Ничего, ничего – тут я, с краю присяду.
Батю, небось, схоронили? Да так, догадался: тоска видна в глазах и думы о прошлом.
А моего, вишь, на покосе однажды чуть не до смерти прижучило. Нет, не убило.
Щас расскажу. Шли мы полдничать, гроза налетела. Батя на плече косу нёс.
Его молнией прямо в косу и шваркнуло. Отлежался к вечеру. Смотрит, вроде ничего. Перед ночлегом дознались: почернел весь, от пояса и ниже.
И я потом видал, в баню когда ходили. Чёрный снизу стал папаня, навроде зомби, из земли вырытого. Ну, фильмы такие были, про живых мертвецов...
И началось! Не стало матери покоя ни днём, ни ночью. Оттого что у папашки, рядового прежде мужичка, небывалая какая-то появилась эта... эрекция. Тут мы, детки-погодки, и пошли-поехали один за другим.
А старшеньким я – первенец, значит.
Мать после третьих родов умом вроде как поехала. Кликать меня стала на нерусский манер: Тони да Тони! В школе у них, что ли, испанский был заместо французского? Батя дивился на неё, а меня всё уговаривал: Станик (это я, Станислав то есть), ты в залупу не лезь! Мать есть мать, чего бы ей в голову ни взбрело...
А сам, кочет неугомонный, только и знал, что топтать на огородах кого ни попадя! Ну и дотоптался: смял как-то в грядке Клавку, жену участкового. Та отстоялась, всё вроде бы ничего. Потом в крик, потому как ссильничали её. Ну, участковый, как водится, пьяный был с вечера. Пришёл поутру в огороды батю арестовывать, а батя что-то резкое возьми ему и скажи. Участковый – бац! С «макарова». Батя с копыт. Я подбежал, участкового раз-другой в ухо и мотанул. Мне как раз четырнадцать сравнялось, здоровеннейший был бычок. Не то, что сейчас, после второй отсидки.
Участковый тоже – брык в борозду, и лежит.
Ну, соседи донесли на нас, само собой. Прислали из района газик. Закоцали в наручники... и хоп-па! Три года по малолетке. Участковый, гад, неделю в себя не приходил. Тётя Клава пыталась было в отмазы, но ей строго указали – не лезь!
Семья, мол, давно на подозрении.
И правда, нелады были в семье.
Я, к примеру, мог, осерчав, любого взглядом в грудь или в спину двинуть. Толкну мысленно, он и с копыт. Раз эдак вот по осени мотоциклиста с моста спихнул: он нас с Нюркой грязью созору окатил.
Нюрка, это сестра моя, на два годика младше. Нюрка свой талант заимела: посмотрит косо, и платье на людях вспыхивает. Боялись нас, говорили – привороженные, ведьмины детки. Яша, средненький, тот больше с электричеством баловал.
Лампочку в руке зажигал, а когда свет в деревне пропадёт – мы телевизор через него смотрели. Возьмёт вилку с проводом в руку и сидит, тихо потрескивает да искорки голубенькие бегают.
Мама батю недолго пережила. Вернулся я из колонии, а Нюрка с Яшкой последний хрен без соли доедают. Мать больна. Не встаёт. Денег никаких, помощи не дождёшься. Двинули однажды в город с корешами. Тут я повторно и загремел...
...То есть, конечно, приезжали какие-то доброхоты: в интернат, мол, поедете!
Яшка им, так ехидненько: а может, сразу в клинику, для опытов? Яшка горбатенький такой получился, но умный, как Часослов. Пальца в рот не клади!
Ну, поохают приезжие да и отступятся.
Киностудия вот как-то приволоклась... Фильм о нас развлекательный снять. Нюрка им камеру подожгла, быстренько провода смотали.
Ну, мать поболела-поболела да померла, лишились мы последней защиты. Соседи с жалобой: мол, боимся мы этих приворожённых. Отселяйте куда-нибудь. Тут уж сельсовет, конечно, не задержался. Быстренько сваяли новое дело, покидали шматьё наше лихое в грузовичок, и на сто первый километр! В Волосовский район отвезли, к бомжам да проституткам. Ладно. Работать у нас снова не задалось. Грядки в запустении, одни лопухи... Да и что ты с этой глины возьмёшь?
Вышел я, помнится, поутру на задворки, в выгребную яму погадить, а потом вдруг завопил что-то. Простёр, знаешь, руки в небо, взмахнул ими... И полетел! Над садиком нашим выстрелил в полминуты. Потом над домом нарезаю пару-тройку кругов. Гляжу, Нюрка с Яшкой наружу высыпали, смотрят на меня. Приземляюсь кое-как, вроде начинающего кукурузника... движения им показываю. Что делать надо, чтобы улететь-то. А улетать мы сразу решили.
Яшка, тот моментально взлетел! Такой, знаешь, словно горбатый ястребок времен Великой Отечественной. Я их в каком-то кино... по телевизору, в колонии видел.
А Нюрка поначалу трусила, руками всплёскивала – ну, мы её с двух сторон подхватили.
Так и улетели.
Сейчас? У моря какого-то живём. Тепло, кругом виноградники. Чудаки какие-то: в самую жару Новый год у них. По-нашему понимают – тоже, видать, Россия. Еды на грядках навалом... а где мы теперь да что, без надобности. Избушка есть, и слава Богу. Добро чужое совсем ни к чему, зла бы на руку не поймать. Вернулся вот, ключи от дома обратно под порог закинуть. Кого-то в нашу развалюху, видать, снова пришлют... Нюрка говорит, сейчас в больших городах неплательщиков из квартир выселяют.
Откуда она знает, сикуха – никак не пойму!
Только Нюрке мы с Яшкой завсегда доверяем.
Родная кровь.