- Куда пойдём? – выбила, словно отбойным молотком, на клавиатуре Клавдия, докрашивая ногти.
- А где народу меньше всего? – пугливо спросил Иван, дёргаясь и оглядываясь по сторонам.
- Сукин сын! – в комнату как всегда, неожиданно, ворвалась его бабушка. – Ты куда телевизор дел, гнида?
- Ба, я тебе голову сейчас размозжу, не цепляйся ко мне, когда я занят!
- С каких это пор ты стал избегать людей? – появился новый текст на мониторе компьютера.
- Да я сама тебя сейчас укокошу! – бабушка с размаху ударила внука скалкой по голове. Внук упал на пол. И изо рта у него пошла пена. – Твою мать! – бабушка бросилась вызывать скорую. А Клава снова не дождалась ответа. И открыла новую бутылку уксуса. Она была новатором, и это казалось ей лучшим средством самоубийства.
Тем, кто сверху, снизу, со всех сторон наблюдает за нами, наверное, уже тошнит. Одно и то же, из года в год. Земля круглая. Вокруг неё футбольное поле космоса. Кто ударил по ней ногой в спортивной обуви, и в какие ворота она летит? Когда закончится этот матч? И почему на нём не продают пиво?..
Если бы Клавдия с Иваном были счастливчиками, они наверняка встретились бы в реанимационном отделении одной из городских больниц. Но Иван очнулся в машине скорой помощи на перекрёстке у светофора и попросил закурить. А Клава умерла в муках перед монитором компьютера, так и не допив злополучную бутылку. Ивану отказали в сигарете. Он разнервничался и попытался пятнадцать раз подряд выпрыгнуть из машины на ходу. Ему не позволили. Он закричал:
- Я ненавижу вас! Почему в этом прекрасном мире живут такие ужасные люди?
В больнице Ивану запретили употреблять наркотики. Он совершенно разочаровался в медицине. И стал очень грустным человеком. Медсёстры, которых Иван всегда боготворил, не вызывали у него теперь никаких чувств. Даже отвращения.
Бабушка приходила к Ивану день через два и постоянно его ругала. Ни разу не сказала о том, что на самом деле любит его. Добрые слова в больнице она говорила только главврачу. Отдавала ему большую часть своей пенсии. А он, кровожадный кобель в медицинском халате, тратил эти деньги на выпивку. И хоть бы раз принёс Ивану котлету в тесте.
В больнице кормили ужасно. Отрадой были только прогулки во дворе. Там Иван и познакомился с её демоном-хранителем.
Было послеобеденное время. В этот день давали гороховый суп. Поэтому, гуляя, Иван мелодично попукивал.
- А вы, однако, эстет! – очарованно выговорил некто сидящий на лавочке.
Иван смутился:
- Простите. Я не думал, что будет слышно…
- Ха-ха-ха, - голый человек в пенсне, по-прежнему сидящий на лавочке, набил трубку сухим крошащимся помётом. – Присядьте. У меня к вам разговор.
- Из психоневрологического диспансера, - подумал Иван, но, на всякий случай, спросил. – А вы случайно не из сумасшедших будете?
- Я? – удивился голый человек в пенсне. – Что вы, один из наиболее здравомыслящих.
Иван присел рядом и спросил:
- Что курите?
- Если быть откровенным, настоящее дерьмо, - признался человек в пенсне.
- И не жаль вам себя?
- Нисколько.
- Вы, должно быть, тоже разочарованы в жизни?
- Скорее, она разочарована во мне, я же, напротив, очарован!
Иван внимательно посмотрел на собеседника. Собеседник курил трубку, закрыв глаза от удовольствия.
- Как вас зовут? – спросил Иван.
- Бяка!
- Что?..
- Меня так зовут – Бяка.
- Шутите, - впервые за последний месяц жизни улыбнулся Иван.
- Нет, Ванечка, мне не до шуток.
- Вы таки сумасшедший, но вы мне приятны, даже более чем все остальные.
- А вам – привет, - передал Бяка.
- От кого? – удивился Иван.
- От Клавдии.
- Значит, она не обиделась? – обрадовался Ваня.
- Нет. Она умерла.
После слов голого человека в пенсне Иван не мог заснуть всю ночь. Горечь выела ему сердце чайной ложечкой. А медсестра самоотверженно занималась сексом с его соседом по палате, и даже не спросила, как Иван себя чувствует. Третьесортная дрянь.
На следующий день после обеда Иван нарвал цветов под окнами кабинета главврача и отдал их человеку в пенсне.
- Отнесите, пожалуйста, их на могилу Клавдии, - попросил Иван.
- Вы что, глупенький, её любили? – спросил Бяка.
- Не знаю… Я не хочу врать. О любви говорят немало. Я много слышал о ней, но мало чувствовал. Скажите мне, Бяка, как незнакомый взрослый человек, а что такое вообще любовь?
- Ха-ха-ха. Любовь – это… - Бяка замялся, - лекарство от боли!
- Ну вот. Вы тоже говорите о ней, как о чём-то внешнем, хотя, как по мне, это внутреннее чувство.
- Ах, вы об этом? – пропел Бяка. – Понимаете, в чём дело. То, что человеку присуще с самого рождения, не вызывает ни малейшего интереса. Всё натуральное он склонен заменять искусственным. К тому же, ему всё время надо что-то искать. Человек – самое ничтожное существо в мире. Само уничтожаемое. Единственное, что отличает его от других – это самомнение. Он, видите ли, думает, что является совершенным творением, хозяином этого мира.
- Бяка, простите за бестактный вопрос, но вы глупец, или мудрец? – спросил Иван.
Голый человек в пенсне закинул ногу на ногу и нахмурился:
- А вот этого я не скажу.
Всю ночь Иван, сидя на подоконнике, ел варенье, которое ему принесла бабушка. Он пытался заполнить чёрную пустоту внутри. Иван прекрасно понимал, что жизнь - не сахар. Но знал, что надо жить. Только зачем?.. Чтобы не умирать. Это было единственным честным ответом. Все остальные казались притянутыми за уши, яйца и носы.
Пока Иван ел варенье на подоконнике, Бяка высаживал рваные цветы на могиле Клавдии и хохотал. От Бяки пахло уксусом. Земля на могиле была тёплой и ласковой. В ней билось женское сердце.
Утром Бяку нашёл гробовщик, предводитель бомжей. На Бяке был чёрный костюм. В петлице – красная роза. Он спал в цветах, не только прижившихся, но и успевших привлечь всеобщее внимание за ночь. Вокруг могилы стояли голодные бомжи и ждали, когда Бяка проснётся. Один из них даже открыл бутылку шампанского. Разлил по ладоням товарищей. Выпили, точнее, слизали искристый напиток, жаль только, что не нализались. Но самочувствие стало необыкновенным.
Утро Ивана началось с того, что он зашёл в туалет, чтобы покакать. В больнице, только сидя на грязном холодном унитазе, он мог думать о прекрасном. Парадокс. Но в этот раз почему-то ничего не получалось. В голове было пусто, в желудке – тоже. Стало быть, зря пришёл. Иван встал и задумался:
- И всё-таки, зачем же я живу?.. Но в этот раз никаких общих ответов. Зачем? Я? Живу? Сегодня?
Так и простоял Иван с опущенными штанами в кабинке до самого обеда. Пока ему не захотелось есть.
- Нет. Не может быть, чтобы только затем, чтобы есть, какать, пить, писать и время от времени задумываться о смысле жизни, - словил себя на мысли Ванька.
- Братик, Ваня, давай уколемся? – неожиданно подошёл к Ивану его сосед по палате, ночи напролёт совокуплявшийся с медсестрой. – У меня есть, - и он протянул шприц с ампулами.
- Фёдор, где ты взял это дерьмо?
- Сестричка принесла. Я ей так и сказал: ни палки больше не кину, если не раздобудешь. Давай, Ванюша, а то жизнь дерьмовая пошла. А я хочу увидеть радугу.
- Я сейчас в лучах солнца пописаю, смотри только внимательно, иногда её можно увидеть… Федя, скажи мне, ты долбоёб? Тебя уже не ломает, самая грудастая медсестра в отделении – постоянная гостья в твоей постели, бывшая жена с детьми навещают тебя каждый день, чтобы покормить домашними деликатесами с ложечки, а ты говоришь, давай уколемся?..
- Ну да…
- Что за внеплановое собрание у святыни, господа? – спросил, потягиваясь, Бяка у бомжей.
- Отрежь нам ломоть её сердца! – попросил Лохматый, хотя в голосе его не прозвучало и нотки прошения.
- Да вы кто такие, чтобы я вам, оборванцам, сердце женское резал? Пошли вон! – Бяка привстал, и земля заблагоухала.
Бомжи совершенно потеряли контроль над собой и бросились рыть землю на могиле. Бяка ударил одного по физиономии ногой, другому ткнул мизинцем в глаз, третьего схватил за волосы и размозжил ему голову о могильную плиту. Кровь стекала по плите, заливая высеченные на ней слова: «Мир, зачем ты настолько прекрасен?»
Вечером Фёдор с медсестрой Соней, не слезая с иглы, предложили Ивану заняться сексом втроём. Иван отказался. Хотя штаны его трещали по швам.
- Я пойду лучше гулять по коридору. Смотрите, не забрызгайте стены. Я на них опираюсь, когда мне тяжело.
Гуляя по коридору, вдыхая запах лекарств, Иван думал о том, что все мы одиноки. Даже Бог, который, наверняка, создал мир, чтобы, наконец, обрести счастье. Как вы думаете? Почему мы с вами всё ещё живём? Видимо, потому что Бог до сих пор ищет…
- Говно, а не мысли, Иван! – сказал Бяка, слезая с подоконника. – Ты что, сегодня не сходил в туалет?
- Сходил, но у меня ничего не вышло, - ответил Иван. Он был рад появлению Бяки. Даже больше чем появлению собственной депрессии.
- Вот дерьмо и прёт из тебя, Иван. Слушай, а хочешь, поедем в ресторан?
- Зачем?
- Затем, что мне нехорошо.
- Будем пить?
- Да, напьёмся как черти.
- Ну, это можно.
- А тебе можно?
- Пить?
- Да.
- Конечно. Я же лечусь от наркотиков, а не от алкоголя.
- Хороший ты человек, Иван, податливый.
- Знаю. Поэтому и умру молодым.
- Ладно, прекращай говорить о смерти. У меня конец рабочего дня.
Ближе к полуночи бомжи дорыли до сердца. Оно было огромным и тёплым. Сердце, пульсирующее в рыхлой земле. Верующие замирали, крестясь. Голодные набросились на него и рвали зубами. Голодные псы и те не притронулись бы. Чутьё. У бомжей его не было. Чувство голода оказалось сильней всех остальных чувств. Могильщик играл на гармошке, сидя на краешке бордовой луны. Бяка допивал третий бокал крови хмельного Ивана. Они сидели в загородном ресторане «Дохлый койот». Стрелки часов застряли на двенадцати, когда Бяке подали десерт. Сердце в собственном соку.
Иван вышел из сети. Бабушка уснула на кухне. На газовой плите кипел кисель. Иван выключил газ. Поцеловал бабушку. Достал шприц и вонзил себе в сердце.
На экране его монитора появилось очередное сообщение:
- Ваня, ты куда пропал?..