Подобное уже случалось и, порой, заканчивалось плачевно для синода — имели место случаи выплаты немалой компенсации жертвам священников. Однако каждый случай требовал скрупулёзного расследования, чтобы не заклеймить невиновного. На данный момент то, что Виллани узнал об Анжело, кое в чём противоречило обвинениям.
Духовник семинарии, которую не так давно закончил подозреваемый, сообщил епископу, что Анжело не был подвержен содомскому греху, но... в то же время — каялся в греховных мыслях. А это значило, что при благоприятном стечении обстоятельств он вполне мог бы и согрешить, как и многие из братьев.
Разменяв шестой десяток, Виллани видел многое и пережил не меньше, знал, что такое искушение и как сложно ему не поддаться. И хоть влечения к мужчинам епископ не испытывал, но устоять против чар юных сеньорит и зрелых красавиц бывало порой сложновато. А потому он мог понять Анжело. Понять, но не более. Грех есть грех, тем более — содомский. Совершивший его священник не может больше быть посредником между Богом и людьми.
Но и о Рафаэле епископ тоже узнал много интересного. Подросток действительно был красив и не отличался скромным нравом. О его похождениях давно уже гудел городок, в котором всё и случилось. Медицинское обследование показало, что интимные отношения с мужчинами Рафаэль Бароне имел, причём делал это достаточно часто, но был ли в числе его партнёров Анжело? Подтвердить или опровергнуть это, исходя из обследования, было невозможно.
Беседа с самим Рафаэлем оставила на душе Виллани липкий неприятный осадок. Несмотря на чистый и наивный взгляд больших карих глаз мальчишки, епископ ему не верил.
— Рафаэль, ты понимаешь, что обвинение в адрес отца Анжело Сантини — это не шутка?
— Конечно, ваше преосвященство, — не поднимая покорно опущенной головы, тихо отвечал подросток.
— Ты утверждаешь, что имел интимные отношения с отцом Сантини. Это правда?
— Да.
— Когда это случилось? — внимательно наблюдая за мальчишкой и безуспешно пытаясь поймать его взгляд, спросил Виллани.
— В ту ночь, когда была сильная гроза. Я пришёл к отцу Анжело, потому что испугался, попросил разрешения прилечь рядом с ним, — голос Рафаэля слегка дрожал, на смуглых щеках выступил румянец, — он позволил мне. А потом...
— Ты жил в доме священника?
— Да.
— Почему?
— Меня... Мой отец, он часто пьёт, ваше преосвященство, а когда напьётся — бьёт и меня, и мать. В тот раз он избил меня очень сильно, я боялся умереть и попросил приюта у отца Анжело.
— Вернёмся к той ночи. Что было дальше, Рафаэль?
— Священник... он прижал меня к себе, начал гладить, — в карих глазах подростка сверкнули слёзы, — говорил, что бояться не нужно, потому что он рядом. А потом... потом он опустил свою руку сюда, — Рафаэль указал на свой пах, — и стал меня... трогать. Я очень боялся, что он меня выгонит, если буду возражать.
— Дальше, — почти приказал епископ, машинально перебирая чётки и глядя на юного собеседника.
— Потом он взял мою руку и положил на свой... — мальчишка запнулся и бросил на епископа беспомощный взгляд, тот молча кивнул, давая понять, что всё и так ясно. — И стал двигать моей рукой, а сам начал гладить меня тут, — теперь рука подростка коснулась своих ягодиц. — Он сказал, что мне будет приятно и понравится.
— До этого у тебя не было отношений с мужчинами?
— Я... — Рафаэль замялся, тяжело вздохнул, опустил голову ещё ниже и всё же ответил: — Я целовался с парнями и... ну, мы трогали друг друга, целовали везде, но такого, как в ту ночь, у меня не было.
— Продолжай.
— Отец Анжело стал целовать меня, гладить, это было приятно, ваше преосвященство, — снова заговорил мальчишка, — а потом он... начал вставлять мне пальцы в... — Рафаэль сглотнул, словно он был не силах произнести это вслух.
— В задний проход? — помог Виллани, начиная ощущать странную брезгливость к этой «жертве» насилия.
— Да, и это было больно, — пожаловался подросток. — Я просил его прекратить, но отец Анжело не слушал, он сказал, что я должен потерпеть, а потом мне будет хорошо.
— И ты терпел?
— Да, я не кричал, даже когда он засунул в меня свой... член, — пробормотал будто бы окончательно смутившийся Рафаэль. — Только он меня обманул, — теперь мальчишка поднял голову и уставился на епископа полными слёз глазами, — мне не было приятно, только больно, очень больно, ваше преосвященство.
— Что было потом?
— Когда он кончил — велел мне уходить в свою постель, а на следующее утро — прогнал из дома, приказал молчать о том, что случилось, и даже дал денег, чтобы я не болтал. Но я так плохо себя чувствовал, у меня так болело всё внутри, что мать заметила... Я был вынужден рассказать правду, ложь — это большой грех.
— И что же твоя мать?
— Она мне не поверила, монсеньор. Сказала, что я всё это выдумал, что отец Анжело не мог такого сделать, а я ведь не вру, как и тогда про сеньориту Карлу...
Историю совращения учительницей епископу уже рассказала мать Рафаэля, с которой Виллани тоже беседовал, равно как и с отцом и старшим братом мальчика — Леоном. Последний утверждал, что отец Анжело невиновен, а Рафаэль — солгал. Однако на вопрос, был ли Рафаэль наедине с подозреваемым долгое время, юноша ответил утвердительно, равно как и сообщил, что подросток находился в доме Анжело в обнажённом виде. Леон пояснил это тем, что Рафаэля очень сильно избил отец и тот просто не мог одеться, но сбрасывать со счетов этот факт не стоило.
Именно от Леона епископ узнал, за что сеньор Клаудио Бароне избил своего сына. Гомосексуальные отношения с Джино Алесси — сыном мясника — уже не были для Виллани тайной, и это свидетельствовало против Рафаэля, косвенно, но против. В отличие от Анжело, подросток в такие отношения уже вступал, так что не был настолько невинным, как пытался изобразить сейчас, честно глядя в глаза епископа.
— Почему же ты не обратился с жалобой сразу, Рафаэль?
— Ваше преосвященство, а кому охота про такое говорить? Только почему-то всё равно все узнали и начали пальцами в меня тыкать. Отец сказал, чтобы я убирался вон, ему не нужен... гомик. А потом я прочитал в газете, что тем, кого совратили, помощь оказывают и компенсацию...
— Ты решил на этом заработать? — сузил глаза епископ.
— Ну, мне же надо на что-то жить, — не отводя глаз, ответил подросток, — а мне всего четырнадцать, найти работу не так-то просто. Сделанного не поправить, что же теперь?
— Ты понимаешь, что если всё, что ты мне рассказал, правда, отец Анжело будет отстранён от служения, а возможно, и вовсе лишён сана?
— Но это правда, он делал мне больно, монсеньор.
— Хорошо, спасибо за разговор, Рафаэль, — епископ протянул подростку руку, и тот коснулся губами камня в его перстне, — а сейчас ступай, я вызову тебя позже.
***
И вот теперь Виллани хотел услышать эту же историю от самого Анжело, который, в отличие от Рафаэля, глаз не отводил, хоть было видно — это даётся священнику нелегко. Светло-серые глаза северянина сейчас казались почти прозрачными, а пальцы были крепко стиснуты в замок.
— Итак, не будем ходить вокруг да около, отец Сантини, вы знаете, о чём пойдёт речь?
— Да, ваше преосвященство.
Смотреть в блекло-голубые пронзительные глаза епископа было сложно. Анжело казалось, что тот видит его насквозь, и от этого по коже пробегал мороз, хоть в кабинете было тепло, а кресло, в котором он сидел, оказалось уютным и мягким.
— Тогда я перейду сразу к делу. Это правда, что Рафаэль Бароне находился в вашем доме в течение двух недель?
— Да.
— Вы оказывали ему медицинскую и духовную помощь?
— Да.
— Вы касались подростка? — епископ почти не акцентировал на этом вопросе внимания.
— Только когда обрабатывал его спину. Рафаэль пришёл ко мне после того, как его избил отец.
— Известна ли вам причина такого поступка сеньора Бароне?
— Ваше преосвященство, — Анжело сильнее стиснул пальцы, — разве могу я нарушить тайну исповеди?
— Речь идёт о вашей судьбе, отец Сантини, — строже добавил Виллани. — Я разрешаю вам говорить.
— Рафаэль был наказан за... сексуальную связь со своим другом.
— Джино Алесси?
— Да, я не мог отказать Рафаэлю в приюте, ваше преосвященство. Мальчик был избит до полусмерти и едва держался на ногах.
— Было бы странно — поступи вы иначе, но сейчас меня интересует ночь, которую Рафаэль, по его словам, провёл в вашей постели. Мальчик лжёт?
— Нет, в ту ночь... была сильная гроза, — начал Анжело, стараясь не отводить глаз от епископа, — Рафаэль пришёл ко мне и сказал, что боится. Попросил позволить ему побыть рядом.
— Мальчик действительно боялся?
— Он дрожал и казался испуганным.
— И как вы его успокаивали, отец Сантини? — этот вопрос был задан резко и жёстко.
— Я сказал, что гроза не может нам навредить, а потом...
— Что произошло потом?
— Потом Рафаэль попросил... обнять его.
— Вы сделали это?
— Да. Я положил руку ему на плечо.
— И только?
— Да, — не колеблясь, ответил Анжело.
— И что же случилось дальше? Я хочу услышать правду, — жёстко добавил Виллани.
— Рафаэль... — теперь Анжело голову опустил, а щёки священника порозовели, — он захотел заплатить мне за доброту.
— Собой?
— Да. Я тут же велел ему уйти к себе, пообещав, что посижу рядом, пока не кончится гроза. А на следующее утро я дал Рафаэлю денег и рекомендательное письмо в одну из римских школ для мальчиков.
— Рафаэль утверждает, что вы, отец Сантини, принудили его к содомскому греху. Это правда?
— Нет, — тихо ответил Анжело.
— И не желали этого? — прозвучало вкрадчиво и негромко, а сухая рука взяла собеседника за подбородок, поднимая голову вверх и не позволяя отвести глаза. — Отец Сантини, вы не желали этого?
— Ваше преосвященство... Я... — слова давались тяжело, но не сказать этого Анжело не мог. — Простите меня, потому что я грешен. Я пожелал Рафаэля в сердце своём, но не совершил этого ни в ту ночь, ни до этого, ни после. Я знаю, что виновен в глазах Господа и не прошу снисхождения.
— Как я понимаю, это была настоящая причина вашей просьбы о переводе?
— Да. Я хотел избежать греха.
— Вы понимаете, что ситуация очень щекотливая, отец Сантини? — епископ отпустил подбородок и откинулся на спинку высокого кресла. — Есть ваше слово, против слова Рафаэля Бароне. Доказательств нет ни у него, ни у вас, кому я должен поверить? Общественность и так взбудоражена многочисленными случаями растления несовершеннолетних нашими оступившимися братьями. Она уже на стороне Рафаэля. И доказать, что мальчишка лжёт, я не могу, и вы не можете. Никто не может, кроме самого Рафаэля. Если он признает, что солгал — вы будете оправданы, если нет...
— Он не признает, ваше преосвященство, — невесело улыбнулся Анжело, — он не для того жаловался на меня, чтобы отступить. И, как бы то ни было, я виновен, я желал его.
— Мне считать это признанием?
— Как вам будет угодно.
Глядя на согрешившего брата во Христе, Виллани думал, что же делать дальше. Словам Анжело он поверил, но доказательств невиновности по-прежнему не было. Отец Сантини и Рафаэль Бароне провели ночь в одной постели. Как далеко они зашли? Действительно ли Анжело не прикоснулся к подростку, которого желал? Вопросы... их было слишком много, а ответов — катастрофически не хватало.
— Для вас снята комната в мотеле — пока идёт разбирательство, вам лучше не возвращаться в приход, — подвёл итог разговору Виллани. — Думаю, вам в любом случае не стоит туда возвращаться, отец Сантини. Чем бы всё это ни закончилось, пятно на вашей репутации останется, вы это понимаете?
— Да, ваше преосвященство.
— Я вызову вас, Анжело, — епископ поднялся, давая понять, что на сегодня разговор окончен.