Если прежде мужчины и женщины улыбались Анжело при встрече, останавливались поболтать о жизни, угощали виноградом или фруктами и зазывали в гости, то теперь жители городка его сторонились. Между священником и паствой словно выросла невидимая, но очень прочная и холодная стена.
Причину этого Анжело понять не мог. На вопросы, которые он иногда задавал после исповедей, ему не отвечали. Да и желающих исповедоваться теперь было намного меньше, как и прихожан на мессах. Анжело казалось, что со всех сторон его окружает пустота — дышащая враждебная пустота.
Ещё одним тревожным признаком стало то, что женщины, ранее охотно оставлявшие на Анжело детей, теперь перестали просить его посидеть с малышами. Почему? Священник понять не мог, но это давило, и с каждым днём становилось всё хуже. Казалось, сам воздух стал намного холоднее, а над городком сгущались невидимые, но не предвещающие ничего хорошего тучи. И наступающая осень не имела к этому никакого отношения.
Время от времени Анжело казалось, что Леон, исправно посещавший исповеди и мессы, порывается что-то ему сказать, но почему-то молчит. Не дождавшись первого шага, священник решил сам выяснить, в чём же, собственно, дело. Перед дневной сиестой он направился к месту работы Леона, резонно рассудив, что поймать юношу там будет проще, чем дома.
Увидев Анжело, Леон, как раз собиравшийся домой, замер на месте, словно споткнувшись, постоял несколько секунд, колеблясь, а потом всё же подошёл:
— Добрый день, падре.
— Добрый, Леон, у тебя найдётся немного свободного времени?
— А что? — сразу же спросил юноша.
— Мне показалось, или ты сам хотел со мной поговорить?
— Я…
— Леон, что происходит? — Анжело коснулся плеча парня, и тот тут же подался назад.
— Падре…
— Что случилось?
— Эх, — Леон махнул рукой, решаясь, — ладно, вы правы. Идёмте в сад, там никто нас не услышит.
Они молча прошли через городок, направляясь к оливковой роще, расположенной неподалёку от виноградника, в котором Анжело впервые застал Рафаэля с девушкой. Присев на скамейку под одним из деревьев, Леон опустил голову, сцепил руки в замок, тяжело вздохнул раз и другой и всё же заговорил:
— Падре, я не хочу вам врать, противно мне, а потому скажу, как есть. Хоть Рафаэль мне и брат, я знаю, что он за птица… Если вы… если вам так хотелось… с парнем, не стоило с ним… Он уже всему городу растрепал, что у вас было.
— Что? — изумлённо воззрился на юношу Анжело, выронив на пожухлую траву чётки. — Ты о чём, Леон?
— Ну, так как же, — теперь юноша смотрел на священника, пытаясь отыскать в серых глазах северянина ложь. — Вы же спали с ним.
— Когда? — автоматически спросил Анжело, не осознавая до конца, что именно только что услышал.
— Ну, в ту ночь, когда гроза была, а потом утром его выставили и денег дали, чтобы Рафаэль не трепал языком.
— Это он так сказал?
— Да, — кивнул Леон, — каждая собака уже знает, что вы… мальчиков любите, потому и детей боятся вам доверять. Говорят, кто-то собирался жалобу епископу подавать…
— Но это… неправда, — прозвучало совсем по-детски, но на что-то более серьёзное Анжело просто не хватило. Слишком огромной была ложь, никогда ещё он не сталкивался с такой подлостью и попросту растерялся. — Я и пальцем его не тронул… Нет, я прикасался к Рафаэлю, когда лечил его спину, видел его обнажённым, да ты помнишь, ты приносил бальзам и знаешь, в каком состоянии был твой брат и почему не мог одеться.
— Всё так, — согласился юноша, доставая сигареты, но не решаясь при священнике закурить, — но Рафаэль…
— Я не трогал твоего брата, Леон, и могу поклясться, что не делал этого.
— Я верю вам, — невесело усмехнувшись, согласился парень, — потому что я знаю брата, но остальные… Вы же знаете про скандалы со священниками?
— Да, к сожалению, не все мои браться соблюдают целибат, — согласился Анжело, — но я не…
— Падре, Рафаэль всегда хотел прославиться, понимаете? А это — его шанс, так он сам сказал. Даже если не получится на этом заработать.
— Заработать?
— Да, говорят, чтобы замять скандалы, епископы платят отступное тем, кого священники… — Леон, в отличие от брата, просто не мог выговорить некоторые слова при Анжело, но всё было и так понятно и отвратительно в своей неприглядности.
— Но у нас ничего не было, Леон, — повторил, словно заклинание.
— Докажите это, — спокойно сказал парень, — не мне, — остановил священника жестом, — всем остальным. Ваше слово против слова Рафаэля. Вы тут чужак, падре, а на что способен мой брат — здесь знают давно. Если сеньорита провела с ним наедине час — значит, уже не девица — так у нас говорят.
— Рафаэль способен оболгать невиновного? — растерянно произнёс Анжело.
— Вы его не знаете, падре, — вздохнул Леон, — он и не такое может. Вам не нужно было его тогда впускать.
— Я не мог поступить иначе.
— Знаю, потому он к вам и пошёл. Брат как-то сказал, что обязательно своего добьётся. Я не понял тогда, о чём… Раньше, когда отец его бил, Рафаэль никуда не убегал. Отец, он же как спичка — вспыхнет, обожжёт и тухнет. До поры до времени. А в этот раз брат специально к вам пошёл, он говорил, что все священники только и ждут, как бы согрешить, и вы — точно такой же.
— И он решил мне помочь? — невесело усмехнулся Анжело.
— Наверное, — пожал плечами Леон, — я никогда его не понимал. Надеялся, что после случая с сеньоритой Карлой Рафаэллино будет от взрослых подальше держаться, да ошибся. Я не думал, что она такое с ним сделает… нормальный был же, чёрт! — юноша в сердцах стукнул себя кулаком по колену.
— Я был уверен, что смогу помочь Рафаэлю, спасти его душу…
— Не стоило. Он пропащий, падре, а теперь и вас грязью измазал. И даже если вы докажете, что не спали с ним, всё равно забудут нескоро. Хорошо, что вы не слышали, что бабы наши городят, уши вянут. Вам бы уехать отсюда и подальше куда.
— Мне отказали в переводе, — обронил Анжело.
— А вы просили? Почему?
— Теперь это неважно, — священник медленно поднялся со скамейки, — спасибо, Леон, за честность. И… ты действительно веришь, что я не трогал Рафаэля?
Юноша ответил не сразу — внимательно всматривался в лицо священника, словно впервые видя его перед собой, а потом медленно кивнул:
— Да, падре.
— Спасибо, — Анжело развернулся и пошёл прочь, низко опустив голову, а Леон продолжал сидеть, глядя священнику в спину, и только потом заметил валяющиеся на траве чётки, поднял их и сунул в карман, намереваясь обязательно вернуть хозяину.
***
Анжело не помнил, как добрался до дома, который не так давно делил с Рафаэлем. Это произошло словно в полусне или, как часто говорят миряне, «на автопилоте», имея в виду ту степень опьянения, когда тело ещё движется, а мозг уже отключился. Окружающая реальность воспринималась священником словно через толстое, мутное, давно не мытое окно. Изображение двоилось, расплывалось, и несколько раз он натыкался на прохожих, не замечал их и просто шёл дальше. Зачем? Куда?
Где он оказался, Анжело понял, только больно ударившись бедром об угол стола в своей кухне. Дом. Место, которое ещё недавно он считал достаточно уютным и вполне подходящим для жизни слуги Божьего. Сейчас всё казалось не таким, а запах Рафаэля словно до сих пор витал в комнатах, хоть этого быть не могло. После того как выставил мальчишку, Анжело лично отнёс в прачечную все простыни, на которых тот спал, все полотенца и свой халат, который подросток таскал, практически не снимая. Халат, под которым не было ничего.
Теперь Анжело понял, что Рафаэль делал это нарочно — ведь время от времени расходящиеся полы обнажали его тело, и мальчишка вовсе не спешил стыдливо прикрываться. Он предлагал себя каждым движением, взглядом, прикосновением. И началось это не вчера и не в тот вечер, когда избитый Рафаэль приполз к двери его дома. Нет. Это началось гораздо раньше. Горько усмехнувшись, Анжело вспомнил самую первую исповедь подростка. Исповедь? Это было что угодно, только не она.
Рафаэль нисколько не сожалел о совершённых грехах — он ими упивался. И явился тогда в исповедальню, чтобы… попытаться совратить нового священника. Предшественник Анжело был стар, ему уже перевалило за семьдесят и, на своё счастье, он Рафаэля не привлёк. А вот самому Анжело «повезло» стать очередной мишенью, на которую и направил Рафаэль своё обаяние.
И разве не преуспел? Ведь желание имело место. Анжело до сих пор удивлялся, как же хватило у него сил сказать «нет» той грозовой ночью. И удержала не вера. Сейчас, наедине с собой, стоило это признать. Удержало сознание того, что перед ним ребёнок.
Однако, как бы то ни было, теперь Рафаэль лгал, выдавал фантазии за реальность, и мальчишке было плевать, что это неправда. Но почему? Почему подросток так поступил? Это не укладывалось у Анжело в голове, ведь он ни словом, ни прикосновением себя не выдал и ухаживал за парнишкой, деля с ним кров и стол. Так за что? Неужели прав был Леон, говоря, что мальчишка пропащий?
И тут в мозгу вспыхнул взгляд, которым Рафаэль наградил его, покидая дом на следующее утро, после грозы. Тогда в карих глазах подростка была чистой воды ненависть. Сам того не желая, Анжело своим отказом нажил врага, вот Рафаэль и отыгрался. Хотя… откуда знать, не сделал бы мальчишка того же, если бы секс был? Да и какая теперь разница?
Опустившись в кресло, священник обхватил голову руками и застонал. В последнее время скандалов вокруг священников-растлителей стало слишком много, а потому ему просто никто не поверит. Анжело знал, насколько артистичен Рафаэль, как умеет изображать святую невинность и чистое, непорочное дитя. Чего стоит только лучистый взгляд больших карих глаз…
И даже если Анжело удастся каким-то образом доказать, что не касался мальчишки — это ничего не изменит. Жители городка всё равно будут на него коситься, такие пятна смыть невозможно. В их глазах он уже виновен. И не только в их.
По закону веры Анжело тоже виновен. Стал таковым в тот самый день, когда увидел Рафаэля в винограднике и не вмешался, наблюдал за чужой страстью, любуясь ладным телом мальчишки и ощущая, как наливается тяжестью собственная плоть. В этот самый момент он и согрешил. И неважно, что физически ничего не было — он не раз и не два имел подростка мысленно, «в сердце своём», которое сгорало в пламени вожделения и тут же возрождалось. Воскресало для того, чтобы снова рассыпаться пеплом, хороня под собой веру. Так какое он имеет право носить сутану и называться слугой Божьим? Запятнанный грехом не может быть посредником между Богом и людьми, так какой смысл что-то доказывать? Зачем? Он собственными руками пустил под откос свою жизнь, поддался искушению, не устоял и должен понести наказание.
Резкий телефонный звонок вернул Анжело в этот мир. Телефон стоял на столике рядом с креслом, в котором он сидел. Протянув руку, священник поднёс трубку к уху.
— Отец Анжело Сантини? — голос на том конце провода был старческим и властным. Он принадлежал епископу Виллани, чья резиденция находилась в Капурсо.
— Да, ваше преосвященство.
— Жду вас завтра у себя. Полагаю, вы понимаете, о чём пойдёт разговор?
— Я…
— Не по телефону. Завтра в полдень.
В трубке послышался длинный гудок, и Анжело медленно опустил её на рычаг.