но у меня получалось только – дядя Коля.
Щуплый, маленький, малозубый, он по годам мне годился в отцы, по виду – в деды. Добродушный, но, когда надо – язвительный человек, дядя Коля охотно поведал мне за долгие дни всю свою жизнь, а заодно с ней и жизнь городка, и некоторых людей, с которыми мы иногда сталкивались.
Так, среди тихих пациентов нервного отделения, гулявших по больничному парку вдалеке – всегда вдалеке – от нас, дядя Коля указал мне на одного, назвав его «инженером», который время от времени тащил огромный камень невесть куда.
Этот инженер будто бы сошёл с ума из-за какой-то проблемы, возникшей у него на работе. Дядя Коля говорил об этом с наивной уверенностью и характерной усмешкой, обычными, когда речь идёт о людях якобы большого ума, пострадавших якобы от его избытка.
Как и все, дядя Коля больше говорил о себе. Жилось трудно и небогато. Много детей – шестеро. Вроде бы, не очень-то хорошо к нему относились – любила его только младшенькая. Она и приносила ему тайком от медсестёр всякие запрещённые кушанья.
Сколь с семьёй ему всегда было тяжело, столь же легко верилось ему в таких рассказах. Ему самому интересней было вспоминать про войну. Тут уже верилось не очень. И восемь-то раз он был в штрафбате, и литр водки перед боем, в котором сразу трезвеешь, и лихие кутежи на самолётах по тыловым дамочкам с сыном Сталина, когда тебя в качестве бортового стрелка все полёты преследует страх падения и ничего от тебя не зависит…
Думаю, это была его подсознательная «творческая обработка» всех слышанных им военных баек. Так что, всё военное можно было смело делить на восемь, десять, а то и до бесконечности, что понятно к чему приводит результат деления.
А всё мирного времени – от силы делилось на два, и уж эту половинку кто-нибудь да подтверждал.
Вот, как-то в солнечный субботний день, мы сидим на скамеечке, и дядя Коля рассказывает свою обычную то ли сказку, то ли ещё как назвать, а мимо шагает какой-то человек.
- Вань! – окликнул его дядя Коля. – Здорово! На работу что ли?
Был этот Ваня каким-то блеклым и внешне мало приметным человеком с плавными движениями и замедленной речью, но удивительно чёткой дикцией.
- Здорово.. – говорит Иван, - Срочно вызвали: кто-то разбился. Упал с балкона, говорят.. – и шагает дальше по проторённой немногими ногами тропинке к моргу.
- Вот Иван – в морге работает, - подтвердил моё подозрение дядя Коля. - Дружок мой. Соберёмся с ним, поговорим. Интересно. Говорят: от него воняет – а я не чувствую, чёрт-тё знает. Но умный он – это да-а! Сколько он этих книжек про медицину прочитал – уйма. Такие большие, с картинками цветными, толстые… Больше всех врачей, наверное, знает. А образование у него – четыре класса! Во как!
Придёт он ко мне, спирт у него бывает, - сам он почти не пьёт – так, немного – я говорю:
- Как ты их не боишься, покойников своих?
А он рассказывает:
- Один раз испугался. Убираюсь я, припозднился, темно уже. Посреди комнаты стол стоит, на нём баба-покойница. Ну, я возле стола – там натекло всякого – подтираю, значит, нагнулся. Вдруг, что-то мне на голову легло – рука, и пальцы, вроде бы даже, в волосы запустились! Я так и обмер. Поднимаюсь тихонько, смотрю: а это рука у неё со стола свесилась, ну, просто сползла. Ох и разозлился я! И за свой страх такой отдубасил я её по пузу!.. А так чего их бояться: смирные лежат, мёртвые.
- Вот спокойный человек! – завистливо закончил дядя Коля, и, помолчав, усмехнувшись, крякнул: - Кхе! Понял? С балкона кто-то.. . У нас тут есть один… специалист. Костя-чемпион. Бывает, мужики играют в домино, он подходит – они ему: - Ну что, Костя, с какого этажа теперь будешь прыгать?
И ведь не шуточное дело! Первый раз он свалился с пятого этажа, из окна. Ноги поломал, рёбра, головой стукнулся – он сейчас немного того – но, вот, выжил и как-то быстро поправился.
Потом, лет через пять, он поехал в дом отдыха, и там его поселили с какими-то мужиками. Приходит он однажды вечером, а в комнате – пир горой, дымище столбом! А Костя как головой повредился – курить перестал. И спать ему охота. Он и попросил их: хватит, мол. Но – куда там: молчи, говорят, а то в окно выкинем. Он разгорячился – ну, они тоже. И выкинули. С восьмого этажа!! И опять повезло, чёрту: на какие-то ветки да на кусты упал. Короче – поцарапался сильно и руку сломал…
Такой вот везучий. Хотя, конечно, кАк повезло... Вот мужики и шутят…
– тут дяди Колин рассказ прервался: звали на обед.
Ближе к вечеру, когда мы с дядей Колей прогуливались вокруг своего корпуса, возвращался Иван из мертвецкой. Подойдя к нам, разговорился со своим приятелем:
- Я тут с шофёром говорил, со «скорой». Они сегодня двоих возили. И оба упали: один с четвёртого, другой с пятого. Только того, что с четвёртого – ко мне, а другого в больницу. Знаешь, кто насмерть разбился? Пётр Сергеевич, Кириллов…
Дядя Коля знал. Он переменился в лице:
- Ты что!? Правда?… Э-хе-хе… какой был человек… Жалко-о… Как же это он, а?
- Говорят, перелезал. Он как раз в больницу собирался… Ну, ты смотри – так всё сюда и сходится!..
Так вот, он к жене собирался, ей операцию вчера делали. Хорошо, говорят, всё удачно прошло. Вот он цветы купил, передачки всякие собрал. Он один пока жил: дочка с ними не живёт, жену, вот, положили. Ну, всё сам собрал, а видно торопился: вышел, дверь захлопнул, а цветы-то – там. В карман – а ключей и нет, тоже там. Ну, вот, в голову человеку и приходит, наверное, самое ненужное – пошёл к соседям, дайте, говорит, перелезу, надо, мол, так и так… Там легко перелезть-то. До своего балкона он дошёл, уже ногой ступил… и чего-то не удержался… и всё… Сразу насмерть.
Иван замолк. Молчали и мы. Только дядя Коля вздохнул, так длинно-длинно вздохнул.
Очнулся Иван:
- А другой-то, шофёр рассказывает, ведь везёт же дуракам, а! Говорит, утром пристаёт к жене: дай, мол, рубль – горит, мол, и всё. А она – не дам, нету. Он говорит: - Дай, а то в окно выпрыгну! – она не даёт. Окно открыто было, пятый этаж. Он залез на подоконник и говорит ей: - Последний раз – дашь рубль, а то прыгну! А она: - Прыгай, - говорит. Он взял и прыгнул.
Обе ноги сломал – и всё. Орал, шофёр говорит, всю дорогу матерился. Ну, дура-ак… Так подумаешь: кому смерть, а кому…
- и, махнув рукой, пошёл Иван своей тягучей походкой по тропинке.
Мы продолжали свои круги вокруг здания. Молчали. Вдалеке «инженер» занимался своим вторым основным делом: залезал на дерево, повисал на руках высоко над землёй и прыгал. Хорошо прыгал.
Много дней спустя, проходя по той же самой круговой трассе, мы с дядей Колей увидели в стороне, на скамейке, человека с костылями, свирепый вид которого не умиротворялся даже цивильностью пижамной пары. Конечно же и это был знакомый дяди Коли, и он подошёл к загипсованному. Я остался в стороне: что-то не давало мне приблизиться, не было никакого желания. Их разговор был недолог. Дядя Коля, насколько я его узнал, был человеком довольно мягким, и разговор со свирепым собеседником не особо его прельщал.
Загипсованный глухо бубнил тоном недовольного долгим непитиём человека, а в конце – неожиданно громко и чётко:
- Дура она, и всё. Это я! из-за рубля… как и этот… мог тоже… Д-дура…
В этот момент по земле гулко передалось что-то, какой-то удар. Будто что-то тяжёлое врезалось где-то в землю. И – мгновением позже – треск. Я огляделся по сторонам. Возле одного дерева собирались несколько человек. Точно, это «инженер» всё-таки рухнул вместе с обломившимся сухим толстым суком: на его месте алело гладкое закатное небо. Вот уже «инженер» встал и, без посторонней помощи, хромая, заковылял к своему нервному корпусу.
Молча подошёл дядя Коля…
* * *