Стихи, сменив обычность прозы, пытали голову огнём.
Сады в смятении белели, и мне казалось неспроста,
Что в ручейковых бодрых трелях звучал в мажоре нотный стан.
Ах, словно в рыцарском романе, ты шагом шествовал ко мне.
Высок. И на щеках - румянец. Да, ладно, что - не на коне…
Но я, как будто, услыхала твоих доспехов перезвон.
А взгляд, проникший под забрало, узнал мой давний тайный сон.
Ты звал меня Прекрасной Дамой, ты говорил, как песню пел.
Ты был настойчиво-упрямым - то робок, то нахально-смел.
Кольцо объятий - твёрже стали. Но сердце плавилось, как мёд,
Когда палящими устами впивался в мой зовущий рот.
В твоих глазах бурлило море. И я боялась, что волной
Рассудок мой в пучину смоет, а с ним - и гордость, и покой.
И я, послушна сильной длани, склонила гордый гибкий стан,
На поводУ твоих желаний сползла на ложе (на диван).
И так, стряслось…
И … пир – горою, и “хлеб и соль”, и “горько!” ор.
… Дожёван хлеб с пудовой солью… Что видит изумлённый взор?
Диванной плюшевой игрушкой –
Ты,
без доспехов и не брит…
Стал мягкотелее моллюска,
Сняв крепко-сваренный прикид.
А я, утратив статус Дамы, попав впросак, “жую бобы”,
кружусь пчелой … приёмной мамой … под смех изменчивой Судьбы.
