Ненужные маски и глупые роли,
Где нужно бежать, и где можно остаться.
Последним аккордом последнего вальса.
Звенит тишина от реки до оврага.
Над полем сгоревшее знамя Рейхстага,
Над выжженным лесом и трупов горою -
Кровавая жатва минувшего боя,
Что скалила жадно несметные пасти,
Сгорают кресты покосившихся свастик,
На небе луна, словно ломтик лимона,
Рисует на грязи чужие знамена.
Сгоревшие трупы, разбитые танки,
Здесь стерты границы и сорваны планки,
Что можно сказать и чему прекословить,
Где даже земля почернела от крови?
Нужна молчать. Разговорам не время,
Здесь все позабыты и брошены теми,
Чья каждая фраза груба и цинична.
Звенит тишина так легко и привычно.
Сгорели дотла серебристые звезды,
Все глупо и сиро, ненужно и поздно,
Лишь только луна в небесах кашемира:
Слепа тишина задремавшего мира…
На небе луна, словно ломтик лимона,
По минному полю шагает Симона,
Шагает легко, в небывалые дали,
И ночь ее кутает в шелк и вуали.
Ей тень опустилась на белые плечи,
Огни догорают и гаснут как свечи,
Шагает вперед так легко и отважно,
Ей больше не больно, ей больше не страшно.
Звезда в волосах, как святая корона,
По минному полю шагает Симона,
Укутана в пламя и серые тени,
Шагает вперед без малейших сомнений.
Трава даже здесь пропиталась росою,
Симона шагает по полю босою
Тихонько смеется, лицо запрокинув,
Когда кто-то нежно стреляет ей в спину.
Стреляет легко, с неприкрытою страстью,
С лихвой упиваясь дарованной властью,
Звенит тишина в ожидании стона -
По минному полю шагает Симона.
Быть может, неверна последняя фраза,
Быть может, ошибка немого приказа,
Быть может, убийца без должной сноровки,
Не глядя, нажал на курок у винтовки,
И пуля слегка отклонилась от цели?
Так что же случилось на самом-то деле?
Оборвано разом последнее скерцо,
Где пуля навылет идет через сердце.
Вся жизнь разделилась на равные доли,
Симона не чувствует страха и боли,
Забыты ошибки, забыты страданья,
И мелочь, как пуля, не стоит вниманья.
Не ясно где бред, где реальность и грезы,
На белой груди распускаются розы.
Бутон за бутоном, прекрасней и строже,
Шипами все глубже в холодную кожу.
Цветок за цветком, за ошибкой ошибки,
Симона шагает с холодной улыбкой,
Кровавыми каплями стали бутоны,
По минному полю шагает Симона.
Разрытые ямины, рвы и траншеи,
Холодные звезды, как бусы на шею,
С улыбкой ей ночь одевает небрежно,
Симона шагает вперед безмятежно.
И справа и слева – безликие трупы,
Ненужные жертвы. Безумно и глупо,
Ах, сколько всего не успели живые!
Симона их видит, как будто впервые,
Погибших в плену догоревшей истомы,
Быть может, дружили и были знакомы?
Как жизнь исказилась от края до края…
Симона не помнит, не верит, не знает.
Но вот, под ногами, невинная жертва,
На бойне кровавой погибшая первой.
Распятая смертью в обугленном лоне,
До боли знакома уставшей Симоне.
Души обгоревшей звенящая струнка
Она словно образ известного Мунка,
Укрылась руками от взрыва безлико,
Немой персонаж злополучного «Крика».
Симона не помнит, не знает, но все же,
Они так различны, они так похожи.
Как много границ изменило сраженье,
Они, словно сестры. Они – отраженья.
Симоне не важно, кто был перед нею,
Уходит к рассвету скорее, скорее,
Вперед, без оглядки, отважно и смело.
Она не поймет, что нашла свое тело.
Все бросить и прочь убежать без оглядки!
Раскрыт ее зонтик, надеты перчатки,
И душно цветут в волосах анемоны...
В звенящее утро шагает Симона,
За шагом шаги, а за пыткою пытка,
Раскрошена пылью могильная плитка,
Стремится Симона до цели привычно,
Стремится вперед, а куда – безразлично.
Ей просто отчаянно нужно проснуться.
За плечи закинуты пыльные бутсы,
И штык на винтовке блестит безмятежно.
А мир исказился, и станет ли прежним?
За часом часы, за мгновеньем мгновенья,
Жестокая пытка скупого терпенья,
Шагает Симона по полю беспечно,
И так без конца, и вот так бесконечно.
Рассвет отражают стеклянные блюдца.
По минному полю без права вернуться,
Шагает Симона, на кладбище старом,
В плену бесконечном чужого кошмара.