О личной жизни забыть Часть 3 (Детектив)

1
Новая институтская жизнь пришлась Копылову в самое яблочко: свобода, свобода и еще раз свобода! Когда хочешь ложись, куда желаешь ходи, что взбрендит в голову делай! В интернате перед самым выпуском много твердили о том, что после их многослойного образа жизни любое обыденное существование покажется им, янычарам, тусклым и унылым. Ничего подобного! Все тотчас же вокруг Алекса наполнилось своей собственной полноценностью и завлекательностью.
Группа, в которую он попал, оказалась весьма разношерстной по составу, в ней имелись как энциклопедические московские умники, так и самозваные ломоносовы из медвежьих российских углов, и стоило с кем-то из них как следует разговориться, как непременно у него обнаруживалась своя исключительно оригинальная биография с персональными выводами и умозаключениями, которые были ничуть не хуже тех, что обладал сам Алекс. Когда же чуть спала общая эйфория от поступления, то прямо на глазах в их группе началось происходить еще более забавное формирование настоящего классового общества, хоть учебники не читай. Вчера все были просто поступившими абитуриентами, сегодня разделились на активных и пассивных собеседников, завтра появились те, кто стал тебе предпочтительней, послезавтра это уже закрытые для других сотоварищества.  
И месяца не прошло, как весь их тридцатиголовый коллектив распался на «бюджетников»-отличников, «пэтэушников», чьи небогатые родители из кожи вон лезли, чтобы оплатить образование своих чад, и «братанов», названных так с намеком на криминальное происхождение больших капиталов их родителей. Попав в бюджетники, которых не любили ни пэтэушники, ни братаны, Алекс, впрочем, совершенно не закомплексовал, продолжал со всеми весело здороваться и непринужденно общаться, совсем не обращая внимания с какой кислой миной ему отвечают на его вопросы. В результате достиг среди одногруппников статуса одинокого рейнджера, приятеля ни для кого и одновременно приятеля для всех.
Почти также лоялен он был к своим однокомнатникам и в общаге, за исключением того, что не позволял им в комнате курить и шуметь после двенадцати ночи. Для того чтобы завести столь суровый порядок, ему не потребовалось даже ни с кем драться, просто продемонстрировал при свидетелях, как он может самого крепкого из них, бывшего морпеха Ерёму, за полторы минуты повалить на пол и связать его же джинсовым ремнем, – что называется, привет вам от тренера по рукопашному бою 114-го интерната!
Да, если разобраться, и не было у Копылова достаточно времени, чтобы с кем-то из сокурсников много тусоваться. Перед своим бегством на Запад он хотел досконально освоить Москву, познакомиться со всеми сторонами ее жизни, чтобы потом никогда не было сожаления, что он что-то в Белокаменной упустил. С этой целью Алекс раздобыл себе студенческий билет ВГИКа, вклеил в него свое фото и бесплатно стал шастать по всем театрам и Дому кино, не обходил своим вниманием и музеи с концертными залами, регулярно наведывался также в газетный зал Ленинки, где штудировал испанские и американские газеты, дабы «быть в теме» и языки не забывать.
Плюс ко всему был еще дядя Альберто, который продолжал лелеять мечту о выводе своего подопечного на истинно шпионскую стезю и когда бывал в Москве, то раз в неделю непременно приглашал «племянничка» к себе на обед, от которого Алекс как правило не отказывался – разговоры с Зацепиным за жизнь чем дальше, тем становились все более интересными, да и велись по преимуществу на испанском или английском языке.
В отсутствии же капитана в полном распоряжении Копылова переходила просторная кураторская квартира и, что особенно важно, компьютер, подключенный к интернету. На нем Алекс не только общался с полдюжиной незнакомых девушек, но и начинал зарабатывать себе первые деньги, разрабатывая представительские сайты для частных фирм. Пока таких заказов было не очень много, но главное, что они уже были.
Словом, весь первый курс пролетел для Алекса как одна большая экскурсия на туристическом автобусе с замечательными видами, остановками и легкой усталостью от обилия впечатлений.

2
Очень часто разговоры с Зацепиным за жизнь перерастали в настоящие словесные баталии. Так случилось и на званом обеде, когда они вдвоем в квартире обмывали присвоение капитану майорского звания. Со всеми коллегами Петр уже с этим делом отметился, теперь дал порадоваться за свой карьерный рост и «племянничку». Слово за слово спор пошел о непомерных бесхозных пространствах, которыми непонятно почему до сих пор обладает Россия.
– Зачем вообще вам эта Сибирь? – запальчиво доказывал Копылов. – Как только в ней закончится нефть и газ, вы все равно продадите ее Америке или Китаю. Аляску-то продали…
– А поехали! – просто сказал на это дядя Альберто. И через неделю они уже летели на самолете в Петропавловск-Камчатский.
Был август месяц. За плечами Алекса первый курс, сданная на пятерки сессия и июль, проведенный у бабушки в деревне, а впереди он собирался еще месяц посвятить поездке в одиночку автостопом по югам: Крым или Сочи, как масть ляжет. Зацепин же только что прибыл из полугодовой загранкомандировки, был при деньгах и с настроением сделать что-то большое и впечатляющее. Поэтому летим и едем до тех пор, пока кто первый не сдастся и не завопит: «Довольно!»
Первое потрясение ждало Алекса после девятичасового перелета уже в аэропорту Елизово – все вокруг говорили точно на том же языке, что и в Домодедово. Как Копылов не вслушивался, какого-либо отклонения от языковой нормы не замечал, словно все местные камчадалы ходили с москвичами в одни и те же школы.
– Ну так тут весь народ процентов на восемьдесят с Большой земли, – ответил озадаченному студенту на это бывший сослуживец Зацепина такой же, как и он майор-особист в гражданке.
Принимали их с куратором по высшему разряду, в пересчете на единый вид алкоголя это означало по две бутылки водки в день на человека, поэтому память сохранила Алексу о Камчатке не очень много: какое-то купание в геотермальном источнике, полет на вертолете вокруг чуть дымящегося вулкана, рыбалка с карабинами на плече на реке по соседству с тремя тоже рыбачившими на противоположном берегу тремя медведями, застолье на дизельной подводной лодке и наконец ночная погрузка без всяких билетов на рейсовый теплоход. Как блатным пассажирам им пришлось там тоже выставляться для капитана и первого помощника, так что Копылов толком даже не понял от чего ему там было плохо: от морской болезни, или от избыточного пития.
В себя они с майором как следует пришли только на Итурупе в гостинице барачного типа, с туалетом в конце общего коридора.
– Ты живой? – спросил со своей койки Петр.
Алекс подтянул к себе стоявшую на полу дорожную сумку и достал из нее перочинный нож, раскрыл его и объявил:
– Зарежу первого, кто предложит мне еще по чуть-чуть.
– Умница, так и сделай! – одобрил куратор. – Возьмешь меня в свои подельники.
Итуруп запомнился Алексу прежде всего двойным купанием: сначала они влезли в воду Охотского моря, а затем на другой стороне острова в сам Тихий океан. Из последнего они выскочили не проплыв и пяти метров. Зато отныне можно было с полным правом утверждать, что они купались не где-нибудь, а в Охотском море и открытом океане. Освоили заодно непроходимые курильские бамбуковые заросли, искривленные от ветра сосны, пару водопадов, добычу красной икры и восхождение на полукилометровую сопку. «Никон» Алекса, как и на Камчатке, щелкал непрерывно, так что потом ему, разглядывая фото, приходилось не раз удивляться: неужели мы все это видели?
Следующим остановочным пунктом был Сахалин, до которого они добирались попутным малым танкером. Капитан танкера оказался человеком совершенно непьющим, поэтому халявным пассажирам пришлось расплачиваться дружескими шаржами Алекса и сплетнями майора из жизни политического бомонда Москвы. Разглядывая художества Копылова, капитан рассказал, как недавно в Корсакове один криминальный авторитет приказал за подобный шарж раздробить рисовальщику молотком кисть правой руки. Алекса от этого печального анекдота даже слеза прошибла, так ему стало жаль свою правую руку.
Сахалин встретил их непрерывным четырехдневным ливнем, что не помешало вошедшим во вкус путешественникам прокатиться по всему югу острова, не забыв ни живописный краеведческий под японской крышей, ни канатную дорогу на Московскую гору, ни распадки с гигантскими травами. Здесь они вели себя уже почти цивилизованным образом, что означало за все платить обычными денежными знаками.
Теплоход, которым они поплыли во Владивосток, останавливался во всех бухтах Приморья, и это было целое пиршество скальной пейзажистики. После северных непогод, здесь сияло субтропическое солнце, а от бликующего моря было больно глазам.
– А ты бы хотел построить себе дом в какой-нибудь из этих диких бухточек и поселиться здесь на веки-вечные с какой-нибудь любимой женщиной, а с прочим белым общаться только через интернет? – не один раз спрашивал Петр.
– После тридцати лет, может быть, – задумчиво отвечал Алекс.
– А сейчас нет?
– В отличие от вас, я еще мало наделал преступлений.
– Попроси, и я помогу тебе их наделать.
И было понятно, что уж в чем-чем, а в этом куратор точно поможет.
Владивосток поразил Алекса своим многолюдием. После первозданных пустынных предыдущих мест это было как нонсенс, к этому еще надо было привыкнуть. Примиряло только теплое море, в которое уже можно было не забегать на двадцать секунд, а купаться пока не надоест.
Здесь тоже все понеслось для них как в Петропавловске. Зацепин действовал как опытный туроператор; сегодня – музеи и театр, завтра – выход в море на парусной яхте, послезавтра – заповедник «Кедровая падь», послепослезавтра – посещение Находки и Порта Восточного. Но все это уже было немного не то, после медведей Камчатки и бамбуков Итурупа совсем не впечатляло.
– Неужели достаточно? – выпытывал Петр. – А впереди у нас еще Хабаровск, Байкал, красноярские «Столбы».
– А разве шпионские гонорары еще не кончились? – прагматично любопытствовал Копылов.
И майор с изумлением обнаружил, что действительно взятых им с собой денег стало уже впритык.
– Один звонок, и мне пришлют любую сумму, – пыжился он, но никуда по зрелым размышлениям звонить не стал – было слишком неловко выказывать кому-либо свою нераспорядительность. Поэтому решили экономить, отказались от Находки с Восточным Портом и взяли билеты на обычный не скоростной поезд до самой Москвы.

3
Как ни странно, эта поездка, от которой трудно было ожидать чего-то особенного, превзошла все их предыдущие дорожные приключения. Зацепин намеренно выпросил в кассе два нижних места в купейном вагоне, да еще сунул зеленую двадцатку проводнику, чтобы тот к ним никого не подселял, и шесть дней из семи они ехали в своем купе как короли, лишь однажды переночевав с парой других пассажиров.
В дорогу захватили пару книг, целую кучу газет и журналов и дисков для плейера, дабы было чем справиться с дорожной скукой. Да ничего из этой предусмотрительности не вышло! И часа не прошло после отправления состава, как все купейные двери распахнулись, и по вагону началось Великое броуновское движение. Чинные разговоры в коридоре быстро сменились купейным гостеванием, где на столики были извлечены икорно-коньячные припасы и пошло-поехало. Удивительно, но никто совершенно не стремился напиться – у всех преобладало простое дорожное любопытство друг к другу и желание самому выглядеть максимально прилично. И скоро уже весь вагон превратился в одну большую итальянскую семью, где звучали потрясающие исповеди и откровенное хвастливое вранье, политические споры и зэковские страшилки, анекдоты на любой вкус и стремление к полезным деловым связям. Несмотря на то, что почти все пассажиры ехали с кем-то, на вторые сутки стали возникать самые настоящие дорожные романы.
Не устояли против этого поветрия и наши майор со студентом. Петра почти сразу накрепко облюбовала попутчица до Екатеринбурга, а Алекса сердечные страсти нашли только на второй день, зато уж до самой Москвы. В соседнем вагоне обнаружилось целое купе московских медичек-старшекурсниц, которым весьма досаждали дембеля и рыбаки из плацкартных вагонов.
– Вот кто будет нашим рыцарем-защитником, – указала на Копылова старшая из медичек рыжеволосая Клава. – Будешь или нет?
– Запросто, – легкомысленно согласился Алекс и немедленно был втащен в девичье купе, из которого ему в течение трех первых суток разрешалось выбираться лишь в туалет.
– Ты как тут? – спросил майор, с трудом отыскав Алекса среди ночи в чужом вагоне.
– Ему очень хорошо! – хором заверили его четыре радостных девичьих голоса.
– А Боливар выдержит четверых?
– Боливар выдержит! – захохотали в ответ раздухарившиеся девицы.
– Каждых три часа буду приходить и проверять.
– Да хоть каждые четыре часа!! – и новый взрыв восторга.
Поначалу в их веселом купе все было чинно-законно, но ободранные о челюсти непрошенных гостей кулаки и три бутылки ликера под конфетку сделали свое дело, и Алекс как переходящий кубок стал перемещаться с койки на койку. От его гусарских услуг отказалась только Клава, сказав:
– Мне любовь нужна со всеми удобствами. Я его в Москве к себе насовсем заберу.
Функции защитника Копылову тоже пришлось выполнять не раз и не два, пока капли крови на внешней стороне двери их купе не стали сигнализировать бродячим львам из плацкартных угодий, что тамошний владелец прайда слишком силен и львиц никому не уступит. После третьих подобным образом проведенных суток уже и совсем казалось, что ничего более нормального, чем такое совместное купейное путешествие и быть не может.
Особое веселье пошло, когда стали кончаться деньги. Сначала у Петра, потом и у его подопечного. Пришлось срочно продавать тут же в поезде двое часов и мобильник майора. Последний же день горе-кавалеров кормили уже сами дамы, самоотверженности их не было предела.
И все это происходило под непрерывный стук колес. За неделю пути Копылов не меньше трех раз услышал апокрифическую легенду о японском дипломате, который поехал в 1904 году по Трансибу в Петербург объявлять России войну и по дороге сошел с ума, от ужаса перед тем, с каким монстром собирается воевать его страна. Нечто подобное за семь дней произошло и с Алексом. Ведь невозможно все внимание уделять только женщинам и, глядя в окно на эти бесконечные тысячи и тысячи километров, он тоже проникся ощущением всей этой необъятной географической беспредельности. Какой Сталин? Какой к черту Гитлер? Или шалун Горбачев? Какая там Америка? Разве может кто-нибудь из них хоть чуть-чуть поколебать эту земную толщу, нанести ей малейший вред? Так вот что имела в виду мама, когда говорила, что учи русский и шестая часть планеты будет у твоих ног! Выходит, правильно говорила. И еще она что-то упоминала про гулливеров и лилипутов. Ай, да мама, уже тогда знала, чем его можно купить! А Зацепин лишь просто завершил то, что должна была сделать она.
Остаток пути Алекс все ждал, когда куратор напомнит ему его речи о продаже Сибири. Вместо этого в последний день поездки, который пришелся на день рождения Копылова, Зацепин вручил своему воспитаннику подарок: ключи от своего нового «Опеля» и доверенность на право пользоваться им в его отсутствие.
– Вы специально все это так подгадали? – спросил Алекс с пристрастием у майора, разглядывая эту еще в Москве заготовленную доверенность.
– Что именно подгадал?
– Родители хотели вывезти меня в восемнадцать лет в море и все там мне рассказать, а вы повезли меня по стране, чтобы я из лилипута превратился в Гулливера.
– Вообще-то мне нет никакого дела до твоего гулливерства, – бесцеремонно заметил Петр. – Мне просто захотелось самому попрощаться со страной, только и всего. А ты тут так, за компанию, чтобы мне скучно не было.
А ведь он по-своему тоже великий человек, вдруг понял Копылов, и эта мысль как-то по-новому согрела его. Ужасно захотелось взять и пожать куратору руку, и только усилием воли Алекс удержался от этого проявления чувств.  

4
В закрытой характеристике Даниловны, ныне студентки 3-го курса МГИМО, было написано следующее:
«Сабеева Марина Даниловна, 1979 года рождения. С 5 по 8 класс обучалась в 114 школе-интернате. Затем в школе для детей дипломатических работников.
За время учебы в МГИМО проявила себя с положительной стороны. Успеваемость по всем предметам хорошая. Свободно владеет английским и немецким языками, частично изъясняется по-итальянски. В откровенные отношения ни с кем не вступает. Любовные романы переживает без особой горячности и расстройства.
Неоднократно пыталась поступить в разведшколу. Не принята в связи со слабым здоровьем и невысокой степенью когнитивных способностей: плохо запоминает любые цифры. Социально активна. Независима в суждениях и действиях. У противоположного пола вызывает активный интерес. Обладает актерскими задатками. Начитана. Владеет стенографией. Самостоятельно изучает криптографию и материалы о секретных службах. Без службы в органах государственной безопасности себя не мыслит…»
В свои двадцать лет она уже мало напоминала бывшую разбитную девчонку-подростка с костлявыми конечностями и круглым кукольным лицом. Сильно прибавив в росте, она на радость своим кавалерам еще больше добавила в нежной девичьей массе, обойдя в привлекательности многих худосочных топ-моделей института. Даже лунный лик вышел ей в плюс, сделав ее запоминающейся на фоне стандартных узколицых красавиц.
Договорившись с Алексом той памятной ночью на лестничной клетке о будущих тайных встречах, она посчитала первую часть своей большой любви к нему выполненной и дальше жила уже так будто ничего этого не случилось. Попав из одной элитной школы в другую, а затем в самый престижный вуз, она везде проявила себя вполне достойно. Училась средне, зато умела хорошо поддержать разговор на любую тему, из-за чего почти всегда находилась в центре внимания. Особенно была неотразима в беседах с глазу на глаз. Тут очень кстати пришлись уроки по прикладной психологии в янычарском лицее. Энергично вывалив на очередного нового собеседника ведра своего обаяния, понимания, заинтересованности и дружелюбия, она тут же отходила в сторону, оставляя у своей жертвы ощущение недоговоренности и желание непременно повторить восхитительное общение. При этом никто не мог обвинить ее в примитивном «динамо» – разговор ведь был чисто ознакомительный, дальше сам попытайся вывести мисс Сабееву еще раз на подобную увлекательность и задушевность.  
Польза от такой методы была двойная: девчонки стремились отдалиться от слишком яркой подружки, а парни, наоборот, из кожи вон лезли, чтобы заслужить ее благосклонность. Впрочем, и парни довольно быстро выдыхались, не чувствуя себя в силах долго удерживать возле себя подобный бриллиант. Что и требовалось доказать. И тогда она ощущала себя немного Екатериной Великой, управляющей своими фаворитами. Правда, орденов и сел с крепостными под рукой не имелось, поэтому приходилось ограничиваться обыкновенной лестью, на которую мужчины, как известно, гораздо более падкие, чем женщины:
– А ты хорошо сказал!
– Молодец, у тебя это здорово получается!
– С тобой иногда даже интересно, – такими были ее самые высшие оценки, выдаваемые до первого поцелуя.
– Да нет, все хорошо.
– С чего ты решил, что я ничего не чувствую?
– Может быть, мне в десять раз приятней, чем тебе, – это уже раздавалось после поцелуев.
Несколько раз случалось, что девичья природа брала свое, и она утрачивала контроль над собой, хотелось даже определиться с кем-то одним, быть обыкновенной, воздушной, состоявшейся, но потом, чуть опомнившись и собравшись с силами, она упрямо проговаривала свои дежурные комплименты-поощрения:
– Ну да, я люблю тебя.
– Конечно, я в полном восторге.
– Никогда раньше мне и близко так хорошо не было.
И любой мачо от ее не слишком искреннего тона тут же начинал себя ощущать не слишком уверенно. Она даже могла не отказывала ему в следующих любовных свиданиях, просто если у нее назавтра была намечена деловая встреча, то никакие самые пламенные уговоры не могли ее заставить изменить свои планы.
– Ты ведешь себя как какая-нибудь немка или англичанка, – упрекали ее.
– А может, это моя собственная система, как посильней и продолжительней распалить тебя, – смеясь, отвечала она.
Уже к концу первого курса МГИМО ей трижды предлагали выходить замуж.
– Повтори свое предложение через десять лет, и я обязательно приму его, – ответила она всем троим женихам, и те отправились зачеркивать в календарях месяцы и годы.  
Если что ее по-настоящему огорчало, так это невозможность осуществить свою заветную мечту. Отец к этому времени уже служил в Москве, но принципиально не хотел ей ни в чем помогать.
– Сначала окончи вуз, а там если эта блажь не пройдет – посмотрим.
Так и жила в режиме ожидания, как в личной жизни, так и в карьерных упованиях.
И все же настал момент, когда для нее все чудесным образом изменилось.

5
В тот день она на закрытом корте играла с отцом в теннис. Несмотря на свое внушительное брюшко Сабеев-папа перемещался по площадке с завидной легкостью и точностью.
– Пап, ну ты хоть иногда поддайся, – взмолилась Даниловна после очередного проигранного гейма.
– Никогда!.. И нигде!.. И ни с кем!.. – четко выкрикивал Данила Михайлович в такт своим ударам.
– А я с тобой тогда перестану играть.
Отец продолжал колотить по мячу, словно от этого зависела вся его жизнь.
– Значит трусиха. Значит, кишка тонка.
Она, угодив мячом в сетку, опустила руки:
– Все, аллес!
Полковник осуждающе посмотрел на нее:
– Может быть, я с тобой в последний раз сегодня играю.
– Опять командировка? Ты же говорил, что вся твоя загранка кончилась?
– Боюсь, командировка будет у тебя.
– Как это? – опешила дочь. – Не поняла… – И вдруг радостная догадка поразила ее: – И кто меня куда пошлет?.. Ты шутишь?..
– Ладно, давай в душ и едем. А то вдруг по закону бутерброда в самых больших пробках застрянем. Надеюсь, твой паспорт при тебе?..
Даниловна ехала в машине, как во сне. Ничего не спрашивала, но по виду отца уже понимала, что ее ждет действительно что-то особенное.
Они приехали не на Петровку, как ожидала она, а в какой-то не слишком представительный особняк, окруженный кованной железной изгородью.
При входе в особняк полковник предъявляет высокому парню в штатском свое удостоверение и пропуск на дочь. Тот молча кивнул и шагнул в сторону, давая пройти.
В приемной на втором этаже сидел еще один офицер в штатском, который за руку поздоровался с ее отцом, обменявшись с ним пару фразами о житье-бытье.
– Дальше уже ты сама, – сказал отец, секретарь или адъютант, как их там, утвердительно улыбнулся, и Даниловна открыла тяжелую, на трех петлях дверь и вошла в кабинет. Судя по тому, как секретарь на равной ноге общался с отцом, хозяин кабинета был не ниже генерала.

6
Комната была размером со школьный класс. Полированная столешница Т-образного стола, стулья и кресла, обитые желтой кожей, стеклянный журнальный столик, работающий в углу большой телевизор, а позади стола дверь то ли на черный ход, то ли в персональный туалет, или комнату отдыха для ночных дежурств.
Хозяин кабинета, невысокий коренастый толстячок в светлом дорогом костюме и с широким улыбчивым лицом попросил называть его Виктором Львовичем и жестом пригласил ее за журнальный столик. Там лежала телевизионная дистанционка. Генерал, если это был генерал, сделал звук тише, но совсем экран не выключил. Краем глаза Даниловна отметила, что идет СNN.
– Нам стало известно, что вы очень хотели бы работать в разведке, – приступил к делу толстячок. – Надо отдать должное вашему отцу: он никак не пытался использовать для этого свои обширные связи. Чтобы это, как говорится, не было по блату. К сожалению, привычная разведшкола это уже не совсем то, что подходит для действительно ценных сотрудников. Последние провалы и перебежчики яснее всего говорят, что разведчиков нельзя обучать целыми группами. Я понятно говорю?
– Я так понимаю, что мне снова отказывают в разведшколе, – уныло констатировала девушка. – Теперь уже из-за заботы о моей будущей безопасности.
– Не горячитесь, Даниловна. Мне это ваше школьное прозвище очень нравится. Можно я вас буду так называть?
– При условии, что я в разведшколу все же поступлю. Пускай и по блату.
– Ну зачем вам тратить на это еще несколько лет?
– Опять отговорки? – поморщилась она.
– Напротив, уговорки, – «генерал» был сама любезность. – Я вам делаю следующее предложение. Вы поступаете из своего института, естественно с нашей негласной помощью, в хороший американский университет, где будете изучать экономику и право. Просто поступаете и учитесь. Наверняка, благодаря внешним данным и хорошему образованию вы встретите к себе там благожелательное отношение. Воспользуйтесь этим и постарайтесь приобрести популярность в студенческой и преподавательской среде.
– И вы будете говорить, что это не папа подсказал вам такой вариант со мною?
Даниловна встала и решительно направилась к двери.
– Ну если вас не интересует конкретное задание… – почти равнодушно прозвучало за ее спиной.
Она не остановилась, а буквально замерла, уже взявшись за дверную ручку.
– Какое задание?..
– Что?
– Конкретное задание вы сказали?
– Я так сказал? – удивился Виктор Львович.
Даниловну разозлило его желание играть с ней, как с глупышкой.
– У меня со слухом все в порядке.
– Вы знаете, в этом кабинете еще никто так со мной не разговаривал, – вынужден был заметить «генерал», его лицо утратило прежнюю улыбчивость.
Она поняла, что действительно переборщила с дерзостью.
– Извините и простите. Была глупа и невыдержанна. Исправлюсь и заслужу.
– Сядь и три минуты постарайся не раскрывать рот, – Виктор Львович резко перешел на «ты», как бы посвящая ее в свои приближенные.
Даниловна с покаянным видом вернулась в кресло.
Хозяин кабинета выдержал небольшую паузу и стал говорить точные веские слова-распоряжения:
– Там ты запишешься в один, а лучше в несколько литературных кружков и постараешься не пропускать семинары по американской и английской литературе. Покажешь себя фанатом Роальда Даля. Это никого не удивит, ибо он всемирно известный и популярный писатель. Вряд ли ты сможешь перечитать все его многочисленные произведения, тем более что он писал в самых разных жанрах. Ты сосредоточишься на его книгах для детей, таких как «Джеймс и гигантский персик», «Чарли и шоколадная фабрика» и особенно «Гремлины», благодаря которой он попал во время войны в мир большой разведки. Книжку о гремлинах он написал еще в 1943 году, в возрасте 30 лет, когда служил помощником военно-воздушного атташе Англии в Вашингтоне. Книжка настолько понравилась внукам Элеоноры Рузвельт и ей самой, что она ввела Даля в свой дом. В результате Даль стал одной из ключевых фигур в истории второй мировой войны, ибо именно через него поддерживалась неофициальная связь между Рузвельтом и Черчиллем.
Виктор Львович встал и прошел к окну. Даниловна смотрела на него во все глаза, понимая, что это уже никакой не розыгрыш.
– Демонстративное увлечение Далем тебе понадобится для того, чтобы, не вызывая у окружения подозрений, приступить к изучению мощной и до сих пор глубоко законспирированной разведывательной организации, к которой принадлежал Даль, – продолжал толстячок. – Я имею в виду Британскую Координацию Безопасности, сокращенно БКБ,  во главе с канадским миллионером Уильямом Стивенсоном, созданную еще в 1940 году Черчиллем.
«Генерал» сделал небольшую паузу.
– Дело в том, что БКБ якобы была распущена после второй мировой войны, а ее архивы сожжены. Однако известно, что перед сожжением архивов была написана история БКБ, в числе четырех авторов которой был Роальд Даль. В узком кругу посвященных ее именуют «библией». Всего было напечатано 20 экземпляров «библии». Десять из них были сожжены. Известно, что одна из оставшихся десяти «библий» была послана Черчиллю, другая лорду Бивербруку. Не вздумай охотиться за «библией». Это опасно. Я рекомендую тебе заинтересоваться Далем и его «двойной» жизнью для того, чтобы ты поняла, что есть разведки официальные (ЦРУ, ФСБ) и есть (во всяком случае, были) другие, неофициальные, несравненно более могущественные, чем первые. Изучая американскую действительность, попытайся понять, возможно ли появление или даже существование в США в наши дни разведки, подобной БКБ. Только не поддавайся мнительности и не торопись с выводами. Кстати, не пренебрегай фильмами о Джеймсе Бонде. Сценарий одного из них, «Живешь только дважды», написал Даль, он был очень дружен с Яном Флемингом. И последнее. Во время пребывания в США связь с тобой мы поддерживать не будем. А наши беседы мы продолжим через год, когда ты приедешь домой на каникулы.
– Это все мне? – все еще не могла поверить в свою везение Даниловна.
– Нет большого задания – нет большого разведчика. Есть такое правило коллекционера. Когда ты постоянно о чем-то сильно думаешь, оно каким-то образом само будет встречаться на твоем пути.
– А фамилия у меня будет другая?
– Нет, та же самая, просто твой папа, полковник ФСБ, превратится в начальника геологического управления в Забайкалье… Еще вопросы есть?
Больше вопросов у совершенно счастливой Даниловны не было.

7
Терехин и Зацепин спустились на речной причал и перешли по мостику на прогулочный катер. Мостик сразу убрали, и катер поплыл дальше по Москва-реке, приставая то к правому, то к левому берегу. Теперь можно было почти не беспокоиться о слежке.
За семь лет их знакомства много чего произошло: девятнадцать трупов предателей, пять громких ограблений с целью пополнения собственной казны, выход на пенсию самого Терехина, присвоение звания майора Петру, выход на след их организации спецслужб, а также полное осознание бесперспективности всей их миссии.
Жалел ли Зацепин, что во все это ввязался? Стоило ли оно того? Отмоется ли он когда от всей пролитой чужой крови? Увы, подобные вопросы совершенно его не затрагивали. Разрабатывая план очередной акции, он всякий раз чувствовал ни с чем не сравнимый душевный подъем, ощущая себя немного даже Горцем из голливудского боевика, словно каждая отнятая жизнь самому ему прибавляла дополнительной энергии и масштабности. Как-то упомянув об этом в разговоре с Терехиным, Петр обнаружил, что точно такие же чувства испытывает и его кровожадный босс. Убивать убийц, что может быть оправдательней! И то, что они делали это тайно, без какого-либо судебного действа, только еще больше давало им почувствовать свою правоту: кто, если не мы?!
На всем катере из-за пасмурной погоды было не больше пятнадцати человек. Терехин с майором прошли на корму катера, где их не мог услышать никто из туристов.
– Это первый раз, когда вы сами принесли мне материалы, – заметил Петр.
– Боюсь, что первый и последний, – печально произнес Терехин.
– Что, действительно так все плохо?
– Плохо, не то слово. Без хорошей финансовой подпитки народ разбегается в разные стороны. Никто за идею не согласен работать, – высказал наболевшее Виталий Борисович.
Его жалобы не понравились Зацепину.
– В принципе их тоже можно рассматривать как предателей.
– Ты, кажется, совсем уже вошел во вкус. Мальчики кровавые в глазах не снятся?
На этот счет у Петра имелась давно приготовленная отмазка:
– Исполнитель, не заказчик. Всегда может спать спокойно.
– Как там, кстати, твой воспитанник, – вдруг вспомнил Терехин. – Алекс, кажется, зовут.
Майор навострил уши: уж не хочет ли Терехин присоединить его подшефного в их «Коза ностру».
– Третий курс института заканчивает.
– А по нашей линии?
– Пока со страшной силой упирается, – честно признался Зацепин.
– Да, раньше в Штирлицы очередь выстраивалась, не то, что сейчас.
Такие речи хорошо было вести, где-нибудь на кухне, а не на секретной встрече.
– Вы про бумажки не забыли?
– Держи, энтузиаст, – Терехин передал ему пакет с документами.
– Рыба хоть крупная?
– Про личные КГБ нынешних олигархов слышал?
– А то! – по-свойски отозвался майор.
– Это Трубский, их главный кадровик. Бывший кагэбэшник. Перевербовывает за большие деньги лучших наших людей. Исчезнет он, начнется великий шмон по всей цепочке. Может, и государевы люди проснутся.
– Я слышал, на наш след уже вышли хорошие спецы.
Теперь настал черед уже Терехина сделать замечание:
– Забоялся уже?
– Я детдомовец. Как пришел в этот мир, никого не обрадовав, так и уйду, никого не огорчив.
– Философ, однако, – с непонятным оттенком в голосе резюмировал Виталий Борисович.
А ведь он готов застрелиться, понял вдруг Петр, и эта догадка ничуть его не удивила.
Они молча смотрели, как катер пристает к промежуточному причалу на левой стороне реки. А садились с правого берега у Киевского вокзала. Стало быть, самое время сходить. Не сговариваясь, они направились к перекидному мостику, и были единственными пассажирами, что сошли здесь с катера.

8
Профессор читал лекцию по философии.
– Иммигрировав в 1934 году из Германии в Швейцарию, Иван Ильин уже до конца своих дней жил там. Читал лекции, много писал. Его лекции о русской культуре вызывали у швейцарцев не однозначный интерес. Многие просто говорили: вы нас обманываете, такого на самом деле быть не может. Слишком невероятными казались его слова о России и русском мировоззрении…
Дверь открылась и в аудиторию не вошел, а ворвался запыхавшийся Алекс. Как и Даниловне ему уже почти 20 лет. Он из тех студентов, с которым всегда что-нибудь приключается. Вот и сейчас аудитория тотчас оживилась, ожидая приятного развлечения.
– Извините, пожалуйста.
Профессор строго посмотрел на часы.
– Копылов, вы опоздали на пятнадцать минут.
– На десять. Я приветствовал в коридоре нашего декана.
Студенты захохотали – Алекс не подвел их ожидания.
– Садитесь. Если вы будете таким же бойким и на судебных процессах, из вас получится хороший адвокат.
– Прокурор, – уточнил опоздавший, – Сергей Яковлевич, только прокурор.
И снова волна улыбок. Алекс прошел вверх по ступенькам и сел рядом с Малышкой Юлей. Под всеобщими взглядами они обменялись легким показательным поцелуем.
– А теперь снова попытайтесь перевести все взгляды на меня, – продолжил профессор. – Позволю небольшую цитату из лекций Ильина, прочитанных, кстати, на немецком языке. «У всякого народа своя судьба: он ее носитель, ее созидатель, ее преоборитель». Вслушайтесь в это слово: преоборитель. «Русскому народу предназначено судьбой жить в суровой среде. Безжалостно требует от него приспособления природа: укорачивает лето, затягивает зиму, печалит осенью, соблазняет весной. Она дарует простор, но наполняет его ветром, дождем и снегом. Закалка для русского является жизненной необходимостью, изнеженности он не ведает…»
Алекс изумленно открыл рот и вытаращил глаза. Бывает же так, долго ходишь вокруг и около и никак не можешь найти верного определения, а потом вдруг от другого человека выпрыгивает нужное слово, которое все ставит на место. «Изнеженность» это и было только что услышанное ключевое слово. Буквально пять минут назад он с ненавистью смотрел на низкие обложные тучи, подсчитывая, что уже две недели не видел на московском небе солнца и спрашивал себя, что именно заставляет людей не бежать сломя голову из этого безумного климата. И вот оно это объяснение: «изнеженности он не ведает»…  
– Сегодня наши собираются в кафе, – тихо сказала Юля. – Ты как?
– Лучше к тебе, – коротко ответил он, силясь не пропустить дальнейшие слова преподавателя.
– Ну, Алекс.
– Тихо. Потом, – попросил он.
Но ее выдержки хватило лишь на минуту.
– Давай сначала в кафе, потом ко мне.
– Юль, ты же знаешь причину?
– Знаю. Ну есть у меня деньги на кафе. Запишем тебе это в долг, раз ты такой щепетильный. Вон, Марик, за счет Светки уже и в Турцию скатал и ничем не заморачивается. А ты из-за десяти баксов проблему делаешь…
Вместо слов он махнул головой, что можно было трактовать и как знак согласия.
Два года Алекс и первые красавицы их группы существовали полностью в параллельных измерениях. Улыбаясь и благосклонно кивая на шутки придумщика Копылова, они, тем не менее, близко его к себе не подпускали. Для Алекса, который сам обычно старался держаться от всех на дистанции, такая ситуация явилась непривычной и загадочной. Он долго не мог понять, в чем тут дело, пока ребята-однокомнатники по пьянке не объяснили ему, что все дело в его статусе: почти детдомовец, без кола, без двора, с непонятным источником средств к существованию и отсутствием друзей из прошлой жизни – он внушал сокурсникам большие сомнения относительно самого себя. Первое время среди «братков» было даже что-то вроде тотализатора: спорили сколько месяцев и семестров Копылов в их институте продержится.
Чтобы еще больше подразнить богатеньких Буратино, Алекс несколько раз подъезжал к институту на зацепинском «Опеле» и невзначай подсовывал одногруппникам фото, где он был снят с карабином на фоне рыбачивших камчатских медведей или на борту парусной яхты в заливе Петра Великого. На вопрос же: «Как ты там оказался?» неопределенно махал рукой:
– Предложили сняться для рекламы туристической компании, я и согласился.
– И где можно увидеть эту рекламу? – настойчиво допытывались «братки».
– А нигде. Пока я там вояжировал, турфирма разорилась и лопнула.
– А машина чья у тебя?
– Да так, знакомый дал на пару месяцев побомбить по Москве, чтобы я совсем с голоду не умер.
Потом еще была «утечка информации» о его зарабатывании денег на компьютерных сайтах, и несколько случайных встреч с однокурсниками на театральных премьерах и в модных кафешках, где Алекс появлялся с рыжеволосой Клавой и другими подружками, и общественное мнение факультета окончательно вынесло приговор, что Копылов та еще штучка.  
Малышка Юля принадлежала к разряду «братков». Дочь новосибирских предпринимателей средней руки, она жила на съемной квартире на окраине Москвы, куда к ней частенько наведывался некий новосибирский жених, но к третьему курсу жених умотал в Канаду на ПМЖ, и малышка на пару месяцев оказалась совершенно безутешной.
Тут и случилось им как-то с Алексом разговориться тет-а-тет, когда Копылов невзначай со смехом признался, что главной жизненной проблемой для него является кормежка – в интернате и в деревне у бабушки всегда кормили автоматом, в кафе харч так себе, а те два обормота, живущие с ним в комнате, нормально готовить не любят и не хотят, ему же самому регулярно на троих готовить тоже в лом. Сам того не предполагая, Алекс своим рассказом напросился к ней в гости на домашний обед. Юлю вряд ли можно было назвать властительницей мужских грез: маленькая, чуть смуглая (гены бабушки-армянки) с мальчишеской широкоплечей фигуркой. Зато в отличие от своих товарок она не курила, и действительно умела хорошо готовить.
Настороженное отношение к нему «братков» сделало свое дело: три обеда подряд Алекс вносил свою долю в их с Юлей «домашнее» застолье лишь шампанским и тортом, и после часовой непринужденной беседы, несмотря на ее призывные взгляды, аккуратно ретировался на свою панцирную койку в студенческое общежитие. И Малышке Юле, в конце концов, пришлось роль напористого, бесцеремонного ухажера взять на себя. После четвертого обеда она вышла провожать его в прихожую и, выждав момент, когда он совсем потеряет бдительность, пригнула цепкими ручонками его голову к себе и влепила долгий поцелуй со всеми оттенками, на какие была способна: энергичным, нежным, сладострастным, отдающим инициативу и снова берущим ее обратно, дразнящим и многообещающим… В тот вечер в общагу Алекс, естественно, уже не вернулся.  
Самым удивительным и по-своему приятным в их романе было то, что каких-то слов о любви они не произносили, то есть совсем ничего. Как-то неловко было после двух лет знакомства и, зная о предыдущих пассиях друг друга. Они словно перепрыгнули эту ступеньку, сразу перейдя к почти семейным отношениям. Точно так же они продолжительное время скрывали свою связь и от одногруппников, чтобы потом поэффектней можно было бросить в их сторону:
– Ну да, мы уже три месяца вместе. Кто ж виноват, что вы ничего не видите?
Ничто не помешало теперь Копылову стать своим среди «братков». Он даже не очень отнекивался от совместного с ними времяпрепровождения, просто предпочитал наказывать их по-своему: посидев рядом полчаса, начинал неудержимо зевать, извинялся, закрывал рот и все равно зевал. Признать, что с ними может быть скучно, никто из их компашки не пожелал, и утвердилась версия, что у «бюджетника» просто не хватает ресурсов для посещения дорогих ресторанов и ночных клубов.
Алекс против такой версии не возражал, даже поддерживал ее, не видя в чрезмерных расходах ничего, кроме дешевых понтов. Постоянно думая о будущем, он постепенно начал создавать себе стартовый капитал и находил в этом даже некоторое удовлетворение. В 1998 году у него на банковском счету уже лежали две тысячи баксов, которые во время августовского дефолта в одночасье превратились в весьма солидную сумму. Год спустя эта заначка возросла еще больше.
Юля, ничего не ведая про его планы, замечала лишь крайнюю бережливость своего бой-френда, осуждать не осуждала, зато везде пыталась заплатить и за себя и за него, что служило у них причиной постоянных ссор.

9
Сегодня насчет посиделок в кафе она была настроена особенно агрессивно, и Алекс решил ее как следует за это проучить: ладно, пойдет со всей компанией в кафе, а когда придет время расплачиваться, при всех скажет: «Мой кошелек в руках несравненной подруги». Пусть она на виду у «братков» достанет свои деньги и расплатится за них двоих, выставив его полным альфонсом. Возможно, это научит ее впредь не лезть к нему со своим женским денежным равноправием.
Они стояли во дворе, поджидая других членов ее «золотой десятки».
– Последнее сто пятнадцатое китайское предупреждение: давай едем к тебе! – Алекс все еще надеялся, что она одумается, и они благополучно улизнут.
– У Светки сегодня день рождения. Нельзя не отметить, – возразила она.
– Как сегодня? У нее же третьего числа?
– Так сегодня и есть третье число.
Он рассеянно уставился на нее, медленно соображая, какой сейчас день и час. Сегодня он даже свои часы умудрился забыть в общаге.
– А времени сколько?
– Полчетвертого.
– Я совсем забыл, мне надо срочно бежать. – Алекс торопливо прикидывал, каким маршрутом быстрее добираться на метро – времени до очередной безрезультатной встречи с Даниловной было впритык.
– Никуда не бежать, – запротестовала Юля. – Или я с тобой крупно поссорюсь.
– Все, пока. Вечером позвоню, – он чмокнул ее в щеку и поспешил прочь.
– Можешь ко мне совсем не приходить! – вслед ему пригрозила подруга. Алекс в ответ только выразительно помахал рукой: извини, дорогая.
От метро «Пушкинская» идти было минут десять. Быстрыми шагами он сократил свой путь до шести минут. Часы на почтамте показывали 16:10. Копылов занял место напротив входа в МХТ им. Чехова и внимательно огляделся. Сегодня он почему-то был уверен, что Даниловна придет. Никогда еще не приходила, а сегодня непременно явится. Интересно, какая она стала за шесть прошедших лет? Будет ли у них о чем поговорить, или наоборот, поймут, что говорить им, собственно, не о чем? А вдруг у них все сложится, и они прямиком помчатся в квартиру Зацепина? Тот, правда, сейчас в Москве, но ради такого дела наверняка не откажется прогуляться к своей Зое или в какой-либо театр.
Предчувствие Алекса, увы, осуществилось ровно наполовину. Увидеть его смогла лишь сама Даниловна. Она уже с четырех часов сидела в машине с тонированными стеклами, припаркованной у бровки тротуара в полусотне метров от входа в театр. За рулем авто сидел ее отец – раз дочка все равно укатывает в Штаты, то почему бы не разрешить ей такое душещипательное штирлицкое свидание.
– Ну вот и пришел, а ты переживала, – сказал Данила Михайлович, как только Алекс занял свое привычное место напротив входа в театр.
– А можно я выйду, хоть на десять секунд? Махну ему рукой, и мы тут же уедем? – предложила дочь, сама понимая нелепость своих слов.
– У него, между прочим, каждый семестр по новой девушке. Сейчас уже четвертая или пятая, – безжалостно сообщил отец.
Даниловна будто и не слышала.
– Пап, ну на десять секунд. Чтобы он хоть знал, что я ничего не забыла. Ну не могу я шесть лет вот так издали смотреть.
– Я разрешаю тебе написать ему письмо.
– И про то, что я шесть лет, вот так издали на него смотрела?
– Не порти парню жизнь. Все равно вам никогда не быть вместе.
– Ну почему, ну почему?!
– Зачем я только привез тебя сюда? – Он завел машину, и они поехали. Дочь, не отрывая взгляда от Алекса, тихо плакала.
Копылов продолжал вертеть головой, хотя уже знал, что Даниловна снова не придет, как ни разу не приходила все эти шесть лет.

10
Иногда, в самые честолюбивые свои минуты, Терехин сравнивал себя с Кузьмой Мининым. Нашелся ведь в 1611 году такой обыватель, который бросил кошель на землю и крикнул во всеуслышанье: «Жен и детей продадим, а спасем Россию!» В феврале 1917 года и в декабре 1991 такого обывателя не нашлось, ну и получили то, что получили. Увы, бодливой корове Бог рогов не дал, Виталий Борисович очень ясно осознавал свое главное  отличие от легендарного народного трибуна – это абсолютную неспособность к каким-либо публичным выступлениям – ну нет у него такой харизмы и ничего с этим не поделаешь! Даже когда на каких-либо юбилеях или поминках необходимо было произнести всего несколько слов и то это превращалось для Терехина в тяжелое испытание. Тот разговорный блеск, который он мог проявлять в присутствии двух-трех человек, куда-то полностью пропадал, стоило появиться уже десятому-двенадцатому слушателю. Поэтому, в общем-то, и большой карьеры, соответствующей своим способностям он так себе и не выслужил.
Раскручивая маховик своего эскадрона смерти, он все ждал, что рядом появится какой-либо златоуст, который придаст их карательной деятельности вид политической организации. Одно время даже возлагал некоторые надежды на Зацепина, но у того тоже обнаружилась настоящая аллергия к любым выступлениям перед большими аудиториями.
Остальные подельники были хорошими офицерами, способными выполнить любые приказы, но на роль зажигательных ораторов тоже не тянули. Даже когда настало время дать в интернет убедительное видеовыступление о деятельности «Верность присяге», это оказалось сделать совершенно некому. Если все общества и организации всегда начинались со словесного обоснования, то в их случае телега встала впереди лошади: мощные, правильные действия были осуществлены, а донести их смысл до хоть какого миллиона зрителей так и не удалось. Последняя надежда была на собственную гибель – люди всегда прислушиваются к идеям, за которые конкретный человек поплатился своей жизнью. Последний год Терехин только тем и был занят, что на принтере размножал свою архивную папку, где среди двухсот страниц юношеских стихов и рассказов притаились три листика с манифестом «Верности присяги». Десять таких папок уже были разосланы для сохранения к дальним родственникам и друзьям, еще полдюжины предстояло еще подготовить. Сейчас для всех адресатов эти папки как милое чудачество пенсионера, но в случае ареста или уничтожения их автора, наверняка кто-либо всунет нос в этот архив.
О своей насильственной смерти Виталий Борисович думал как о чем-то необходимом и желанном. От жуткой болезни Альцгеймера, превращающей человека в безмозглую куклу, несколько лет назад умерли его мать и родной дядя, первые признаки той же напасти Терехин с недавних пор стал отмечать и у себя. Поэтому, ау, где вы, законники и преследователи, если не поторопитесь, то ему придется самому вот-вот пускать себе пулю в висок!
Перед тем как выйти из квартиры Виталий Борисович с полминуты мучительно вспоминал, снял он с предохранителя свой «макаров» или не снял. Пришлось даже достать его из кармана ветровки, чтобы удостовериться – пистолет с предохранителя был снят. О том, что от неловкого движения может прозвучать выстрел, Терехин не беспокоился – уж чего-чего, а этой стороной ветровки он не собирался ни о что тереться.
Доехав на лифте по привычке до второго этажа, дальше он пошел по лестнице. Пару раз ему здесь на лестничной клетке приходилось заставать наркоманов, которые при виде пенсионера с колючим взглядом испуганно жались по стенкам.
На лавочке у подъезда было пусто, зато в нескольких шагах вертелась Пиратка, красивая дворняга с просящими глазами. Чуть отвлекшись на то, чтобы погладить ее и дать припасенный кругляшок колбасы, Терехин чуть зазевался и увидел двух среднего роста мужчин, по виду явных ментов, когда те подошли совсем близко.
– Виталий Борисович? Вы должны пройти с нами. – Мент с остроконечным крысиным лицом быстрым скользящим движением показал свое удостоверение. В удостоверении промелькнул двухглавый орел и гербовая печать, только это было уже неважно.
– Да, конечно!.. – буркнул Терехин и сунул руку в карман ветровки.
В то же мгновение четыре цепких руки облепили его. Виталий Борисович все же сумел выстрелить два раза, правда, обе пули сквозь ткань ветровки ушли в асфальт, никого не зацепив.
– Это бандиты! Милиция! Милиция! – кричал Терехин, пока его волокли в машину, стараясь привлечь к себе всеобщее внимания.
Несмотря на все свое сопротивление, его затолкали в машину и приложили к лицу платок с хлороформом, после чего повезли уже без всяких хлопот.

11
Из Камергерского переулка Копылов направился к себе в общагу, к Юле решил не ехать – не то было настроение, чтобы пускаться с ней в объяснения по поводу своего внезапного бегства.
Однокомнатники порядком удивились приходу Алекса. На письменном столе, служившим столом обеденным стояли две двухлитровые бутыли с пивом, а на тарелках были разложены краковская колбаса, лечо и чипсы, что называется открывай рот и хавай.
– А мы на тебя не рассчитывали, – уныло признался Иванов, несмотря на свою бухенвальдскую худобу лопающий всегда за троих. Загородившись одной рукой, он другой быстро сунул пепельницу с двумя бычками себе на колени.
– Милые бранятся – только тешатся, – вставил всегда спокойный, как миска со студнем Еременко.
Комната была четырехместной, к третьему курсу ее удалось превратить в трехместную, а с учетом отлучек Копылова и вовсе в двухместную.
Алекс к такой не слишком радостной встрече был готов – достал из плечевой сумки и выставил на стол бутылку дешевого коньяка, ветчинную и форельную нарезку, а сверху закрепил все это вафельным тортом и баночкой красной икры.
– Ух ты!.. Кучеряво живем! – Парни отреагировали вполне ожидаемо.
Как поставщик главных изысков Копылов уже мог ни о чем беспокоиться: сесть на стул и ждать пока стол досервируют без него. Чуткие ноздри уловили табачный запах. Гневный взгляд остановился на Иванове.
– Ну да, да, чуть смолянул, – тот не счел нужным отпираться. – Ерёма был не против. Так, Ерёма?
Еременко лишь виновато осклабился, мол, без твоего, Алекс, грозного присутствия, что я, мягкотелый, могу сделать.  
– Быстро вынес эту вонь!
Приказание тут же было исполнено.
Но вот, наконец, все бутерброды готовы и коньяк разлит по кофейным чашкам.
Стук в дверь нарушил их застольную икебану.
– Головой! – крикнул Иванов, быстро пряча коньяк под стол.
В комнату вошла Юля.
– Привет, мальчики! – Строгое ее лицо мгновенно украсилось улыбкой облегчения, оттого, что Алекс был не где-нибудь, а здесь, в общаге. Тем не менее, с провинившимся кавалером первой заговаривать она не собиралась.
– За милых дам! – первым нашелся Иванов, махнул свою коньячную пайку и целиком засунул в рот целый бутерброд с икрой. – Пошли покурим, что ли? – потянул он за рукав медлительного Ерёму. Тот тоже глотнул свой коньяк и с бутербродом поплелся следом за ним.
Алекс пить не стал, просто сидел и ждал.
– Ты мне ничего не хочешь сказать? – не выдержала первой Юля.
Больше всего ему сейчас не хотелось произносить банальные пошлые извинения.
– Тебе обязательно нужна эта разборка?
– Хорошо, а что ты предлагаешь взамен?
– Если мужчина виноват, женщина должна прийти и попросить у него прощения, – вспомнил чужой юмор Копылов.
Юля сокрушенно покачала головой:
– И этот грубиян, говорят, до тринадцати лет жил и воспитывался на Западе.
– Так да или нет? – продолжил настаивать на своей шутке Алекс. Его настроение  мгновенно улучшилось: раз Юля все равно уже здесь, так почему бы и не устроить «продолжение банкета». А Даниловна пусть остается в своем ином параллельном мире.
Юля ответила не сразу. Был соблазн еще поскандалить, но мягкость собственного характера взяла верх.
– Конечно, да. Неужели ты думаешь, что я перлась через весь город, только чтобы поругаться.
…Иванов и Ерёма стояли у окна в конце коридора и смотрели в сторону кухни, где челноками с кастрюлями и сковородкам сновали студенты других групп и курсов.
В коридор выглянул Алекс.
– Все. До утра можете гулять.
– Э! Э! – возмутился Иванов. – Мне к семинару к завтра готовиться надо.
– Хорошо. Конспект и две книги. (Ерёме) А тебе что?
– Полотенце и зубную щетку. И моего Кинга, – ответил тот, понимая, что спорить бесполезно.
– Вери гуд! – И Алекс исчез.
– Ну Юлька, борзая! – Иванов был само возмущение. – Имеет же съемную хату и все равно на наш плацкарт щемится. Что будем делать?
– Завидовать будем, товарищ Жданов, – Ерёма настроен был более миролюбиво.
Дверь снова открылась, и Алекс подал однокомнатникам их книги, щетки, полотенца и бутылку итальянского вина.
– От Юли вам на бедность, – сказал он, протягивая бутылку.
– А коньяк?! Понижать градус напитков антисанитарно, – возбухнул Иванов.
– Кыш давай! – отмахнулся от него Копылов.

12
Унылая общажная комната уже через час была превращена в спальню для новобрачных. Всего-то и потребовалось сдвинуть вместе две койки и застелить их одним комплектом постельного белья. После бурных объятий самое время поговорить о вечном, вернее, о том, что представляется вечным и самым главным в двадцать лет.
– Почему ты не рассказываешь, что у тебя случилось? Я же чувствую, – ворковала ублаженная гурия, возложив хорошенькую головку на плечо притомившегося султана.
– Любимая девушка на свидание не пришла, – Алексу просто лень было говорить что-нибудь другое.
– Я серьезно.
– И я серьезно.
– А почему не пришла?
Он пожал плечами:
– Наверно, муж не пустил.
– Ну хватит шутить. Между нами не должно быть никаких тайн, – сказала она.
– Это еще почему? – удивился Алекс.
– А ты хочешь, чтобы между нами были тайны?
– Почему бы и нет?
– Хочешь, чтобы и я тебя обманывала? – допытывалась она.
– Юль, давай не будем об этом, а? Я, кажется, снова готов к любовному подвигу.
Он попытался обнять ее. Юля отстранилась.
– Ничего не выйдет. Пока все мне не скажешь о сегодняшнем. Что с тобой случилось?
– Нельзя, значит, нельзя. Спокойной ночи, любимая, – он полушутя отвернулся к стене.
Некоторое время они лежали молча.
– Между прочим, три дня назад меня просили дать на тебя секретную характеристику, – сообщила вдруг Юля.
Алекс немедленно повернулся назад.
– Как это?.. Зачем?
– Вот и я спросила: зачем?
– Ну?
– Просили оценить твое мировоззрение.
– А кто? Кто? – ему не терпелось узнать.
– Какой-то молодой мужчина. Симпатичный такой. Не из нашего вуза. Показывал свои красные корочки, но я не успела там ничего прочитать.
– И ты согласилась? Просто так?
– Он пообещал, что меня с платного на бюджетное переведут. Если я буду время от времени давать о тебе отчеты. Вот, сказала, а сама не знаю, зачем? Ты теперь точно не захочешь со мной знаться.
– Наоборот, – Копылов неожиданно развеселился. – Ты теперь будешь моим персональным стукачом. А ты уже что-то написала?
– Издеваешься?
– Слушай, а давай я вместо тебя эти отчеты писать буду. Тебе же не сказали их от руки писать? Так? Ну я на твоем компе наберу, а ты только подпишешь. Годится?
– Не догоняю твоего юмора.
– И не надо. Я просто такое напишу, чтобы они отстали от меня раз и навсегда.
Снова помолчали, каждый думая о своем.
– А где ты был сегодня днем? – ангельским тоном снова начала Юля.
– Господи! Я убью тебя! – грозно воздев руки, он показал, как будет это делать.
Она, хихикая, закрылась руками:
– Кто-то говорил, что к чему-то снова готов?..
Как говорится, умеют же женщины иногда и приятные слова произносить!

13
Пытка проходила в подвале брошенного недостроенного здания. Давно ожидая и такого поворота событий, Терехин заранее был готов и к нему. После двух десятков ударов по самым болевым точкам и прижиганий сигаретами гениталий «сломался» и стал давать нужные показания. Это были сведения о тех, кто раньше времени спрыгнул с их карательного бронепоезда, кого было не жалко – предатели они предатели и есть. Зато трех человек, что оставались при нем до сегодняшнего день, Виталий Борисович сумел на время обезопасить – вместо них называл других конкретных людей из спецслужб, которые за два последних года непонятным образом исчезли. Разумеется, при системном скрупулезном розыске эта липа, в конце концов, обнаружится, но все равно пройдет минимум пара недель, и его верная троица, обнаружив исчезновение шефа, обязательно сообразит, что к чему и сумеет побеспокоиться о собственной выживаемости.
Сам как-либо выкручиваться он даже не пытался. Ни на какое законное судебное разбирательство, или хотя бы на закрытый трибунал ему также рассчитывать не приходилось – уж слишком скользкая для всех тема эта их тайная организация «Верность присяге», никто не захочет, чтобы малейшее упоминание о ней куда-либо просочилось.
Сейчас, стараясь хоть как-то заблокировать физическую боль, что разрывала его тело, Терехин попытался вспомнить, как именно хоронят неопознанные трупы бомжей: упаковывают в мешок, или просто бросают в яму в чем подобрали. А может эти парни, веселья ради, устроят ему расчлененку и развезут по разным свалкам. Ну что ж, такая смерть тоже не хуже любой другой. Зато какую пищу для домыслов даст его исчезновение всем тем, кто хоть немного в курсе дела!
Дознавателей было трое: шеф службы безопасности холдинга «Элис» Лавочкин, бывший участковый Грибаев и недавно взятый на работу бывший опер Смыга, тот, что походил на крысу. Сам Лавочкин был с Лубянки, поэтому относился к своим подручным с некоторым корпоративным высокомерием, всякий раз давая им понять, что знает про них гораздо больше, чем они сами о себе знают. Утром, посылая их брать Терехина, Лавочкин небрежно бросил:
– Возможно, сегодня вас ожидает посвящение в нашу масонскую ложу.
– Что он имел в виду? – спросил Смуга у Грибаева по дороге в адрес, как у более старослужащего сотрудника «Элиса».
– Я думаю, ликвидация, а то и расчлененка, – с деланным равнодушием объявил бывший участковый. – Проверка на вшивость.
– Ну и ты как?
– Так же как и ты… – Грибаев даже не стал договаривать и так было понятно, что рано или поздно на этой работе их постараются замазать большой кровью для лучшего послушания, ну и для лучшей заплаты, разумеется.  
Сейчас над Терехиным они старались изо всех сил, в надежде, что пытками дело только и обойдется. Ведь ясно же, что пенсионер, инициатор пятнадцати убийств никуда жаловаться не побежит.
Диктофон записывал все признания их жертвы. Лавочкин, не доверяя железу, помечал то, что его интересовало, одному ему понятному значками в своей записной книжке. Пора было закругляться. Но дать команду: «отставить» значило проявить излишнюю мягкость, пусть его сыщики еще полютуют, больше потом послушными будут.  
– Чего еще он должен сказать? – первым притомился более молодой Смыга.
– Уже все сказал, – шеф закрыл свою книжечку и спрятал в карман.
– Так чего мы его мутузим? – от собственного прозрения Грибаев даже опустил занесенную для удара ногу.
– Я думал, вам приятен сам процесс, – спокойно произнес Лавочкин.
Оба заплечных молодца вопросительно посмотрели друг на друга.
– А дальше с ним что? – Грибаев достал носовой платок и принялся вытирать с рук кровь.  
Шеф только выразительно хмыкнул.
– Прямо здесь? – догадался Смыга с сомнением осмотрел подвальное помещение. Нести труп сто метров до машины ему никак не хотелось.
– Только без отпечатков пальцев и стоматолога, – спокойно распорядился Лавочкин. Это означало, что у трупа не должно было остаться ни зубов, ни пальцев.
– Черт, я топорик в багажнике оставил! – сообразительный Смыга взглядом получил у шефа разрешение и потопал из подвала за инструментом.
Лавочкин сделал жест рукой в сторону пустой жестянки, валявшейся в углу. Грибаев наполнил ее дождевой водой, стоявшей в цементной ямине, и вылил на отключившегося в очередной раз Терехина. Тот чуть шевельнулся.
– Ну что, Неуловимый Мститель, хорошо тебе сейчас? – Лавочкин нагнулся к нему уже с чисто медицинским интересом.
– Хорошо, – Виталий Михайлович с трудом разлепил разбитые губы.
– Старый пень, а туда же. Пятнадцать душ за шесть лет загубил и все еще не наелся, – почти умиротворенно укорил Лавочкин.
– Девятнадцать, – поправил Терехин.
– Ну до тех четверых мне дела нет. Меня моя пятнадцатка больше заботит. Вернее, уже тоже не заботит. Скажи, не страшно вот так сейчас умирать? В загаженной норе и чтобы никто никогда не узнал, как ты окочурился? Твои подельники точно так же умирать будут: вовсе не народными мстителями, а как гнойные наросты.
Терехин считал иначе.
– Хорошо… Хорошо так умирать… Я рад… Ненавижу… Вы все тоже предатели Родины.  
В дверном проеме появился Смыга с туристическим топориком в руке.
– Вот же упертый. Кончайте его. – Лавочкин встал и направился на выход, но не ушел, остался наблюдать за «посвящением» сыщиков.
Те, собираясь с духом, глянули на шефа, потом уставились на еще живого старика. Смыга половчее перевернул топорик обушком вперед.
– На, прикройся. Кровью все запачкаешь, – Грибаев протянул напарнику большой фанерный лист, стоявший тут у стены.
– У меня родная жена не такая заботливая, как ты! – засмеялся Смыга, взял фанеру левой рукой как щит, а правой половчее перехватил топорик и шагнул вперед.
Терехин смотрел на убийц немигающим взглядом, его губы улыбались.

14
Алекс, как и обещал, набрал на следующий день у Юли на компьютере закрытую характеристику на самого себя. После тренажа с интернатовскими доносами это было совсем не сложно.
– «…Свое негативное отношение к окружающему он не скрывает, – вслух с выражением читала Юля то, что ей надо было передать «симпатичному молодому человеку». – Больше всего меня покоробило, как он однажды назвал русских главной в мире предательской нацией, мол, сначала предали свою страну, а во время чеченской войны еще и свою армию. Несколько раз также утверждал, что нормальный человек никогда такому государству служить не должен. В будущем он спит и видит, как заработает адвокатской карьерой первые сто тысяч долларов и свалит с ними за кордон»…
Она остановилась и удивленно посмотрела на него.
– Ты же говорил, что будешь только прокурором?
– Это я так притворяюсь. Прокурорам мало платят, адвокатам больше.
– Слушай, это же совсем не мой стиль, я бы в жизни так не написала.
– А кто может знать твой стиль. Все нормально будет. Схавают за милую душу.
– А кто вообще может так тобой интересоваться? ФСБ?.. А почему?
– Потому что я знаю два языка: английский и испанский. И вообще…
– Это чтобы разведчиком стать? Ух ты!
– Не с нашим счастьем. Скорее, сидеть в какой-нибудь подвале и слушать американские и испанские радиопереговоры.
Юля чуть призадумалась.
– А тебе за такую характеристику ничего не будет?
– Ну может быть, немножко расстреляют, а так ничего, – ухмыльнулся он, очень довольный своим чувством юмора.

15
Впервые получив от Терехина задание все сделать самому с очередным предателем-отступником, Зацепин понял, что они достигли самого дна в своей деятельности и надо срочно готовить пути отхода. Первым делом он счел нужным как следует вооружиться. Тайник, в котором терехинцы держали оружие был наполнен самым разнообразным легким оружием, включающим даже гранатометы и один старорежимный давно снятый с вооружения огнемет. Петр выбрал себе три пистолета, несколько гранат и бронежилетов, а также пару ящиков тротила и все это перепрятал в свои собственные схроны. Вторым пунктом были документы, их Петр припас себе тоже в тройном комплекте. С деньгами было похуже – с ними получились только два комплекта. И то их хватало скорее на текущие расходы, чем на серьезное бегство за кордон.
Ничего не поделаешь – пришлось менять планы и самого бегства. Любимые Панама и Коста-Рика отпали сразу, за ними все другие страны западного полушария. Европа выглядела слишком прозрачной и регламентированной, для двухнедельной поездки супер как комфортна, а на год уже хоть волком вой. Из Ближнего Зарубежья приглянулась разве что Белоруссия, там, в единственной, на русский язык представители титульной нации никак не косились, просто потому что сами своей титульной мовой не владели. Но хорошенько все обдумав, Петр отверг и бульбашей. Тут-то и всплыли его собственные слова, которые он произнес в споре еще в студенческие годы:
«Не понимаю я как следует 1937 год. Ведь, видя, что творится, можно было мотануть куда-нибудь в Сибирь, найти там медвежий угол и благополучно пережить все это время. Бред, что НКВД могло вычислить тебя и там. Никогда не поверю, что в сибирской тайге нельзя затеряться».
А с его-то теперешним опытом, да еще при почти полном уничижении главного сыскного ведомства страны, ему сам Бог велел вернуться к сей подростковой идее. И Зацепин на полном серьезе стал прикидывать ее в качестве своего конкретного маршрута.
Об исчезновении Терехина майор узнал из обыкновенной милицейской сводки о неизвестном пожилом мужчине с отрубленными кистями рук и с проломанным лицом. Сначала не поверил просто потому, что как это вообще попало в милицейскую сводку. Тремя заранее условленными способами попытался связаться с Виталием Михайловичем и только, когда это не удалось, понял, что финальная раздача наступила.
Самым разумным было, конечно, тотчас же пускаться в бега, но уподобляться обыкновенному трусливому зайцу не хотелось. К тому же оставалось два неотложных дела, которые необходимо было выполнить. Одно касалось Алекса. Ведь никто кураторства над ним с Зацепина так и не снял, предполагалось, еще некоторое время его вести, пусть упрямый юнец получит высшее образование, а там все равно приставить его к занятию, к которому у Копылова имеются все предпосылки. И второе дело касалось Николаева, его тоже требовалось выполнить во что бы то ни стало, чтобы у тех, кто расправился с Терехиным возник страх, что «Верность присяге» живет и действует.

16
Продолжая все эти годы регулярно встречаться с дядей Петей, Алекс обнаружил, что с ним интересно общаться и просто так, без оглядки на шпионское прошлое. Как-то неожиданно выяснилось, что Зацепин еще до армии успел окончить два курса филфака МГУ и имел на мировую литературу свой особый взгляд.
Вызвать куратора, который несколько стеснялся сего факта своей биографии, на очередной литературный диспут было не легко, однако Алекс вскоре приспособился первым высказываться на эту тему, и когда его высказывания бывали достаточно провокационны, тогда возникал и ответный выпад Зацепина.
За такими провокациями Алексу не надо было далеко ходить, достаточно было вспомнить, как скучающие на уроках литературы одноклассники толкали его в спину: «Ну давай!» И он с удовольствием поднимал руку, задавая бедной училке «невинные» вопросы, типа:
– Софья Аркадьевна, а как это так? Действие в «Тарасе Бульбе» происходит в XV веке, а картошку-бульбу на Украину завезли не раньше XVIII века?..
Или:
– В «Евгении Онегине» в самом начале четко сказано, что Онегин поехал в деревню «поправлять подушки» только для того, чтобы получить от дяди наследство. Не кажется ли вам, что один такой факт настолько измазывает героя, что уже нет повода для его изучения?..
Либо:
– А Печорин, Софья Аркадьевна, вообще чистый уголовник. И с дамами и с Грушницким. Потом сам Печорин глуп, как канарейка. Мало того, что у него у самого не хватает смелости самому украсть Бэлу, а только купить ее, так он, взрослый человек, совершенно не думает о том, что будет делать с ней потом…
К общему удовольствию класса пожилая учительница тут же, как юная стажерка покрывалась пятнами и до конца урока, забыв обо всем, доказывала тугодумному ученику-латиносу, как он неправ.
После такой анекдотичности-забавности, Зацепин нередко тоже выдавал что-либо равноценное.
– Для меня вообще литература XIX века прошла под девизом: «И кухарки любить умеют», – с серьезной миной ерничал куратор. – Но если тогда это звучало как экзотика, то в XX веке она полностью кухаркиной и стала. Ну так пусть ее одни кухарки и читают. Сейчас я только начинаю читать беллетристику, как тотчас же себе спрашиваю: «А зачем мне про эту ерунду надо знать?» И тут же ее закрываю.
А то в другой раз:
– Я к испанскому языку больше всего пристрастился после того, как открыл для себя главный секрет «Дон Кихота». Для большинства это архаичный текст про старого придурка с тазиком на голове, а я прочитал его, как притчу о победе одного человека над всем окружающим миром. Восемьсот страниц никто не может с ним справиться и побеждают лишь с помощью обмана, когда ушлый студент переоделся в рыцарские доспехи. То есть тоже стал на минуту жить по законам Дон Кихота. Вот и выходит, если один человек как следует скажет «нет», весь мир с ним ничего сделать не сможет.
До кучи могло возникнуть и такое признание:
– Мне вообще всегда было стыдно за великую русскую литературу, что в ней никогда не было хороших приключенческих книг. Вот была бы у нас такая ковбойская литература как в Америке только про наших землепроходцев и казаков, любой бы Гитлер сроду к нам не полез бы. А то начитался бедный Адольф про Обломовых и Пьеров Безуховых, и от большого ума решил, что это вся Россия и есть.
Сегодня, когда Зацепин позвонил на Юлину съемную квартиру и попросил о встрече, Алекс вдруг вспомнил, что ни разу не спросил куратора о его самом любимом литературном персонаже, и дал себе задание непременно это выведать. Еще ему захотелось очно познакомить дядю Петю с Юлей. Было любопытно, как тот прореагирует на его подружку. Да и не мешало бы услышать, что Юля скажет про его куратора. Возможно, приметит что-нибудь особенное.

17
Отзвенела четвертая пара, и толпа студентов вывалила во двор института.
– А давай ты ко мне совсем на съемную квартиру переедешь, – говорила Юля, едва поспевая за широким шагом Копылова. – А то, как не родной: день со мной, день в общаге, самому не надоело? Буду приучать тебя к настоящему домашнему уюту.
Алекс уже заметил стоящего чуть в сторонке Зацепина.
– Идем, познакомлю, – он взял Юлю за руку и подвел к куратору. – Это и есть мой дядя Петя.
Мужчины обменялись рукопожатием.
– Здравствуйте, – чуть смущенно проговорила девушка.
– Здравствуйте, – любезно ответил Зацепин, придавая своему взгляду должное восхищение.
– Это Петр Иванович. Я тебе о нем рассказывал. А это Юля… – представил Алекс. – …о которой он мне тоже много рассказывал, – подхватил его слова майор. – Я так полагаю, вы самая красивая девушка факультета?
Девушка ничуть не смутилась от столь лобового комплимента взрослого мужчины.
– Вы не мне, вы ему это скажите. А вы настоящий дядя Алекса?
– Почти. Близкий друг его родителей.
– Я думала, в наше время уже так не бывает: «близкий друг родителей».
– Увы, бывает, – Зацепин с неудовольствием глянул на своего подопечного: интересно, что ты там ей порассказывал про меня. – Не возражаете, если я украду своего «племянничка»?
– А куда? Можно мне с вами? – запротестовала «самая красивая девушка факультета».
– Боюсь, что нет. Нам с ним в одну контору подъехать надо, где вход по пропускам. Вы же не захотите остаться одна на улице, да и нам это будет крайне неловко.
Копылов молчал, предоставляя дяде Пете самому выкручиваться.
– А я бы и на улице подождала. Давно хотела познакомиться с кем-то, кто знал Алекса прежде.
– Хорошо, – Петр с усмешкой посмотрел на «племянничка», отпасовывая ему принятие окончательного решения.
Ну, гад, подумал про себя Копылов.
– Юль, а давай ты будешь еще и самой умной девушкой нашего факультета, а? – нашелся он.
– А когда назад? – ей стало слегка досадно, хотя по их интонациям она поняла, что дело у них не пустяшное. – Я бы хотела вас пригласить к нам на праздничный ужин.
– А что? Я – за, – Зацепин ничуть не возражал.
Юля радостно просияла.
– Я испеку утку с черносливом. А пить, что вы предпочитаете?
– Домашний квас.
– Ой, я его ни разу не делала.
– Ну вот, а еще на праздничный ужин приглашаешь, – насмешливо укорил Алекс. – А я говорил, что ты все умеешь.
– Но квас, кажется, надо долго настаивать. Я просто не успею, – девушка не на шутку распереживалась.
– Тогда дадим вам сутки времени. Завтра на вечер, а? – Зацепин был сама предупредительность.
– Ладно, жду вас завтра к ужину. До свидания, – последнее предназначалось им обоим. Юля повернулась и пошла прочь. Они невольно смотрели ей вслед.
– Ты, я вижу, живешь уже как настоящий семьянин, – прокомментировал ситуацию майор.
Алекс не ответил.
– У тебя паспорт с собой?
– Да. А зачем?
– Очень хорошо.

18
Они ехали в машине по улицам Москвы. Алекс не забыл спросить куратора о его любимом литературном герое, предварительно заявив, что его любимый мужской персонаж: Белый Клык Джека Лондона.
– А женский? – тотчас же отреагировал Зацепин.
– Таковых нет. Все они изображают всегда одно и то же занудство: неудовлетворенность своей личной жизни. Так и хочется всех их отправить на стажировку в ближайший публичный дом, чтобы они количеством мужчин восполняли их качество.
Петр расхохотался так, что вынужден был притормозить у обочины тротуара, чтобы вволю отсмеяться и налюбоваться на своего подопечного, как на экспонат Кунсткамеры.
– А мой любимый персонаж – Робинзон Крузо. Он еще почище Дон Кихота будет. Особенный кайф от того, как он, сидя на своем острове, ни разу не вспомнил ни о родных, ни о друзьях, не говоря уже про мировую литературу, живопись и музыку…
– …и про женщин тоже, – добавил, довольный таким разговором Алекс.
– Ну и про женщин тоже, – согласился куратор. – Между прочим, он мне всегда напоминал разведчика длительного залегания. Внедрен в ряды людоедов и ждет своего часа, чтобы стать там пятой колонной. Поэтому и не поддается обычным человеческим слабостям.
Копылов недовольно поморщился.
– Ну, кто о чем, а голый о бане. Как вы ухитряетесь все повернуть на одну и ту же тему. Я же сказал: нет, раз и навсегда!
– Кстати, давно собирался похвалить твой русский язык, – мягко поменял тему майор. – «Голый о бане». Ты что, специально учишь русские пословицы и поговорки?
– И учу и так запоминаю. А куда мы вообще едем?
– Надо заехать в одно место. Пустую формальность совершить.
– По моему паспорту?
– Именно.
– Я же сказал: ни в какие шпионские школы я поступать не буду.
– Расслабься. Нужен ты очень шпионским школам.
– А куда тогда? – удивился Алекс.
– В Инюрколлегию.
– А что там?
– Твое наследство тебя разыскало.
– Какое наследство?
– Твоих родителей. Они успели сделать на тебя завещание. За вычетом всех налогов, поборов и комиссионных набралось полтора лимона баксов.
– Ага, на Алехандро Гонсалеса, родом из Валенсии, – съехидничал Алекс.
– Зачем, на Алехандро? На Александра Сергеевича Копылова из деревни Ивантеевка, 1979 года рождения, без указания степени родства. Поэтому столь долго и длилась эта бодяга, пока тебя разыскали.
Копылов понял, что майор не шутит.
– И что?
– А ничего. Губы особенно не раскатывай. Передашь их в фонд, который я тебе напишу. Такой порядок.
Некоторое время они ехали молча, Алекс переваривал услышанное.
– Нет.
– Что нет?
Лицо Копылова приняло непривычно злое выражение.
– Ни в какой фонд я их передавать не буду.
– Что, жаба, будет мучить?
– Я сказал.
– Такой порядок. Все, что разведчики заработали за границей, принадлежит не им, а государству.
– Почему же тогда, родители записали все на меня, а не на государство?
– Ну на тот случай, если с ними что-то случится там, в Коста-Рике, и ты тоже останешься там.
– С ними это и случилось в Коста-Рике. А вы меня насильно вывезли оттуда.
– Алекс, не дури. Все равно никто тебе живых денег тут не выдаст. Найдут сто одну отговорку. Зато себе жизнь ты точно сломаешь.
– В колонию посадят?
– Без колонии обойдутся. Например, отчислят из института, заберут в армию. Туда, где хуже любой зоны. Не позволят оставаться в Москве и так далее, – перечислил майор.
К простой злости у Алекса добавилась мрачная решительность.    
– Пусть будет так. Я согласен на это. Раз бравые русские шпионы предали моих родителей, то вполне логично, что они так же браво предадут их сына.
Петр пристально глянул на него и надолго замолчал. Что действительно было на это сказать? Его внимание внезапно отвлекло зеркальце заднего вида. В третий раз он видел за собой одно и то же авто: темно-серый «Ауди». Два раза могла быть случайность, на третий – что-то посерьезней.
– Не понял. Только этого еще не хватало. Это случайно не за тобой хвост?
– Хвост? – Копылов удивленно оглянулся назад.
– Так. Как бы это сделать поестественней? – вслух рассуждал сам с собой куратор, чтобы хоть немного принизить степень своей тревоги. – Попробуем-ка свернуть сюда. Ага. Точно хвост. Теперь сюда. А вот эту фуру мне точно Бог послал.
Машина Зацепина петляла по улочкам центра Москвы. И в самый последний момент проскочила под носом у мебельной фуры, выезжающей из подворотни с правой стороны. Фура на пару минут перекрыла все движение на улочке. И «Опель» майора, в очередной раз свернув и освободившись от преследователя, стремительно помчался прочь.

19
Вырвавшись за Садовое кольцо, Петр остановился на одной из безлюдных улочек и достал из бардачка огромный сотовый телефон с антенной, еще только входивший в обиход в то время.
– Ого! – прокомментировал сей технический прогресс Алекс.
– А ты думал! – куратор выбрался из машины и, отойдя на несколько шагов, позвонил. Копылов воспринял эту игру в конспирацию с изрядной долей скепсиса, он и в автомобильную слежку не очень поверил.
Через пару минут Зацепин снова занял водительское место.
– Собираюсь уехать в одно место за городом. Ты как?
– В смысле?
– С одной стороны, мне надо показать тебе, где я буду, вдруг понадобишься, с другой – могу тебя очень сильно подставить.
– Буду просить, чтобы меня расстреливали без особого цинизма, – Копылов не скрывал своего сарказма.
– Тогда едем?
– Почему нет? Надеюсь, это будет настоящее конспиративное лежбище? – продолжал веселиться Алекс.
Куратор ничего не ответил и они поехали. По дороге майор снова попытался вернуться к теме наследства.
– Ты пенсию на родителей получаешь? Получаешь.
– С этого года не получаю. Только материальную помощь раз в три месяца. Об обещанной отдельной квартире уже никто и не заикается.
– Ага. Мы начали торговаться! – отметил Петр. – Значит, все-таки денег хочется?
– А вам не стыдно как моя Баба Дуня живет при погибшем героическом сыне-кормильце? – Алекс перешел в атаку.
– А ты знаешь, что сейчас целые деревни на пенсию стариков только и существуют?.. Я что тебе и ей недостаточно подбрасываю?
– Да я лучше это наследство вообще получать не буду, чем отдам вашему дурному государству.
Куратор больше не стал настаивать. Они надолго замолчали, каждый думая о своем. Полтора миллиона! Алекс прикинул, из чего они могли сложиться: от продажи дома и имущества, от накоплений на яхту, от доли в бизнесе. И контрразведка Коста-Рики не наложила на них вето просто из-за того, что дело шпионов Гонсалесов не дошло до суда. Следующая мысль напугала его: возможно именно мысль о финансовом благополучии наследника, стала главной причиной суицида матери!..
Они катили уже по подмосковной дороге. Дважды им встретились гаишные посты, что сильно напрягало майора. На последнем посту ему показалось, что гаишник особенно внимательно всматривается в проезжающие мимо него легковушки. Потом была еще получасовая дорожная пробка. Вырвавшись из нее, «Опель» с оживленной четырехрядки съехал на пустующую проселочную двухрядку. Впереди появились следы больших ремонтных дорожных работ, и все движение вообще выстроилось в один ряд. Петр снизил скорость и медленно переваливался по колдобинам.
Сзади их нагнал одинокий мотоциклист в закрытом непрозрачном шлеме. Зацепин на автопилоте настороженно посмотрел на него в зеркальце. Мотоциклист, не торопясь, аккуратно ехал по самой бровке. Это немного успокоило. Алекс тоже с любопытством обернулся на очередную причину мании преследования куратора.
Все произошло в считанные секунды. Поравнявшись с машиной, мотоциклист вдруг бросил в нее гранату, даже не бросил, а просто вкинул в салон прямо Зацепину под локоть. Взревев двигателем, мотоцикл унесся вперед.
Майор среагировал почти также быстро: наклонился, нашел на ощупь на полу гранату и выкинул ее в окно. И все-таки нескольких секунд ему не хватило. Прямо в воздухе граната взорвалась.
Приостановившийся в трехстах метрах мотоциклист увидел этот взрыв, после чего снова помчался дальше.

20
Дым рассеялся. «Опель» стоял, передним колесом съехав в кювет.
У Копылова на лице лишь две царапины. Куратор пострадал значительно сильнее. Без сознания он казался вообще мертвым.
– Петя! Дядя Петя! Ну давай. Петя! – Алекс осторожно тряс его за плечо.
Зацепин пошевелился и открыл глаза.
– Я ничего не вижу. Не вижу. Где я?
– Это я, Алекс… Здесь, в машине.
– Алекс?.. В машине?.. Что с моими глазами? Они есть?
– Нормально с глазами. Только лицо в крови. Я сейчас.
Он носовым платком вытер Зацепину лицо. Извлек из раны на щеке осколок стекла и плотно зажал сочащуюся кровь платком.
– Машина. Отгони ее в лес, – распорядился майор. – Сначала в лес. Давай на мое место. Чтобы они вернуться не успели.
Копылов вложил в руку куратора платок, чтобы тот зажимал рану, и вылез из машины. Обошел ее и придирчиво осмотрел. Вся ее левая сторона была посечена осколками.
Зацепин с трудом перебрался на пассажирское сиденье.
Алекс сел на его место и попробовал завести мотор. Со второй попытки это ему удалось.
«Опель» кое-как выбрался из кювета и послушно покатил по дороге.
Заметив первую боковую колею, уходящую в сторону в лес, Алекс свернул на нее, отъехал подальше в самые заросли и остановился.
– Что с моими глазами? – снова спросил куратор.
– Внешне все как будто цело. Может нерв какой поврежден.
– Еще этого не хватало.
Не отпуская платка Алекса, Зацепин достал собственный носовой платок и приложил туда, где особенно болело. Копылов вынул из аптечки вату, бинт, перекись и принялся, как умел обрабатывать раны майора.
– В больницу надо.
– Надо, конечно, надо. Только нельзя в больницу. И на машине больше нельзя. Достань телефон.
Алекс открыл бардачок и вытащил сотовый телефон.
– Ни разу по такому еще не звонил.
– Нажимай слева черную кнопку, будет гудок, потом наберешь номер.
Копылов выполнил сказанное.
– Два, четыре, семь, девять… – продиктовал Зацепин нужный номер.
Ничего лучше, чем позвонить Зое, он придумать не мог. Каждых полтора года они с африканскими страстями выясняли свои отношения и «окончательно» расходились, чтобы через несколько месяцев вновь сойтись. Сейчас в этом их алгоритме был момент самого свежего, самого болезненного расставания.
В трубке раздался долгий гудок.
– Дай сюда, – куратор забрал телефон. – Алло. Зоя? Привет.
Алексу хорошо слышал, что отвечала Зоя.
– Не хочу даже здороваться. Как это ты еще вспомнил мой номер телефона?!
– Зоя, я ранен. Мне срочно нужна твоя помощь.
– Долго думал? Знаю я твои штучки.
– Твоя машина на ходу? Выезжай на Новозыковское шоссе. На двадцать втором километре свернешь в лес.
– Ага, и у тебя в лесу, на сосне персональный телефон!
– Я тебе, балдашенция, по сотовому телефону звоню. Или ты не слышала еще про такие?
– Чего ж ты с таким телефоном «скорую» тогда не вызываешь?
– Может, хватит совсем дефективной притворяться? На меня наехали. Наехали!! Алекс, на, ты с этой обиженной разговаривай. – И Зацепин отдал трубку подопечному.
– Здравствуйте. Я Алекс. Рядом взрыв произошел. У дяди Пети что-то с глазами. Я могу машину вести, но нам нельзя больше на ней… Какая у вас машина? Зеленая «Шкода»? Хорошо, через час у двадцать второго километра. Там рядом автобусная остановка. Проедете от нее в сторону от Москвы двести метров, и я там вас встречу. – И Копылов выключил телефон.
– Ну что? – спросил куратор.
– Едет.
– Так бы давно. Теперь сидим и ждем.
Они немного помолчали.
– Кто это? Ваша сотрудница? – поинтересовался Алекс.
– Еще чего?!..
Новая пауза.
– Кто это был?
– Ну раз пытались взорвать, значит, враги… – объяснил Петр, словно несмышленому ребенку. – Ладно, не злись. Я сам не знаю, кто это. Может быть кто угодно. Набери-ка еще один номер. Нет, не надо… По сотовому нас еще легче вычислить… Отодвинь свое сиденье. Там под ковриком будет металлическая пластина, вскрой ее ножом.
– А где нож? – в самом деле, чувствуя себя туповатым школьником, спросил Копылов.
– У тебя что, даже ножа нет?!.. В бардачке отвертка.
Алекс достал отвертку и вскрыл металлическую пластину под ковриком. Там в целлофановом пакете находились 10-зарядная «Беретта», пачка долларов и два паспорта: заграничный и простой. Алекс открыл паспорта, в обоих были фото Зацепина, но фамилии значились другие.
– Вот и пригодилась, наконец, моя заначка. Пистолет возьми себе. Не разучился еще стрелять?.. А я чуть-чуть посоображаю. – Майор откинулся на спинку сиденья и погрузился в раздумья.
Копылов с пистолетом выбрался из машины. «Беретта» была что надо. Десять патронов тускло отсвечивали в обойме. Интересно, если снова появится этот мотоциклист, стану ли я стрелять, думал Алекс. Ответа на этот вопрос у него не было.

21
Зеленая «Шкода» остановилась в двухстах метрах от пустой автобусной остановки. Из Москвы мимо нее проследовали две легковушки и три грузовика, только тогда Алекс вышел к ней из придорожных кустов. Пистолет он по-гангстерски запрятал под курткой за спиной.
– Это ты Алекс? – Из «Шкоды» выглянула ухоженная головка не молодой уже женщины.
   – Я.
Он забрался на переднее сиденье и показал, куда надо ехать. Зоя ни о чем не спрашивала, боялась расплескать накопленную негативную энергию. О существовании Саши Копылова она знала, но представляла его себе этаким агрессивным напружиненным сорви-головой, увидела же худощавого, отнюдь не атлетичного юнца с приятным застенчивым лицом.
Вот и «Опель». Зацепин лежал на заднем сиденье, выставив длинные ноги в открытую дверцу.
– Что с ним? – испугалась Зоя.
– Да живой я, живой, – Петр с трудом сел. – Ради Бога без кликушества. Помнишь, как ты рыбью кость доставала из горла овчарки? Вот считай, я та же овчарка, которая нуждается в твоей заботе.
– А с глазами что? – Она приоткрыла с его лица повязку.
– Да вроде еще не вытекли, – успокоил ее майор.
– Больно?
– А как ты думаешь? Черт! Полегче! Я не овчарка, точно укушу.
– Еще и шутит, паразит! Куда же тебя сейчас?
– Ты когда-то хвастала, что все твои подруги с дачами. Вот меня туда и надо. А потом доктора, который молчать умеет. Это тоже тебе решать.
– Горе ты мое луковое, – вздохнула Зоя.
– Ну это же голубая мечта твоего детства: ухаживать за раненым героем.
– Что-то я особого героя не вижу.
– Да уж какой есть, – продолжал балагурить Петр.
– До моей машины сам дойдешь?
– А на ручках отнести слабо? – Зацепин выбрался из машины и с помощью Зои и Алекса кое-как доковылял до «Шкоды».
– А телефон точно есть? – вспомнила она.
Алекс подал ей телефон и нажал на нем кнопку.
– Теперь просто городской номер.
Зоя нажала нужные кнопки… Длинные гудки, потом желанный щелчок.
– Алло, Таня. Здравствуй, подруга. А почему в такой день и не на даче?..
Алекс слушал и, несмотря на многолетнюю привычку, не переставал удивляться: как эти люди вот так запросто могут оказывать друг другу помощь даже не вспоминая про закон и милицию.
Переговоры не заняли много времени, повезло, что не надо было даже возвращаться в Москву – дача подруги была как раз в этом направлении. «Опель» кинули там, где есть, лишь по распоряжению куратора Алекс еще до приезда Зои свинтил с него номера – для милицейских оперов предосторожность вполне детская, но вдруг найдутся добрые люди, что угонят ее отсюда для себя. Петр попросил Алекса даже двери не закрывать.
Через час зеленая «Шкода», или «Лягушонка» как обзывал ее майор, въезжала на большой дачный участок, заросший соснами и орешником. Пасмурный будний день обеспечивал кругом тишину и полное безлюдье.
Зоя вышла из машины и отыскала ключ от дачи под ее крыльцом. Вместе с Алексом они отвели в дом Зацепина. Тому явно становилось все хуже и хуже. На месте глаз были две больших опухлости, а белки глаз сильно наполнились кровью.
Дача представляла собой обычный щитовой домик на три комнаты с кухней-верандой. Мебель, как и положено на дачах «старых русских», представляла собой набор отслуживших свое квартирных гарнитуров, хорошо еще, что более-менее чистой и не ломаной.
Зацепина уложили в гостиной на диван с подушками-валиками. Пока Алекс с любопытством осматривался, Зоя вновь взялась за сотовый телефон. Теперь это была другая приятельница.
– …Света, помнишь ты говорила, что у тебя есть хороший офтальмолог?.. Он профессор? Очень хорошо… А ты не могла бы его попросить для меня. Очень-преочень нужно. Я в долгу не останусь, ты же знаешь… Ты с ним поссорилась? Ничего страшного. Он расценит это как предлог, что ты хочешь с ним помириться… Ну, Свет. Бриллиантовая ты моя. Через пятнадцать минут я тебе перезваниваю, чтобы услышать положительный ответ…
Зоя отложила телефон в сторону, верхом уселась на стул напротив Петра и начала его нелицеприятный допрос, ничуть не смущаясь присутствия Алекса.
– Ну, а теперь все подробно рассказывай: кто? что? почему?
– Агент МИ-6 Эдвард Митти имел на меня зуб еще в Лондоне, – со смиренным видом начал Зацепин. – Но там взрывать людей полиция не разрешает. Так он специально турпутевку в Москву взял, чтобы тут со мной поквитаться.
Зоя выразительно глянула на Алекса.
– Ну что ты с этим весельчаком прикажешь делать: его в дверь, а он в окно. А ты что скажешь?
– Все слишком быстро случилось. И на мотоциклисте был закрытый шлем.
– Ага. Значит, мотоциклист все-таки был, – хоть одну правдивую деталь она все же ухватила.
– Зой, ну какая разница? – вмешался Петр. – Мне дела нет, кто это был. А тебе зато знать надо.
– Да пошел ты! – Она встала и с телефоном ушла в другую комнату.
– Жутко не стабильная подруга, – казалось, майор даже стесняется ее поведения. – Иногда самый зверский юмор на ура принимает, а когда и на вот такую ерунду обижается. – Я бы тоже обиделся, – сказал Алекс.
– Поэтому ты тоже не моя подруга.
– Между прочим, моих однокурсников заставляют на меня закрытые характеристики писать. По вашей конторе?
Зацепин ни капельки не удивился.
– Очень может быть. Там никогда не знаешь, какой ход получит любой твой отчет.
– Значит, вы по-прежнему продолжаете писать на меня отчеты?
И снова ноль эмоций у куратора.
– Похоже, уже отписался.
– Сами же говорили: из разведки не увольняются?
– Ты разве не заметил, как два часа назад меня оттуда уволили? – заметил на это Зацепин.
– Значит вас свои же?! За что такая благодарность?
Вместо ожидаемого шутливого ответа Петр тяжело вздохнул.  
– А что могу и рассказать. Ты точно хочешь, чтобы я об этом рассказал? Ведь это автоматически сделает тебя нашим, вернее, моим сотрудником. Хочешь?..
Нет, любопытство Алекса настолько не распространялось.
– Пошел я, что ли, на кухню, чай поставлю.
Навстречу ему в гостиную вошла довольная результатом Зоя.
– На сегодня на вечер договорилась. Пароли и явки менять не надо? Глаза профессору тоже не завязывать?
Нижняя часть лица Зацепина исказилась от боли.
– Кажется, мой аккумулятор сдох. Все поплыло. Мозгов нет, но почему-то сотрясение мозга имеется. – И он обмякнув, едва не свалился с тахты на пол. Зоя бросилась к нему.
– Э! Э! Я звоню в «скорую»!
– Ну почему ты такая глупая? – с трудом выдохнул майор и потерял сознание.
– И что дальше? – Она беспомощно посмотрела на Алекса.
– За профессором. Я тут за ним сам как-нибудь.
– Если у него сотрясение мозга, сильная рвота может начаться.
– Уберу.
– Надо бы в ближайший ларек за продуктами смотаться.  
– Я смотаюсь. Езжайте.
– А деньги-то есть? – все еще сомневалась она.
Алекс без всяких церемоний достал из джинс Зацепина портмоне и раскрыл его. Там было полно тысячных рублевых купюр.
– Есть.

22
Чтобы попасть на учебу в Америку при всем благоприятствовании понадобился не один месяц. Но вот бумажные хлопоты уже позади и можно уже упаковывать вещи.
За три дня до отъезда Даниловна с отцом делали самый последний и самый беспокойный шопинг в московском ЦУМе.
– Нет. Моего здоровья на это явно не хватит, – вздохнул Данила Михайлович уже через полчаса. – Пошел я в машину, а ты сама тут кувыркайся.
– Пап, без тебя мне еще больше времени понадобится, – дочь передала ему пакеты с уже сделанными покупками.
– Хорошо, даю тебе на все полтора часа. А я на машине еще кой-куда тогда подскочу.
И он направился к выходу. Даниловна смотрела ему вслед до тех пор пока не убедилась, что он действительно вышел из универмага, после чего быстро устремилась в другую сторону. Выскочив из противоположного входа универмага, она взмахнула рукой. Рядом тут же затормозил частник. Она спросила, знает ли он нужный ей адрес, потом быстро влезла на заднее сиденье. Раз все уже определено и подписано, то она может себе выдать и маленький бонус: увидеться с тем, с кем ей было раз и навсегда запрещено.
Частник попался опытный и промчался какими-то одному ему ведомыми переулками, почти ни разу не попав в пробку. Даниловна расплатилась с ним и попросила подождать ее максимум двадцать минут, чтобы потом вернуться назад к ЦУМу.
Только бы удалось, только бы удалось, молилась она про себя. Первая половина молитвы тут же исполнилась: вахтерша у турникета куда-то вышла, и Даниловна проникла в общагу Алекса совершенно беспрепятственно. Где третий курс, ей указал первый попавшийся студент. Еще один вопрос – и номер комнаты Копылова ей тоже сказали.
Не повезло лишь в самом главном – Алекса на месте не оказалось.
В его комнате кипела важная оргработа. Малышка Юля не получив от своего бой-фрэнда внятного ответа по поводу окончательного переезда к ней, решила, что молчание это все же знак согласия и, будучи девушкой деловой, тут же отправилась к нему в общагу упаковывать его вещи. Однокомнатники Алекса охотно взялись помогать ей. Впрочем, их суета не столько помогала, сколько мешала.
– Слушай, а он нам ничего не говорил об этом, – засомневался вдруг Иванов.
– Скажет, почему не уберегли его имущество, – поддержал его Ерёма.
– Вам же лучше, будете жить вдвоем, – заметила Юля.
– Ну, а ваше новоселье мы как-то отмечать будем? – для Иванова это было не последним делом.
– Всё будем, – пообещала она.
– А какой-нибудь одинокой соседки там у тебя рядом не имеется? А то бы я тоже подженился до пятого курса, – совсем размечтался Ерёма. Он помогал засунуть в сумку стопку книг и тетрадей Алекса. Неловкое движение – и все они рассыпались по полу.
– Ну ты совсем безрукий! – рассердилась Юля.
Она быстро собрала книги и натолкнулась на выпавший из одной из них пакет с фотографиями. Там было всего несколько фото. Родители с годовалым Алексом у крыльца дома бабы Дуни, Камилла у фонтана и четырнадцатилетняя Даниловна, сидящая на суку на дереве.
– Вот что бывает, когда роешься в чужих вещах, – Иванов получал удовольствие от ревнивой вспышки на лице Юли.
– Заткнись. Как-нибудь без твоих комментариев обойдусь. – Она положила фото на место и как ни в чем ни бывало продолжила укладывать вещи.
В дверь постучали.
– Головой! – крикнул привычное Иванов.
Дверь открылась и в комнату вошла Даниловна.
– Добрый вечер. Александр Копылов здесь живет?
Парни переглянулись и покосились на Юлю.
– Допустим, – на правах хозяйки ответила та. – А вы что хотели?
– А он скоро будет?
– Сегодня навряд ли.
Даниловна коротко обежала взглядом комнату, сразу определив кровать Алекса и тот разор, что произошел с его вещами.
– Жаль. А вы могли бы передать ему это. – Даниловна протянула запечатанный конверт Иванову.
– Хорошо. Передадим, – пообещал Иванов. – А от кого?
– Он знает. До свидания. – И Даниловна вышла.
В комнате повисла короткая пауза.
Потом Юля выхватила из рук Иванова конверт и бесцеремонно вскрыла его. Там находилось лишь фото Даниловна двадцатилетнего возраста без всякой подписи. Юля вытащила пакет с фотографиями, а из него фото Даниловны на дереве. Сличила с той, что была в конверте. Несмотря на разницу в возрасте было ясно, что это одна и та же девушка.
…Данила Михайлович нетерпеливо переминался возле машины.
Из универмага с большими пакетами выпорхнула улыбающаяся дочь и показала их издали отцу, мол, ура, полностью отоварилась.
Полковник распахнул для покупок багажник. При ближайшем рассмотрении его, правда, слегка удивила легкая нервозность в поведении дочери, но он отнес ее насчет магазинных дел: то ли продавщица нагрубила, то ли увидела то, что оказалось не по карману, поэтому ни о чем не спросил.

23
Зоя поработала на славу. Не только достаточно быстро привезла офтальмолога со всеми его медицинскими причиндалами, но еще сумела договориться с ним так, что он не задал ни одного неудобного вопроса. И снова Алекса поразило это их полное игнорирование какого-либо элементарного законособлюдения, словно взрывы на дорогах это такие пустяки, которыми не стоит даже интересоваться.
Обследовав глаза Зацепина с помощью своих инструментов, профессор, еще молодой невозмутимый мужчина, стал преспокойно их снова укладывать в футляры. Петр, Зоя и Алекс ждали его приговора.
– Без обследования в клинике ничего нельзя сказать наверняка. Глаза живы – это самое главное. Надо ложиться в клинику, по-другому ничего не будет. Скорее всего, просто сильная контузия глаз.
– Значит, будем ложиться, – решительно сказала Зоя.
– Направление получите в нашей регистратуре. Ну все. Как с доставкой меня по месту жительства? Где взяли, туда и положите, – профессор позволил себе чуть улыбнуться.
Зоя попыталась оставить его хотя бы на чашку чая, но офтальмолог ограничился лишь стаканом колодезной воды.
Алекс вышел следом за ними, чтобы закрыть за зеленой «Шкодой» ворота. Пистолет по-прежнему приятно холодил ему спину, а мотоциклиста с бригадой киллеров все не было и не было.
Слегка этим разочарованный он возвратился в дом и занялся второй уже за день кормежкой раненого майора. Отрезал кусок колбасы и протягивал вилку с ней ему в руку. Потом точно также зачерпывал ложкой рисовую кашу и передавал Петру, позволяя себе при этом широко ухмыляться.
– Хватит ржать, – заметил по этому поводу Зацепин.
– Да я не ржу.
– А то я не вижу, что у тебя рот до затылка. Приятно поиметь меня в качестве беспомощного дитяти?
– Не то слово, – чуть хохотнув, согласился Копылов. – Еще хочу салфеткой вам рот утереть.
– Получишь, ей Богу получишь, – Петр показал ему свой внушительный кулак.
Алекса отвлек звук едущей по дачному проезду легковушки. Это еще не могла быть Зоя. Он выскочил на веранду и из-за занавески осторожно выглянул из окна. Мимо их участка дальше по улочке проехал старый «Москвич». При всей фантазии допустить, что на нем могли ехать опасные люди, было невозможно. И успокоенный студент вернулся к Зацепину.
Спрашивать о самочувствии крепкого спортивного мужика было как-то неловко, а ничего другого на ум просто не приходило.
Куратор расценил его молчание как самый требовательный вопрос, от которого просто так не отмахнешься. А почему бы, в самом деле, не рассказать, пусть будет хотя бы ясна цена происшедшего покушения.
– Насчет сегодняшней гранаты у меня две версии, – тихо и внушительно заговорил Петр. – Версия «А» тянется в Коста-Рику девяносто второго года. Когда твой отец получил суперразведданные, и мы бойко отрапортовали о нем в Московию.
– Который был на чипе, – показал свою осведомленность Алекс.
– А ты откуда знаешь?
– Я нашел его.
– Как это нашел? – еще больше удивился майор.
– Я нашел его в мамином медальоне.
Зацепин медленно переварил услышанное:
– И дальше?
– Отдал в школе Вадим Вадимычу.
– А он что?
– А он куда надо.
– И что потом?
– Ничего. Даже Вадим Вадимыч удивлялся, что его никто никуда по этому поводу не вызывает. Сам он тоже допытываться про результат не стал.
– Понятно. Значит, это был пятый чип. Надеюсь, ты не вскрывал его? Хотя: откуда? Тогда его можно было вскрыть только на специальном компьютере. Я тоже сдал свой чип куда надо. И тоже без всякого ответа. А месяц назад мне пришла в голову блажь поинтересоваться его судьбой...
– И что там такое важное было? – Алекс спросил с некоторым напрягом.
– Об американских агентах влияния на нашем самом верху. Кто затеял всю эту бучу с нашей приснопамятной Перестройкой.
– Что такое приснопамятной? – для Копылова это было новое незнакомое слово.
– Злобнопамятной, гнуснопамятной, грязнопамятной, – мрачно подобрал синонимы куратор.
Они помолчали.
– Агенты влияния – это шпионы? – решился уточнить Алекс.
– Не совсем. Шпионских школ они точно не кончали. Скорее это просто «пятая колонна». Еще при Горбачеве.
– А сейчас это может быть важно?
– Сейчас возможно и нет, а тогда вполне могло возникнуть конкретное судилище и неизвестно чем именно оно могло закончиться. И если этот байкер по тому следу, то значит и теперь наш с тобой чип что-то да значит.
– Ерунда, – не поверил Копылов. – Вы просто поинтересовались и вас за это решили убрать? Бред какой-то! Двойной, тройной бред!
– Ну, не скажи. Однажды в одной стране всю нашу резидентуру пустили под нож, только из-за того, что они накопали фактов против одного из членов Политбюро. Называется: не суйся в Большую Игру.
– Значит, мои родители как раз из-за этого чипа тоже пошли под нож?
– Тебе никто никогда прямо на это не ответит.
– Ну раз вы один из костариканской резидентуры остались в живых, то подозревать приходится… – Алекс намеренно не договорил.
– А что вывод замечательный, – насмешливо согласился куратор. – Доставай пукалку, что я тебе дал, и решай вопрос по законам голливудской кровной мести.
Копылов напряженно думал, но вовсе не о том, что предполагал дядя Петя.
– А версия «Б»?
– Ты о чем?
– Вы сказали, что про чип это версия «А».
– Ну да, версия «Б» тоже имеется. Давай о ней в другой раз. Исповедоваться тоже надо дозировано. Пора отрубаться.
Однако Алекс не хотел отступать просто так.
– А если бы я сейчас достал этот чип?..
– Тогда на руках у нас был бы весьма неплохой козырь. Ты допускаешь, что Вадим Вадимыч никуда его не отдал? И что он до сих пор у него в сейфе?.. Нет, на него это не похоже. Кстати он уже год, как совсем на пенсию ушел… Говори!
– Да нет, я просто так. В порядке бреда, – пошел на попятный Алекс.

24
На следующее утро Алекс покинул дачу, оставив Зацепина целиком на попечении Зои. Уезжая, он уговорил Зою отвезти себя в Москву кружным путем, чтобы даже если его потом будут заставлять показать их конспиративное логово, он не смог бы это сделать при всем своем желании.
– Молодец, соображаешь, – похвалил его за такую предусмотрительность куратор и дал триста долларов на покупку сотового телефона, дабы быть с Алексом постоянно на связи.
– Вы же сами говорили, что по звонку с сотового можно всегда определить его местоположение, – продолжал осторожничать Копылов.
– Мы перед выходом на связь обязательно будем выезжать подальше в лес, – в своем излюбленном стиле пообещал майор. – Чтобы нас найти, врагам понадобится провести большую войсковую операцию по прочесыванию четверти Московской области. Я думаю, спецназ страны к этому вряд ли будет готов.
Уже по дороге с дачи Алекс попросил Зою везти его не в Москву, а на автовокзал Балашихи. Та только сердито глянула и поехала по заявленному направлению. В исходящем от нее раздражении ясно читалось: ох и достали же вы меня со своими шпионскими штучками. Алекс на такое отношение не обижался, его самого эти штучки раздражали ничуть не меньше.
На автовокзале он взял билет на автобус до Павловского Посада, там еще пересел на местную попутку и несколько часов спустя шагал уже по Ивантеевке, не забыв прикупить нужные гостинцы для любимой бабушки.
Баба Дуня была такой же хлопотуньей, что и прежде. Казалось, добавленные годы ничуть не отразились на ее неутомимой энергии. Приезжая сюда уже в качестве студента, Алекс все чаще примеривался, а не переехать ли ему в ближайшем будущем сюда насовсем. Ивантеевка уже миновала нижнюю точку своего запустения и потихоньку застраивалась двух-трехэтажными особняками «новых русских» – благо до метрополии было не слишком далеко. Разумеется, накопленных двух с половиной тысяч баксов на такое жилье было маловато, но как говорится, главное, хотя бы думать в эту сторону, а там уж что-нибудь, смотришь, и материализуется. Особенно нравилась ему идея построить выдающийся каменный дом своими руками – али он не сын своего отца – строителя-дизайнера? Пока же каждые каникулы он разминался на малом: поправлял сарай, менял штакетник забора, выкладывал тротуарной плиткой хоздвор, сколачивал теплицу, огораживал овощные грядки нержавеющей оцинковкой.
Но сегодняшний приезд был особый. Только отчитался о своей учебе, клятвенно пообещал привезти на смотрины свою Юлю, отпил полчайника чая с малиной и быстро на променад по деревне.
Подходя к дому Павлуши, Алекс был готов даже к тому, что старого приятеля может не оказаться на месте. Однако тот, как обычно пребывал в своей комнате-мастерской, что-то паяя и отлаживая. На голове у него уже седина и порядочная лысина, но выглядел он по-прежнему как инфантильный подросток.
– Привет, – окликнул компьютерного гуру Алекс.
Павлуша недовольно оглянулся, но тут же его лицо расплылось в радостной улыбке.
– А, приехал.
Они пожали друг другу руки. Алекс оглядел комнату.
– У тебя ничего не меняется.
– Не скажи. Смотри, какое все уже навороченное, – не согласился мастер.
И правда, компьютеры и видики кругом стояли и лежали самые продвинутые, что, впрочем, мог оценить лишь другой такой же специалист по «железу».
Ходить вокруг да около со старым корешом не имело смысла, и Алекс с замиранием сердца просто спросил:
– Слушай, а помнишь, ты тогда мне один текст распечатывал? Он случайно у тебя не сохранился?
– Какой текст? А, тот на английском языке? Не помню. Надо смотреть.
– Ну так посмотри. Очень надо.
Павлуша покачал головой:
– И как всегда сразу и все тебе на бочку. Ну вы, москвичи, и приставучие.
– Смотри, бабе Дуне пожалуюсь на тебя, – пригрозил Копылов. – А то она тебя за хорошего человека держит.
– Ладно. Садись и жди. Можешь чаю себе сварганить, – и Павлуша снова повернулся к «железу», сразу забывая о присутствии гостя. Отложил блок, которым занимался, включил главный монитор и начал поиск нужного файла. Алекс, ничуть не стесняясь, по-свойски прямо в чашке заварил чай, нашел на полке пакет с сушками и стал терпеливо чаевничать, глядя в окно на стройку трехэтажного коттеджа неподалеку.
Через какое-то время Павлуша вдруг шумно вздохнул за его спиной, словно сбросил с себя тяжелый груз.
– Есть твой файл. Гони в ларек за пузырем…