Немыслимей, чем сдвинуть Гималаи.
Россия просто есть. Она жестока,
но только если этого желают
истово мелкие наполеоны
и истошно творным бредом мессианства.
Россия просто есть. И на иконах,
и на краю стола – попыткой шанса
упасть иль удержаться, будто ваза,
истолкнутая локтиком нервичной
княжны, влюбленной в декабриста Васю,
но пойманной – да ладно бы с поличным! –
а то вон… с неприличным… у агентов…
Непогубимы буди от погубий…
Упасть? А пол похож на конкурента
для потолка? Душе без самолюбий
быть – все равно, что городу – без улиц:
стоит скалою – но безжизно-стоек.
Движения! Чтоб стены распроснулись,
чтоб мостовые спрыгивали с коек!
Движе… Не я. Пускай кричат другие.
Я прошепчу, и буду неуслышна:
куда бы ты ни сдвинулась, Россия,
хоть на восток, хоть в ад,
хоть сфинксам в дышло, –
не измени. Изменницы не в моде.
Одна уже пыталась – вон, рыдает…
Ей траур, ей изран, в самой природе
ёе измены... Этого – не дай нам.
