Лимпапо
Не большая я мастерица рассказы рассказывать, так что строго не судите. Ну и вот…
Жила я в своё время в совхозе имени 19-го партийного съезда и работала в овчарне, за овцами, значит, ухаживала. Корму им задавала, поила, навоз за ними чистила, помогала стригалям. Ничего увлекательного в своей работе я не находила. Тягомотная, прямо скажу, была эта работа, грязная и вонючая. Но овечек я своих любила. Безобидная, хоть и глупая, животина. Спокойная и доверчивая.
Да, жизнь у меня, не буду скрывать, была совсем не сахарная. Школу среднюю в своём совхозе я закончила, но никуда поступать не поехала, потому что в семье моей были проблемы, да такие, что никому не пожелаешь. Отец работал шофёром в совхозе, ездил в рейсы. Выпивал, чего там скрывать. А потом уехал в отпуск и не вернулся. Прислал с дороги письмо, чтобы не искали. Сгинул, в общем, без следа и без памяти. Подавали с мамой заявление на розыск, да без толку. Никому мы в этом богом забытом в глухоманной степи селе были не нужны. Я так думаю, что его никто искать и не собирался. Мама заболела после исчезновения отца, да так и не поправилась. Рак у неё нашли. Лечили в областном городе, но не вылечили, так и померла в больнице. А я так думаю, что от горя и расстройства она скончалась, ну и от рака этого тоже. Осталась я одна-одинёшенька в совхозном двухквартирном доме с заросшим бурьяном огородом. Родственников у нас, считайте что и не было, по крайней мере, потому что никто на похороны из родни не приехал. А если и были где, так я и не знала, куда сообщать, что я осталась круглой сиротой при живом отце. А, может быть, и его на свете не уже было. Кто знает… Бабушки и дедушки мои ещё раньше все поумирали. Недолгая у них жизнь вышла, хотя я подробностей толком не знаю.
Родители мои из первоцелинников были. Приехали по зову партии и комсомола поднимать целину в эти степные края, да так и остались на голой ковыльной земле. Одна радость, что весной степь, та, что не распахана, покрывается разноцветным ковром из диких тюльпанов. Маленькие они – сантиметров десять – пятнадцать, но такие красивые и беззащитные! Как я любила по дороге в овчарню броситься навзничь на тюльпанный ковёр и лежать, раскинув руки и глядя в бездонное голубое небо!.. А вот распаханная земля порождает чёрные пыльные бури, что тебе пустыня какая. Наш агроном говорил, что земля поражена эрозией и толку от неё больше не будет. Надо оставить её в покое – пусть отдохнёт и оклемается. От загубленной ежегодной распашкой степи какой толк?
В города свои, откуда были родом мои отец с мамой, они не стали возвращаться. Тут же, в совхозе нашем, я и родилась. Жили мы бедно и скудно, но к бедноте своей привыкли и ни на что не жаловались. Совхоз постепенно пришёл в полное расстройство. Постоянные ветры и засухи иссушили землю, урожаи зерновых мельчали. Дай бог, если в хорошие годы собирали по десять центнеров с гектара, а в обычные годы по пять, а часто и меньше. Истощённая за многие годы целинная земля не давала никакого дохода. Поля зарастали ковылём. Комбайны, сеялки и тракторы ржавели на машинном дворе. Только овцы да небольшое стадо коров ещё как-то выручали в неурожайные годы. Люди покидали совхоз. Бросали дома и уезжали. Мне же ехать было некуда.
Наступил день, когда я решила навсегда переменить свою жизнь и податься в город, потому что перспектив в совхозе никаких даже близко не было. Замуж выйти? А за кого? Молодые парни разъехались по городам, а те, кто остался, пьют беспробудно по причине жизненного неустройства и природной лени. Уволилась я за один день из совхоза и получила расчёт. Никто меня особо не и держал. Затворила ставни, заколотила дверь досками, кур раздала соседям и пошла к правлению на автобус.
Приехала за 90 километров в районный центр с одним чемоданчиком. Вышла на автовокзале и не знаю, куда идти. Спросила про гостиницу. Добрые люди проводили прямо до дверей. По дороге выспросила про работу. Езжай, говорят, или на никелевый комбинат, или на завод строительных материалов и изделий. Там вроде зарплаты повыше и общежитие дают.
Пока до гостиницы шла, посёлок посмотрела. Каким-то он мне показался невзрачным. В областном центре, куда к маме в больницу ездила несколько раз, жизнь другая была. А здесь: город – не город, село – не село. Людей мало на улицах, дома, хоть и пятиэтажки, но обшарпанные все какие-то. Деревьев почти нет. В основном карагач, вязы да редкие тополя и сирень по палисадникам. Тоскливо мне стало на душе.
Ну и вот… Переночевала я ночку в гостинице в номере, где оказалась одна, а утром пошла на автовокзал. Автобусы заводские, как оказалось, уже уехали и увезли утренние смены. А рейсовые туда не ходят. Такси в посёлке никогда, как мне сказали, не бывало.
Выйди на большое шоссе, мне сказали, может, на попутке доберёшься. А что мне оставалось? Я и пошла потихоньку по дороге, ведущей из посёлка.
Шла примерно с полчаса и наконец-то вышла на шоссе. Машины не останавливались, как я ни махала и ни кричала. Что делать? И тут едет бортовой «Урал». Не возьмёт, думаю, меня… А он притормозил. Из кабины парень высунулся:
- Куда идёшь, красавица? - кричит.
Я с трудом вскарабкалась в высокую кабину.
– На завод строительный мне надо или на комбинат, - отвечаю. - На работу хочу устроиться.
- До комбината двенадцать километров. А до завода стройматериалов – три. Мне ехать в сторону завода. Могу подвезти, если хорошо себя будешь вести.
Я посмотрела на парня. Ничего особенного. Среднего роста, в клетчатой рубашке и кепке. Черноглазый. Из-под кепки волосы вьются. А если приглядеться, то ничего собой, весёлый на вид и разговорчивый.
- Давай, - говорит, - будем знакомиться. Меня Сашкой зовут, а тебя?
- Вера, - говорю, а сама отодвигаюсь к дверке.
- Ты не бойся меня, - улыбнулся он. – Я красивых девчонок не обижаю.
- А чего мне тебя бояться? Я себя в обиду не дам.
Вот и едем мы. Вдалеке у самого горизонта среди рыжей степи две трубы высокие дымят, около них большущие серые корпуса видны.
- Это никелевый комбинат, там вредное производство. Не советую, - сказал Саша.
На перекрёстке повернули налево и въехали в тоннель под высокой насыпью железной дороги. Поднялись на горку. На правой стороне дороги высились заводские корпуса, котельная с высокой трубой. И подъёмные краны. Я такие раньше только в кино видела. Саша подвёз меня к двухэтажному зданию конторы, высадил и крикнул на прощание из кабины:
- Я тебя обязательно найду, Вера!
Зашла я в двери, покрутила головой. Справа, прямо у входа кабинет с табличкой «Инженер по технике безопасности и охране труда». Дверь была приоткрыта. Я заглянула в помещение. За столом сидел и курил невысокий человек средних лет довольно плотного телосложения в сером костюме. Стол был абсолютно чистый. Даже у нашего директора совхоза, который почти не бывал в своём кабинете, на столе всегда лежали какие-то бумажки.
- Вам чем-нибудь помочь, девушка? – очень вежливо спросил он.
- Да вот, на работу хочу к вам устроиться. Если подойду, конечно. Я вчера только приехала из совхоза.
- А документы какие-нибудь у вас с собой есть?
- Вот, пожалуйста, паспорт и трудовая книжка.
- Покажите, пожалуйста.
Пролистал он паспорт, открыл трудовую книжку и заржал, как лошадь. Я даже испугалась. Чего может быть смешного в трудовой книжке? Мужчина долго не мог успокоиться. Вынул из кармана носовой платок, вытер покрасневшее лицо и слёзы на глазах и спрашивает:
- У вас в трудовой написано, что вы работали овчаркой. Это не ошибка?
- Нет, - говорю, - не ошибка. Мужчина, который работает с овцами – это овчар, а женщина, соответственно, значит, овчарка. И что Вы нашли в этом смешного?
Он опять захохотал и долго не мог остановиться.
- Ну, нет такой профессии в справочнике! В вашем совхозе в отделе кадров работает или дура набитая, или баба безграмотная, вы уж меня извините.
- Никакая Нинка не дура! – обиделась я. - Мы с ней в одном классе учились. Она вообще хорошисткой была. И замуж она удачно вышла, за зоотехника нашего. А у него высшее образование, чтобы Вы знали!
- Ну ладно, оставим Нинку в покое. Она, наверное, лучше меня знает. А кроме работы овчаркой что вы ещё умеете делать?
- Нет, - говорю, - больше ничего я делать не умею, но хочу и, наверное, смогу научиться любой работе, какую Вы только предложите.
- Посмотрим, посмотрим, - сказал мужчина.
– Давайте будем знакомиться, Вероника Николаевна. Звать меня Павел Васильевич. Я, как вы уже поняли, работаю инженером по технике безопасности и охране труда этого завода. Сейчас мы с вами пройдём к нашему главному инженеру, пока он не уехал, и подумаем вместе с ним, что с вами делать. А пока расскажите немного о себе. Образование у вас среднее. Это хорошо. Судя по паспорту, вы незамужняя, но я всё равно должен вас спросить: не беременны ли вы, извините меня за этот вопрос.
- Нет, Павел Васильевич, не беременная я, честное слово.
- Это очень хорошо. А жить где собираетесь? Может, родственники в городе есть?
- Никого у меня нет. Одна я на этом свете, считайте, что сирота, и жить мне негде. Уехала я из совхоза и не хочу туда возвращаться. Ничего там хорошего для молодой девушки нет и никогда не будет. Дом я заколотила, нехай его хоть горит!
Пришли мы в кабинет к главному инженеру. Это был высокий крепкий мужчина в чёрном костюме и серой водолазке лет примерно сорока. Сидел он за огромным столом, заваленном бумагами и чертежами, и громко кричал на кого-то в телефонную трубку, употребляя при этом очень крепкие выражения, какие я и в овчарне нашей не слыхала. Увидев нас, он немного сбавил тон и кивнул: садитесь, мол, не стесняйтесь. Павел Васильевич сел, а я осталась стоять. Главный инженер ещё долго ругался, стучал кулаком по столу, посылал того, с кем говорил, куда подальше, грозил страшными карами, лишением премии и, наконец, чуть не выгнал невидимого собеседника с работы. Я стояла ни жива ни мертва. Куда я попала? Нет, наш директор, хоть и крутой мужик, но по сравнению с этим дяденькой просто добрый доктор Айболит. Мне захотелось вернуться домой в свой родной совхоз, к своим овечкам. Я даже стала пятиться к двери, но Павел Васильевич остановил: ты куда это собралась? Подожди…
Главный инженер наконец-то накричался, положил трубку и как-то по-доброму посмотрел на меня.
- С чем пришли, милая девушка?
- Виктор Николаевич! - сказал мой спутник. – Девушка приехала из дальнего совхоза искать счастья в нашем городе. Надо бы ей помочь с работой и жильём.
- Вообще-то, как ты знаешь, особых проблем с кадрами у нас пока нет. Спецы нам, конечно, всегда нужны, а вот для деревенских девчонок мест пока нет. Её же учить надо. Неизвестно, будет ли толк.
- Какое у вас образование, кем работали в совхозе? – обратился главный инженер ко мне.
Павел Васильевич не выдержал и расхохотался: – Ой, я не могу…
- Ты чего смеешься?
- Я же сказал: не могу. Она работала овчаркой!
- Кем-кем???
- Овчаркой. В трудовой так написано.
- Ну-ка, покажи. И, правда, овчаркой!
И они вдвоём стали хохотать, как ненормальные, вот же придурки! Все еще давясь от смеха, Виктор Николаевич сказал:
- Нам нужна крановщица на башенный кран. Мы вас обучим, пройдете практику, примем у вас экзамены и будете трудиться. Зарплата по 4-му разряду с премией где-то 170- 200 рублей. Согласны?
Боже мой… 200 рублей… Это же сумасшедшие деньги!
Глядя на улыбающегося и совсем нестрашного человека, я осмелела:
- А башенные краны, они какие? Я, когда сюда ехала, видела. Они похожи на букву «П»?
- Нет, на эту букву похожи козловые краны, а башенные краны похожи на букву «Г» или на гуся, если вам так понятнее, - засмеялся главный инженер.
- Согласная я, только мне жить негде.
- Будете жить в нашем общежитии. Место для вас мы найдем. Идите в отдел кадров и оформляйтесь на работу. В учебно-производственном комбинате пройдёте теоретическое обучение, там как раз собирают группу. Павел Васильевич вам поможет оформиться. Как у вас с деньгами? Если нужен аванс, скажите, не робейте.
- Деньги у меня пока есть. Я получила в совхозе расчёт и не успела потратить.
- Ну и прекрасно! Желаю удачи!
Он снял трубку, набрал номер и сказал:
- Лида, сейчас к тебе придёт девушка, оформи ее крановщицей в ДОЦ, дай направление в общежитие и позвони в УПК. Пусть примут на обучение.
Он снова набрал номер и опять стал орать на кого-то, но уже без крепких выражений.
Вышли мы из кабинета и пошли в отдел кадров. Павел Васильевич открыл дверь и сказал:
- Лидия Афанасьевна! Вот привел к тебе Веронику Николаевну. Оформляй ее, как сказал главный, а я пошел.
Лидия Афанасьевна была дородной тёткой лет сорока на вид со старушечьей шишкой из волос на затылке. Сидела она за деревянной загородкой, разделявшей маленький кабинет на две половины. В комнатке едва помещались стол, сейф и два стула для посетителей.
- Давайте документы! – Женщина пролистала паспорт, открыла трудовую книжку и, едва сдерживая смех, выбежала из-за перегородки, распахнула дверь и ринулась в коридор. Сунулась в кабинет с табличкой «Бухгалтерия» и тщательно закрыла за собой дверь. Через пару минут из бухгалтерии стали слышны взрывы хохота.
Опять овчарку обсуждают! Ну что за люди! Не жили они в совхозе, овец и овчарню, небось, только в кино видели. И чего ржут? Вот дуры городские! А ещё над деревенскими смеются.
Настроение у меня, несмотря на казус с трудовой книжкой, очень даже улучшилось. Сердце прямо пело! Надо же, буквально на следующий день после приезда дела хорошо пошли! И шофер этот, Саша, очень даже симпатичный и весёлый и денег с меня не взял ни копейки за подвоз, и инженер по ТБ Павел Васильевич просто душа человек, и матерщинник этот и крикун главный инженер завода Виктор Николаевич оказался очень добрым и отзывчивым человеком. Бывает же такое! Нельзя судить о людях по первому впечатлению.
Вернулась Лидия Афанасьева, вся такая смущённая и ещё не отошедшая от смеха. Не задавая лишних вопросов, оформила все документы. Спросила только, не беременная ли я.
- Нет, - говорю, - не успела ещё. А почему Вы спрашиваете?
Кадровичка улыбнулась и говорит:
- Скажу тебе по секрету. Есть категорическое указание нашего директора не принимать на работу беременных. Оно, конечно, незаконное, но после недавнего случая директор пригрозил, что если возьмем на работу беременную, то уволит к чертовой бабушке.
- А что случилось, можно спросить?
- Понимаешь, пришла тут одна устраиваться в отдел снабжения. Была там вакансия, да и девушка на вид показалась подходящей по всем статьям. Оформили мы ее на работу. Через день приходит вот с таким животом! Что за чудо произошло? Медицинский факт. Через неделю принесла справку и ушла в декрет. Опять ищи работника. Только недавно узнали, что устраиваться-то приходила ее незамужняя сестра-близняшка. А на работу пришла уже эта беременная прохиндейка. Теперь уже ничего не докажешь. И уволить нельзя. Вот директор и приказал проводить расследования на предмет беременности. А если ещё раз прозеваем, то нам несдобровать. Сначала-то он и сам хохотал, как обманутый лис. Вызывал ее к себе, а она отперлась от всего. Ничего, говорит, не знаю. Это я сама, говорит, приходила, и это вы лично меня приняли на работу и попробуйте только уволить!
Ну и вот. Оформила я все нужные бумаги. Расстались мы с начальницей кадров почти подругами. Напоила она меня чаем с печеньями. Пока пили чай, расспросила обо всём. Даже всплакнула немножко во время моего рассказа. Бедная, говорит, ты сиротинушка, как мне тебя жалко… Езжай, говорит, обратно в город, да и устраивайся потихоньку. Дала записку коменданту в общежитие, чтоб хорошо поселили.
- А теперь иди прямо к цехам. Увидишь такое высокое здание. Это будет бетоно-растворный узел. Там машины загружаются бетоном и раствором и везут в город на стройки. Попросись к кому-нибудь из шоферов в кабину. Довезут тебя и денег не спросят. За одну твою красоту только. Смотри, не поддавайся на всякие предложения и уговоры. Мало ли что у мужиков на уме.
Пришла я к цеху. Смотрю, грузовая машина из-под высокого здания выезжает. Руку подняла, и грузовик притормозил. В кабине был пожилой водитель. Всю дорогу рассказывал про город, про то, куда можно сходить на досуге, да истории всякие. Хороший дядька попался. На душе легко и приподнято, потому что день такой выдался сегодня особенный. Кого ни встречу, просто душа радуется, до чего отзывчивые люди!
Забрала я чемоданчик из гостиницы и пошла устраивать своё новое жилье, а может быть, и новую жизнь.
Дальше буду рассказывать в телеграфном стиле, потому что могу и не добраться до самого главного, ради чего и затевался этот рассказ.
Устроилась я в общагу, пятиэтажное здание из серого силикатного кирпича. Поселили меня в комнату к трем девчонкам примерно моих лет. Нормальные девочки оказались, спокойные и хозяйственные.
На другой пошла в УПК записываться на курсы. Трудно мне пришлось с учёбой, скрывать не стану. Багажа сельской школы оказалось мало. Устройство башенного крана я изучила довольно быстро, разобралась в кнопках и приборах, тем более на практике не отходила от наставника ни на шаг. а вот с техникой безопасности пришлось помучиться. Представьте себе девчонку-«овчарку», а кличка эта ко мне приклеилась, кроме овец и постылого совхозного быта ничего в своей жизни не видевшей, сидящую на экзамене по электробезопасности и тупо смотрящую на 3-й вопрос в билете: «Что такое «шаговое» напряжение?»
Вот убей меня бог, не знаю. Председатель комиссии главный инженер завода строительных материалов и изделий Виктор Николаевич подсказывает:
- Вероника! Представь себе ситуацию: лежит на земле оборвавшийся и упавший прямо возле тебя электрический провод линии электропередачи напряжением 220 или 380 вольт. Представила?
- Ну, представила.
- И какие твои действия, чтобы уйти из опасной зоны, чтобы не убило тебя электрическим током?
Я краснею, потом бледнею, а потом говорю громко, чтобы все слышали:
- Я ка-ак шагну!
Общий хохот. Я смотрю на членов комиссии и чуть ли не плачу. Виктор Николаевич говорит с сожалением:
- Ну, всё, завтра будем тебя хоронить.
- Это почему ещё!
- Ты забыла про разность потенциалов. Чем шире шаг, тем больше напряжение. Оно поэтому и называется «шаговым». А у тебя, Верочка, ноги длинные, стройные и, не скрою, очень красивые. Жалко будет увидеть их хозяйку в гробу. (Знал бы он, что через месяц его самого будет хоронить весь завод. Он умрёт от кровоизлияния в мозг не дожив и до сорока лет).
- Ну что же нам с тобой делать-то? - У меня сердце в пятки ушло.
- Я предлагаю обойтись без пересдачи и допустить Веронику Николаевну к работе.
Инспектор Госгортехнадзора стал возражать, но Виктор Николаевич не допускающим возражения тоном сказал:
- Я за нее лично отвечаю.
Ура! Завтра я выхожу на самостоятельную работу! Я представила себе, как залезаю по узкой металлической лестнице на головокружительную высоту, с которой как на ладони видно заросшее камышом озеро Кайран-коль, за ним узкой змейкой вьётся дорога на районный центр, да вон он и сам виднеется, у горизонта чернеют силуэта зданий и сооружений комбината. Из кабины башенного крана мне видно всё!
Этот год вместил в себя много событий, хороших и плохих. Начну с хороших.
Я навсегда рассталась с унылой и беспросветной сельской жизнью, бросила дом, в котором родилась, попрощалась со своими овечками и переехала в город. На новом месте я познакомилась с хорошими людьми, получила профессию и работу, которую я, бывшая «овчарка» из целинного совхоза, искренне полюбила. Мне нравилось начинать своё рабочее утро с осмотра своего «гуся», как назвал башенный кран при первом знакомстве главный инженер завода Виктор Николаевич. «Гусь» трудился на лесном складе деревообрабатывающего цеха и занимался разгрузкой круглого леса из железнодорожных вагонов, подачей кругляка в пилорамный цех, погрузкой леса и пиломатериалов в автотранспорт. Много еще чего умел делать мой старенький башенный кран. А командовала им я, сопливая девчонка. И не только «Гусем». Высунувшись из кабины, я орала на нерадивых стропальщиков, не по правилам зацеплявших пачки пиловочника, подгоняла их. Они незлобиво отругивались, но выполняли все мои указания. Стропаля меня уважали и побаивались. Летом в жаркие дни я, бывало, приходила на работу не в комбинезоне или брюках, а в коротенькой юбочке или легком платье. И когда я забиралась на кран или спускалась с него, парни, словно случайно подходили поближе и, задрав головы, смотрели, как я поднимаюсь в кабину или спускаюсь на грешную землю. Начальник цеха Алексей Васильевич гонял их: - Ну чё вы уставились на девчонку, охальники, марш по рабочим местам! А ты, Вера, не дразни ребят, ходи на работу в спецовке.
Иногда я даже на обед в столовую не ходила, оставалась наверху и перекусывала прямо на рабочем месте. Кабину я содержала в образцовом порядке, украсила вырезками из журнала «Огонек» и полевыми цветами.
Надо сказать, что и личная жизнь у меня тоже наладилась. Я втайне надеялась, что веселый шофер Саша, пообещавший найти меня, сдержит свое слово. Так оно и вышло. Как-то вечером кто-то постучался в нашу комнату. Это был он. И случилась у нас Сашей настоящая любовь. Не буду ничего рассказывать про наши встречи. Скажу только, что мы собирались пожениться и подали заявление в ЗАГС.
Теперь о плохом. Виктор Николаевич умер в одну из июльских суббот. Как рассказывали, у него нестерпимо заболела голова, еще на работе во время совещания. Отвезли его срочно в больницу, где он и умер через сутки в страшных мучениях. Кровоизлияние в мозг. Я была на похоронах и ревела белугой, никого не стесняясь.
Теперь о самом плохом. Буквально через неделю мой Саша на своем «Урале» уехал в рейс и не вернулся. Его арестовали после страшной аварии, виновником которой его признал суд. На узком шоссе во время обгона автобуса «Икарус» в условиях плохой видимости под Сашин «Урал» попал встречный мотоцикл «Урал», на котором ехала семья (муж, жена и ребенок). Все они погибли. Саше дали 6 лет колонии общего режима. Я была на этом суде и плакала. Я ревела от того, что погибли еще совсем молодые люди, от того, что Сашка был не виноват (как сказал на суде его напарник: мотоцикл выскочил буквально из ниоткуда и они его просто не видели), от того, что обрушилась моя личная жизнь, от того, что теперь не знаю, как мне жить дальше.
Я опять осталась совсем одна.
Прошёл год с того проклятого дня, когда моего Сашеньку в наручниках, как какого-нибудь убийцу-рецидивиста, увели конвоиры из здания суда. И попрощаться не дали. Он успел мне крикнуть на прощание: - Чтобы с тобой не случилось, Вера, я всё равно тебя найду!
Писал он мне из колонии почти каждую неделю, и за год скопилась толстая пачка конвертов. Я брала их с собой на работу и перечитывала, когда выпадала свободная минуточка. Читала и плакала, что нет со мной моего ненаглядного. Один раз ездила к нему на свидание. Далеко его от меня увезли, аж в Сибирь, в колонию под Красноярском. На поездку ушла неделя с гаком. Не буду подробно её описывать, потому что тяжело вспоминать даже сейчас нашу встречу. Дали нам всего три дня, которые мы провели не расставаясь ни на минуту перед тем как расстаться навсегда.
Вернулась из поездки и снова на работу. Меня просто тянуло на завод, уж и не знаю почему. Я уже знала всех рабочих цеха по именам-отчествам. Многие парни подкатывали ко мне с предложениями встречаться, пока муж на зоне, но получали отпор. Начальник цеха, милейший и добрейший Анатолий Васильевич Краснощёков меня в обиду не давал и отгонял особо прилипчивых.
- Оставьте девку в покое, все равно ведь не даст, у нее жених через пять лет вернётся, а то, может, и по УДО через два года выйдет. Понимаю, что красота её вам покоя, чертям, не даёт, но ей для мужа надо себя беречь.
Эх, Анатолий Васильевич, не знал ты, как все обернется… Да и никто не знал, может только господь бог. Человек предполагает, а бог располагает, так, кажется, говорят.
… Конец лета того года выдался настолько жарким, что степь после длительной засухи и постоянного пекла представляла собой выжженную пустыню, черно-желтую с седыми участками, заросшими ковылем. Зерновые погибли почти повсеместно, кормов не хватало, скот в совхозах резали, чтобы не сдох от бескормицы. Душа моя болела при воспоминаниях о моих овечках: целы ли они, а может, и в живых их уже и нет – пустили под нож.
И тут на завод пришёл долгожданный эшелон круглого леса-пиловочника. Целый месяц заводской снабженец жил в Иркутской области и мотался по тамошним леспромхозам, выбивая вагоны круглого леса-пиловочника по заводским фондам. Еще месяц эшелон с лесом путешествовал по железным дорогам и станциям, пока не пришел на завод. Лес нужен был как воздух. Договоры на поставку столярки стройуправлениям срывались, потому что ДОЦ работал на треть своих возможностей. Лесной склад давно уж был пустым, и цех работал с колёс, т.е. по прибытию редких машин с кругляком от сторонних поставщиков. С перебоями работало и основное заводское производство из-за отсутствия досок на опалубку, а главное, не было прокладок, без которых и складировать железобетонные конструкции нельзя и по железной дороге их не отправишь. Грузовой двор станции не примет. Премий мы все лето не видели. Только голый оклад.
И вот, наконец-то, кругляк пришел. Двенадцать полувагонов. Это больше пяти тысяч кубометров. Настроение у всех сразу поднялось, хотя на разгрузке мне и стропальщикам пришлось вкалывать по две смены. А иначе нельзя. Простой вагонов влетит в большую копеечку.
Разгрузила я вагоны с божьей помощью и помощью рабочих. Пиловочник соскладировали на лесном складе в высоченные штабели в нарушение всех и всяких правил, т.е. на близком расстоянии от зданий пилорамы и деревообрабатывающего цеха, без противопожарных разрывов между штабелями.
А что делать, если площадь склада недостаточная? Пришел-то сразу трехмесячный запас.
Только тепловоз утянул порожняк на станцию, как наступило время обеда. Умаялась я за эти дни, еле-еле спустилась с моего «Гуся» по лестницам и тут вижу, что питающий кабель привода движения крана искрит. Видно перетёрся о портал, изоляция нарушилась, вот и дает искру. Искры сыпятся на опилки, которых вокруг полно. Сколько раз просила убирать опилки из-под подкрановых путей, так нет же. Опять не убрали! Я побежала к рубильнику, обесточила кран, сходила два раза в цех за водой, залила место, где искры падали на опилки и стала звонить в электроцех. Никто не берет трубку. Значит, все на обеде. Звоню в контору главному энергетику Балакину. Не берет трубку! Значит, козла забивают! Звоню в отдел снабжения, где «козлы» обычно собираются. Балакин и взял трубку;
- Ты чо звонишь, Вера, обед же!
- Коля! Кабель искрит, нужен срочно электромонтер! Пришли Толю Демаша!
- Ты кран обесточила?
- Обесточила!
- В электроцех звонила?
- Звонила!
- И чо?
- Не берут трубку.
- Значит, на обеде. Опилки не дымят?
- Да, нет вроде.
- Проверь еще раз.
- Я водой залила!
- Ну ладно, после обеда Демаша пришлю.
Пошла я еще раз посмотреть: не дымят ли опилки. Нет, вроде, не дымят.
И пошла я в столовую. Метров триста до нее.
А в столовой очередь. Походила я по залу, прошла вдоль очереди – нет электриков. Пошла к снабженцам. Сидят там козлятники эти. Но ни Балакина, ни Краснощекова нет. Где, спрашиваю? Директор вызвал. Пошла в приемную. Сунулась к директору. Там они сидят и что-то решают. Я говорю через дверь Балакину и Красношекову:
- Нет нигде Демаша! А кабель-то искрил!
Директор увидел меня и закричал:
- Закрой дверь с той стороны! Не мешай!
Вот и пришла я в столовую, встала в очередь, а за мной Мишка Хамидулин встал, шофер из автобазы, где Саша мой работал, на обед он приехал.
- Здравствуй, Вера! – говорит, - давно тебя не видел.
- Здравствуй, Миша!
- Что от Сашки слышно?
- Подожди, за столом поговорим.
А в этот раз в меню на второе в столовой было отварное вымя. Первый раз такое блюдо появилось. И стоит сущие копейки. Я взяла порцию. Мишка спрашивает:
- Чо это за блюдо такое незнакомое?
- Вымя отварное.
- Съедобное?
- Бери, не отравишься.
Мишка и взял порцию. Сели мы за стол, едим, разговариваем. Мишка вымя ест и нахваливает, мол, вкусное и дешевое, почему раньше не готовили. Пошел еще за порцией и эту умял. А за соседним столом шофера из автобазы обедают и говорят ему:
- Мишка, ты же мусульманин, почему свиное вымя ешь?
- Как свиное? - Он поперхнулся и побежал вон из столовой. Шофера подошли к окну:
- Эка, как его полощет!
Я тоже подошла. Вижу: внизу в кустах Мишка лежит на животе и дергается. Рвет его.
- Эх, вы, - говорю, - дураки вы чертовы, зачем Мишку обманули?
А они ржут:
- А чо, - говорят, - Мишка сам што ли не знает, што вымя-то коровье он ел?
Тут подняла я глаза и вижу: со стороны моего цеха вроде как дымок пошел.
Я бегом к директору.
…Человеческие дела и судьбы в нашем мире переплетены, как паутина. Случайное слово – и паутина разорвана. Случайный поступок – и узелок завязался еще крепче. Жизненный путь человека во многом зависит от случайных обстоятельств. Проверь лишний раз электрик изоляцию кабеля, убери рабочий цеха опилки и щепу с подкрановых путей, будь я понастойчивей и пожестче с мужиками, не случись это ЧП именно в обеденный перерыв, когда никого нет вокруг, подежурь я возле крана – всё в моей дальнейшей жизни сложилось бы совершенно иначе. Могут сказать, что это судьба. Нет! Я не верю в судьбу. Не может она быть такой жестокой и безжалостной. Неправильно это и несправедливо. Чем я перед судьбой провинилась, чем я ей не угодила?
Забегаю в кабинет директора и кричу:
- ДОЦ горит!
Все повскакивали с мест:
- Ты что, с ума сошла?
- Посмотрите в окна сами!
- И точно ведь!
Не дымок уже, а серый дым окутывал лесной склад. Огня еще не было видно. Я первой выбежала из конторы. За мной из дверей выскочил Краснощеков, потом директор, еще какие-то люди. Все побежали прямиком к лесному складу через пустырь, заросший кое-где редким камышом, заваленный обломками бетонных изделий, кучами строительного мусора. Я бегу самой первой и вижу, что как будто мой кран загорелся, вроде как языки пламени поднимаются от земли до самой кабины. Боже мой, там же Сашкины письма и фотки! О кране, лесоматериалах и цехе я в этот момент не думала, только о пачке конвертов, стянутых резинкой, и спрятанных в укромном уголке кабины.
На площадке двое рабочих уже раскатывали пожарные рукава. Опилки, щепа, обрезки досок, горбыль уже вовсю горели. Пламя неуклонно подбиралось к штабелям из бревен, разгруженных только сегодня, перед самым обедом. К башенному крану было уже не подобраться. Разумный человек ни за что бы не полез в огонь. Только я, дура, зажав косынкой рот, ринулась к лестнице. Поручни были настолько горячие, что руки уже не терпели раскаленной стали.
- Верка, дура, слезай, твою мать! Сгоришь!
Мне удалось добраться только до середины ствола крана, когда подниматься дальше уже было выше физических сил. Задыхаясь от смолистого дыма и не обращая внимания на обожженные руки, я стала спускаться обратно.
Очнулась я на земле, вся мокрая и без сил. Заводская медсестра перевязывала мне руки и чем-то смазывала лицо и ноги.
- Скажи спасибо парням. Если бы не окатили тебя из брандспойтов, то бы сгорела заживо! Зачем ты полезла на кран? Деньги, что ли, там спрятала?
- Какие деньги? О чем вы говорите? Письма там Сашкины остались, фотографии наши.
Я осмотрелась. Уже занялись бревна в штабелях. Драгоценная иркутская сосна. Круглый лес-пиловочник, которого так долго и упорно ждали, занимался всепожирающим огнем. Жар от горящих штабелей доставал даже до стены цеха, у которой я сидела прямо на земле. Кругом суетились люди, бестолково бегали туда-сюда, орали друг на друга, матерились каким-то неубедительным и безнадежным тоном. Начальник цеха Краснощеков и главный энергетик Балакин поливали штабели водой из пожарных стволов, отобрав их у рабочих. Директор Швецов и новый главный инженер Авдеев стояли в сторонке, о чем-то переговаривались. Долетали обрывки разговора:
- Пожарные машины выехали из города и с комбината.
- Не хватит техники. Надо из окрестных совхозов еще вызвать.
- Бульдозеры где?
- Сейчас появятся.
Я посмотрела на часы. Боже мой! Прошло-то всего пятнадцать минут! А пожар уже начинает бушевать. Раскаленный воздух вместе с черным дымом подымался вверх. Замещая его подходил свежий воздух, принося с собой кислород. Поднялся сильный ветер, горячий от полуденной жары. Ветер был плотным и каким-то вязким и дул с северо-востока. Это было большим везением, что он дул в сторону озера. Дул бы с противоположной стороны, загорелась бы степь, а вместе с ней и заводские постройки, а первым делом пилорамный и деревообрабатывающий цехи.
От котельной тащили резиновые шланги. Толку-то от них! Я вскочила с земли и побежала помогать.
- Куда? – закричала медсестра. – Тебе в больницу надо ехать.
- А пошла ты! – грубо закричала я ей в ответ. Выхватила шланг из рук рабочего.
- Отойди на..! Это мой пожар!
Направила струю на горящие бревна, а вода не долетает, испаряется в воздухе. Ближе подойти нельзя из-за адского пекла.
Вопя сиренами стали подъезжать первые пожарные машины. Подключили стволы, стали тушить, а результата пшик. Смолистые сосновые брёвна горят, как будто испытывают удовольствие от собственной гибели, с какими-то мазохистическими «стонами» и «криками», не обращая никакого внимания на струи воды и пены.
Два бульдозера работали с наветренной стороны штабелей с краев лесного склада. Рабочие заводили тросы в штабели и пытались растащить их. Горящие бревна сыпались сверху на людей, которые еле успевали отбегать. Подъехало ещё несколько пожарных машин, наверное, из близлежащих совхозов.
Огонь тем временем жадным жором вымахнул на верх штабелей и весело заплясал на лесинах. Нарастал гул, как будто реактивный самолет разогревал турбины. Я, правда, самолетов тогда ещё в жизни не видела, только в кино, но это к слову, для наполнения рассказа подробностями.
Находиться даже в двадцати метрах от горевших штабелей уже было невозможно. Начала плавиться мягкая кровля зданий пилоцеха и ДОЦ. Рубероид стал разогреваться. Краснощеков стал кричать, что скоро загорится цех, и пожарные направили стволы с двух машин на крыши. За насыпью железной дороги загорелась сухая трава, и пал пошёл с огромной скоростью распространяться в обе стороны вдоль полотна и к озеру.
Директор скомандовал было послать бульдозер оконтуривать очаг огня, чтобы пал не шел дальше в степь, да где там… Высохшая до треска за лето трава была замечательной пищей для огня, и он с удовольствием поглощал ее, не прерываясь на отдых ни на секунду. Не под силу угнаться за стремительным пламенем никакому механизму.
Огненное кольцо наяву…
Горящую кору ветром перекинуло на полувысохшее за лето озеро. Трехметровый сухой камыш занялся огнем мгновенно. Уже через каких-то полчаса полыхало почти все озеро. Черный дым от грандиозного пожара поднимался к самому небу и был виден, наверное, за многие километры. Какое счастье, какое невероятное везение, что страшной силы ветер дул со стороны завода, а не со стороны озера!
Уже несколько часов прошло с того момента, когда я заметила, что кабель заискрил. И как разительно переменился окружающий меня мир! Как переменились люди. Радовавшиеся все без исключения от того, что наконец-то закончились постоянные простои из-за отсутствия леса, предвкушавшие будущие премии, спокойные и веселые инженерно-технические работники, забивавшие совсем недавно козла в отделе снабжения, стояли с закопченными и ожесточенными лицами и смотрели на буйство огненной стихии. Рядом с ними стояла и я и понимала всю тщетность любых человеческих усилий. Они молчали и даже не смотрели в мою сторону.
Подошел пожарный поезд, преодолевший двести километров за четыре часа.
Главный пожарник спустился по лесенке из тепловоза, посмотрел на огненную картину и махнул безнадежно рукой. Но дал команду тушить. Тотчас заработали мощные установки и в считанные минуты опорожнили две сорокакубовые цистерны. Огонь немного поутих, а потом занялся с новой силой.
Сухой сильный ветер и жар пожара моментально испарили привезенную за 200 километров воду. Поезд постоял еще немного, дал на прощание насмешливый гудок и отбыл восвояси. Разбирайтесь, мол, сами с вашим пожарищем.
Постепенно разъехались пожарные машины. Бульдозеры тщетно пытались хоть что-нибудь спасти, а потом и они заглушили двигатели. Лишь наши рабочие всё поливали и поливали из шлангов остатки штабелей, сложенных мной и моим другом «Гусем» из прекрасной восточно-сибирской сосны. Сам башенный кран сильно деформировало огнем. Он наклонился, но остался стоять, стрела упала на штабели, кабина сгорела дотла. Почерневшие металлоконструкции не подлежали восстановлению. Работяга БКСМ-4,5 закончит свою славную трудовую биографию на складе Вторчермета. Может быть, после переплавки из новой стали изготовят новый башенный кран, но никому об это знать не дано. И мне в том числе.
Шел двенадцатый час ночи. Директор уехал, а за ним потянулись и остальные «огнеборцы». Я уезжала последним рейсом автобуса.
Предстояли большие разборки…
Задыхаясь от горьких слез и превозмогая боль в обожженных руках, я кое-как добрела от автовокзала до общаги. Девчонки не спали.
- Чо случилось-то? И почему ты вся в бинтах? А платье-то, платье! Ты погляди на себя в зеркало! Как будто из костра вылезла. Пожар тушила? Видели мы зарево в полгоризонта. На крышу лазили смотреть. Говорят, что на ЗСМИ будто бы взорвалось мазутохранилище. И вроде были жертвы. Правда, Вера? Говори, чо молчишь?
- Враки всё это. Не может мазут взорваться. Лесной склад сгорел. И кран мой вместе с ним. И озеро сгорело. И жизнь моя, наверно, тоже. Без работы я осталась. И без денег. Не лезьте вы ко мне. Я очень устала.
- Как это озеро сгорело? Ты чо?
- Сгорело и сгорело. Весь камыш как корова языком слизала. И дым-то в основном был от озера. Всё. Я буду спать. Не спрашивайте больше ничего.
Пошла в туалетную комнату смывать сажу и грязь. Глянула в зеркало и пришла в ужас. О, господи! На меня смотрело незнакомое страшное лицо, обезображенное волдырями и черными пятнами. Свалявшиеся спутанные волосы кое-где обгорели. Ну чисто баба-яга!
Попыталась обожженными пальцами размотать грязные бинты, но чуть не закричала от боли. Бинты присохли к лопнувшим волдырям. Утром надо идти в травматологию.
Не раздеваясь, легла на кровать и несмотря на боль в обожженных руках опрокинулась в черный тяжкий сон.
Утром на работу не поехала, пошла в больницу на перевязку. Выписали больничный, даже не спрашивая согласия. И тоже вопросы о вчерашнем пожаре – еле отбилась. Обгорела, говорю, потому что отважно боролась с огнем. Подробности узнаете из газет. Может, и фотку поместят. С брандспойтом.
Пришла домой и не знаю, что делать. Надо бы Сашке письмо написать, да ручку в пальцы не взять. Лежу на кровати одна в комнате, перебираю в памяти события вчерашнего дня. Как всё хорошо начиналось и каким кошмаром все закончилось. Пожар, твою мать…
Раздался стук в дверь. Вошел Павел Васильевич. Поздоровался, поохал, глядя на меня.
- Надо бы тебя премии лишить за нарушение правил безопасности и охраны труда, да какая теперь премия… Зачем на кран-то в самый огонь полезла? С ума сошла? Да нет, вроде девка ты разумная. У меня таких крановщиц еще не было. – Я молчу, отвернувшись к стенке.
- Я за тобой приехал. Поедем, Вера, на завод. Директор велел тебя привезти. Вижу, что отлежаться тебе надо, но ты уж, пожалуйста, собирайся. Совещание начнется через час.
- Ну что мне там делать, Павел Васильевич? Там же одни начальники. А я крановщица, рабочая. Не поеду и не уговаривайте меня. Я на больничном.
- Вера! Директор будет недоволен. Привези, говорит, мне ее живую или мертвую.
Я села на кровати и тяжело вздохнула.
- Ну ладно, что поделаешь с вами, надо ехать, если Иван Васильевич так сказал.
Павел Васильевич приехал за мной на своем красном мотоцикле «Днепр». Я с трудом залезла в коляску, и мы напрямую, через степь, рванули по направлению к заводу. Проехали мимо озера. Оно имело совершенно непривычный вид: вроде как-то стало ниже. Там, где стеной стоял высоченный камыш, чуть ли не тростник, теперь далеко, до самого комбината, расстилалось огромное черное болото с чистоводом в центре и редкими плесами. Берега и окружающая степь на многие сотни метров выгорели до черноты. Стайки уток кружились над озером и не решались сесть. Запах гари забивал ноздри.
Подъезжая к конторе, миновали ДОЦ. Мой бедный кран с поваленной стрелой склонился над пепелищем в жалком полупоклоне. Как-то сразу перехватило сердце и засвербило в носу. Бульдозеры сталкивали в одну огромную кучу то, что осталось от вчерашнего буйного разгула огненной стихии: недогоревшие бревна, головешки, золу, пепел и грязь.
В кабинете директора уже собрался народ: начальники цехов и отделов, главный инженер, главный бухгалтер. Зашли и мы. Свободных стульев уже не было. Я встала, как дура, посредине кабинета и не знаю, что делать. Все смотрят в упор, как будто раньше не видели. Я даже лицо забинтованными руками закрыла, испугалась такого внимания. Кто-то еле слышно сказал: - Овчарку привезли. Мне до того стало горько и обидно, что я чуть в голос не разревелась.
Директор закричал: - Не трогайте девушку! Замолчите!
Тут Павел Васильевич принес из приемной два стула, и мы устроились в углу кабинета.
Директор начал:
- Расскажи нам, Вера, как так получилось, что вчера еще в 12 часов дня на заводе было двенадцать вагонов прекрасного сибирского пиловочника, которого мы столько ждали, а через десять часов не осталось ни хрена? И башенного крана на заводе тоже теперь нет и неизвестно, когда будет.
Я была настолько обозлена, что стала кричать во весь голос:
- Что, вы думаете, это я устроила этот пожар? Я всё сделала по инструкции! Обнаружив искрение кабеля, я обесточила кран, залила опилки водой. Кстати, об опилках. Сколько раз твердила: убирайте щепу и опилки с подкрановых путей! Как об стенку горох! Никто даже не почесался! Я обзвонила всех, кого было надо. Я нашла Балакина, вон он сидит! Я ему прямо в глаза сказала, что кабель перетерся и искрит. Нет, чтобы сразу электрика найти и послать на кран, так он сначала в домино наигрался, а потом у Вас сидел, Иван Васильевич! Я к Вам заходила, а Вы меня выгнали!
- Успокойся, Вера, не кричи так, - сказал директор. Никто тебя не обвиняет. Просто мы хотели еще раз услышать от тебя лично, как это всё началось и продолжалось, чтобы узнать: что к чему.
- Да нет здесь виновных! – опять закричала я. – Я уже год на кране работаю, и никто не проверял изоляцию питающего кабеля. Зато в журнале осмотра всё в абажуре! Просто порядки на этом заводе такие! Всем всё до лампочки и электрикам в первую очередь!
Ух, как я разошлась! А чтоб не называли меня больше овчаркой, хотя раньше я это слово не считала обидным. И тут началось! Взрослые дяди и тети разгалделись, как вороны на крыше, орали друг на друга и никого не слышали и не слушали. Начальник ДОЦа сцепился с главным энергетиком. Они орали громче всех и даже обзывались, ну прямо как дети! Мне даже стало смешно. Директор их еле-еле угомонил.
- Вот что я хочу вам всем сказать. Завтра приезжает комиссия из области. Руководство треста, представители Госгортехнадзора, кто-то будет, возможно, из местной прокуратуры. Нам нужно подготовиться к их приезду. Оприходовать остатки несгоревшего леса, хотя остались только слезы. Алексей Васильевич! Сколько спасли? – Да кубов тридцать всего. - Ну вот, видите. Нужно подсчитать ущерб, разработать мероприятия по ликвидации последствий пожара, заказать новый башенный кран, связаться с леспромхозами, объяснить ситуацию и попросить о помощи. Иначе завод еще долго будет работать в половину мощности и не покроет убытков. Что ты, Вера, стоишь, сказать чего-нибудь хочешь?
- Иван Васильевич! А что будет со мной?
- Даже и не знаю. Комиссия решит, когда определит вину причастных к ЧП.
- И непричастных тоже?
- Я, Вера, пока не могу ничего сказать. Крана у тебя теперь нет, пойдешь пока в разнорабочие.
- Это куда пошлют?
- Потом узнаешь из приказа. Поезжай домой и лечись. Скажи моему шоферу Сергею, чтобы отвез тебя домой.
Я пошла вон из кабинета…
Так. Что же мы имеем? Ничего хорошего мы не имеем. Надо все обдумать. Сначала подсчитаем минусы. Работы у меня нет. В разнорабочие идти не хочу. Надо увольняться. Схожу в строительный трест. Может быть им нужны крановщицы на башенные краны. Хотя стройки идут ни шатко, ни валко. Сама видела, как на недостроенном доме демонтировали и увезли башенник . Девчонки рассказывали, что идут сокращения в стройуправлениях.
Считаем дальше. Денег почти не осталось. Основная часть сгорела вместе с краном. Зачем прятала в кабине? Кабы знать заранее… Посылку Сашке собрать не на что. Да и купить в магазинах почти нечего. Плохо на зоне кормят, и помочь чем не знаю. Но ничего, может, родители его побеспокоятся. Жаль, что с родителями Сашка так меня и не познакомил. Они давно уже переехали в Набережные Челны, а Сашка остался, не захотел. Я, говорил, если даже город наш сгорит, останусь на его пепелище. Смешно… Пепелище. Я только что оттуда…
Так. Что еще? Завтра приезжает комиссия. Сплошные начальники. Пытать будут, что да как. Как жалко, что Виктор Николаевич умер! Он мог бы подсказать мне, как себя вести с комиссией этой. Хороший был человек. Только с виду грозный, а если разобраться, то лучше, чем он, людей не бывает. Ладно, расскажу все как было, но на электриков напирать не надо, хотя, конечно, схалатничали-то они. Но ведь никто не знал, чем все может кончиться. Первый случай в истории завода, а может, и вообще. Урок теперь всем будет – тоже польза какая-то. Скажу, что случайности сошлись, звезды небесные не так расположились. Это ведь надо! Состав с лесом только разгрузили, а кабель тут же заискрил, и обед случился! Конечно, доля и моей вины имеется. Зачем бросила рабочее место? Надо было подежурить у крана. Ну и что, что обед, не умерла бы без порции «свиного» вымени. Ха-ха! Вот Мишка Хамидулин чудик! А ничего смешного. С каждым может такое случиться. Люди могут и не понять шутки, тем более что она дурацкая. Эх, есть-то как хочется! Больше суток ни крошки, ни маковой росинки во рту. Придется девчонок ждать с работы, накормят они меня. Вот попала Вероника! Никому не пожелаешь…
Теперь подсчитаем плюсы. Какие еще плюсы? Нет никаких плюсов. Вот только на работу, пока на больничном, ходить не надо. Первый больничный в жизни. Но заняться нечем. В кино, что ли сходить? Сегодня «Солярис» Тарковского в «Востоке». На кино денег хватит. Потом надо снять остатки с книжки. А как снять? Расписываться надо, а я ручку держать не могу. Письмо Саше написать не могу. Вот черт! В туалет нормально сходить не могу! Без рук осталась. Ничего не могу! Только размышлять осталось о жизни своей одинокой и безрадостной. Хорошо, что Саша есть у меня. Как я по нему скучаю! Плачу, пока никто не видит: как он там среди зэков? Всякие на зоне сидят. Есть и настоящие преступники, а есть невиноватые люди, случайно попавшие в эту мясорубку. Говорят, что зона не исправляет, а только ожесточает людей, побывавших в ней, делает их еще хуже. Тогда зачем все эти тюрьмы и лагеря? Если преступники не перевоспитываются в них, а, бывает, что и нормальные люди превращаются в воров и убийц? Не знаю я. А что я вообще знаю о жизни? Знаю, как зарабатывать на нее, жизнь эту, потому что кормить меня некому. Как задавать корму овцам, поить их, ухаживать за приплодом? Еще кран хорошо знаю. Освоила новую профессию. Научилась за год с ним управляться. Вот и все, пожалуй. Еще про шаговое напряжение кому угодно могу рассказать. Эх, Виктор Николаевич, дорогой ты мой человек… Не поможешь ты мне в этот раз.
Через день опять приехал Павел Васильевич на своем мотоцикле. Сердце екнуло: на комиссию вызывают, не иначе. И точно.
Как я и думала, в комиссии были одни шишки. Возглавлял ее главный инженер нашего треста «Железобетон», еще какие-то начальники, пожарный инспектор из области, местный следователь прокуратуры и неприметный гражданин в сером костюме. Вот он-то беседовал со мной два раза отдельно, все допытывался, может, это диверсия какая была, не видала ли я незнакомых людей каких, есть ли у меня подозрения на этот счет, и чтобы не скрывала ничего от него, а другим ничего не говорила. Мне было смешно, но я не подавала вида, поддакивала ему, что да, очень важно сохранять бдительность, когда кругом могут быть недружелюбно настроенные к нашей стране люди. Шпионы и диверсанты в нашем городе! Ну, естественно, как же без них! Он был просто до отвращения вежлив и обходителен, но ничего для себя полезного от меня не добился. Ходили мы с ним на пожарище, где он тщательно обследовал место ЧП, допросил рабочих и начальника цеха. Спросил меня с подозрительной улыбочкой: зачем, мол, полезла на горящий кран. Улики какие-нибудь скрыть? Собрался лезть в сгоревшую кабину, да я ему отсоветовала, опасное, мол, это дело. Кран неустойчиво стоит, не дай бог… А потом куда-то незаметно исчез, только мы его и видели. Никогда раньше не встречалась с работниками компетентных органов, а теперь встретилась и поняла, что ни хрена они не компетентны ни в чем. Имитируют только важную и секретную деятельность, а сами ноль без палочки.
Остальным членам комиссии я рассказала, что знала. Ничего скрывать не стала, только высказала свое мнение, что виноватых в этом пожаре нет. Цепочка случайностей. Так уж всё совпало несчастливым образом. И себя выгораживать не стала. Что, они меня под суд отдадут, что ли? А мне и терять-то нечего. Пусть отдают. Сашка сидит, и я могу посидеть. Дальше Красноярска не сошлют.
Комиссия уехала. Через неделю из области пришел приказ. Подробностей не помню, но знаю, что весь завод лишили всех премий и будущей 13-й зарплаты. Главному энергетику и начальнику ДОЦа сделали начет. Будут из их зарплаты вычитывать в частичное погашение ущерба одну треть в течение года. Как наказали директора и главного инженера, я не знаю. Приказом по заводу меня перевели на 6 месяцев в разнорабочие, и я стала думать об увольнении. Не захотела быть у всех на побегушках. Хоть я и деревенская, но гордость рабочая у меня хоть немножко, но все-таки есть. Буду искать работу в городе. Хорошо бы устроиться на стройку на башенный кран. Я бы справилась, честное слово!
От Саши давно ничего не было. Не случилось ли чего с ним? Я забеспокоилась. Как только пальцы правой руки немного стали заживать, написала ему сразу несколько писем, но ответа не было ни на одно.
И вот однажды на столе у вахтерши я увидела письмо из зоны, адресованное мне, но написанное незнакомым почерком, корявым таким, неприятным. У меня аж сердце зашлось. С предчувствием неминучей беды я прямо на глазах вахтерши вскрыла конверт, прочитала первые строчки и потеряла сознание.
Очнулась и как будто онемела. В глазах темень непроглядная, язык не ворочается, сил подняться с пола нет. Кое-как очухалась.
- Что с тобой, - кричит вахтерша. – Может, скорую вызвать? – Не надо скорой. Не поможет она. Убили моего Сашеньку… - Ох, горе-то какое! – завопила вахтерша.
Письмо написал какой-то зэк, знакомый Саши по зоне. Он писал, что Сашу убили, а дальше было всё вымарано. И приписка другим почерком, что Саша погиб в драке с другими заключенными. А я не верю этой приписке. Он в жизни мухи не мог обидеть. Его просто взяли и убили, может быть, проиграли в карты. Такое случалось у заключенных, он мне сам рассказывал при последней встрече.
Я несколько дней пролежала в постели, почти не ела и не разговаривала. Cоседки не приставали с сочувствиями и соболезнованиями, помалкивали, понимая, что лучше не лезть в душу человеку, пока не сама собой не рассосется неизбывная боль невосполнимой утраты.
Через неделю я поехала на работу. Заглянула в дверь кабинета, что на первом этаже сразу, как войдешь, налево. За абсолютно чистым столом сидел и курил Павел Васильевич, наш инженер по ТБ и ОТ.
- О, Верочка, заходи, милая! Как твои ожоги? Заживают?
- Да, Павел Васильевич, заживают понемногу. Вот, увольняться приехала. Думаю, что отрабатывать не заставят. Разнорабочие не особенно-то и нужны.
- Что так? Подожди немного. Через месяц-полтора новый кран привезут. Назовешь его «Гусь-2» или как-нибудь иначе. Экзамены снова сдавать не будешь, это я устрою.
- Да не боюсь я ваших экзаменов. Не уговаривайте. Я так решила. Всего Вам самого хорошего, добрый вы мой человек!
- Куда поедешь или работу подыскала?
- Нет для меня в городе работы. Что-нибудь придумаю.
- Ну что ж, очень жаль, желаю тебе счастья, красавица! Прощай, милая.
И тут я разревелась и не могла никак остановиться. Рыдала, как дура набитая. Кто-то заглянул в дверь – не случилось ли чего?
Получив расчет и забрав трудовую книжку, я пошла на бетоно-растворный узел ловить машину. По совпадению у БРУ стоял, дожидаясь своей очереди, тот же самый водитель, который отвозил меня в тот первый день в город. Улыбнувшись старой знакомой, он распахнул дверцу:
- Садись, Вера, тебе в город? Доставлю, куда пожелаешь!
Довез он меня до самого общежития, высадил, сказав на прощание:
- Ты сегодня на себя не похожая. Не говори – почему, не надо. Надеюсь, что все перемелется, мука будет.
Да уж, это точно, только не мукА, а мУка…
Собиралась я быстро, чтобы успеть на автобус. Оставила девчонкам записку: «Прощайте, милые мои подруженьки, простите, что уезжаю не прощаясь. Думаю, что так будет лучше. Будьте счастливы».
Старый разбитый автобус вез меня пыльной щебенистой дорогой. На все четыре стороны света простиралась бескрайняя желто-серая степь с редкими озерками и плотинами. Ни одной стаи гусей не попалось на протяжении долгой дороги. Улетели, видно, птицы в другие места, где можно было бы подкормиться зерновыми перед дальней дорогой на зимовку. Прямо у грейдера два трактора с плугами и боронами запахивали списанные поля, не родившие в этом году ни зернышка. Готовили землю для посева озимых. Рассчитывают, наверное, на то, что в будущем году повезет больше, и природа не будет мстить за погубленную эрозией бывшую целинную землю. Вдалеке виднелась будка ракетной шахты с приткнувшимся к ней башенным краном. Ремонт, наверное, затеяли ракетчики. Башенный кран довольно нелепо смотрелся посреди голой степи. Снова защемило сердце… Вспомнила Сашу и нашу с ним короткую любовь. До самой смерти буду помнить его веселую улыбку, смеющиеся глаза и добрые сильные руки. И голос его и самые красивые слова на свете. Я помню их наизусть: «Красавица ты моя, Вера, и надежда моя, любовь моя и счастье мое. Я тебя никогда не брошу и не променяю на все золото мира. Мы всегда будем вместе»... Не случилось продолжения нашего счастья, пропала надежда, осталась только Вера со своими воспоминаниями о любви и нелепой несправедливой смерти своего суженого.
Наконец-то автобус привез меня в родное село. Я вышла у правления. Дверь конторы была заперта, хотя еще не закончился рабочий день.
Я подошла к своей калитке, отомкнула замок, зашла во двор. Ничего не изменилось. Только куры не копошились в тени сарая. Зашла в сарай, нашла старый ломик, оторвала крестом набитые на входной двери доски. Слой пыли толщиной в палец покрывал мебель, печь, кровать, посуду. Завтра займусь капитальной уборкой, притомилась я с дороги. Вышла снова во двор, походила по заросшему бурьяном огороду и, несмотря на усталость, направилась за село в свою овчарню или кошару, как ее называют в наших краях. Идти надо было около часа. Наконец, подошла к овчарне. Никого вокруг не было. Где народ-то? Отворила покосившуюся дверь. Внутри было темно.
- Здравствуйте, дорогие мои, это я, ваша овчарка, пришла! – сказала заранее заготовленную речь. Тишина. В кошаре было темно. Я прошла овчарню до противоположного конца, заглянула в самые укромные уголки. Никого и ничего. Где овцы-то? На пастбище их быть не должно, травы нет. Вышла из кошары. Вижу: сторож дядя Миша пьяненький вышел из-за угла.
- Ой, Верка! Откель взялась, с неба рухнула?
- Дядя Миша, где овечки мои?
- Давно их, ещё летом порезали. Кормов не было, вот директор и распорядился пустить под нож всех до единой.
- Вот беда-то какая! А ты чего здесь сторожишь?
- А хрен его знает! Пойдем, тяпнем за встречу? У меня еще осталось.
- Пойдем, дядя Миша, тяпнем, а не хватит, я еще сбегаю…
И сбегала. Выпили мы со сторожем уж и не знаю сколько. Помню, что рассказывала ему про свою жизнь до самой темноты. Очнулась на крыльце своего дома. Как я там оказалась – и сама не знаю. Впервые в жизни напилась. Сижу, прислонившись к двери, и стыжусь сама себя. Но делать нечего, надо жить дальше. Но как? Хоть закричись о помощи – никто не отзовётся, никто не подскажет. Перезимую в своём совхозе, наверное, и поеду в Красноярск. Попробую пожить в Сибири, поближе к месту, где погиб мой жених Сашенька.
Вот и вся моя история. Как сумела, так и рассказала. Невесело вышло, но я в этом не виновата. Судьба такая…