красный плат заката
мелким-мелким крестиком,
бисером из звёзд.
А соседка Клава
поливала матом
бедолагу дворника
за потраву роз.
Обещала грозно
неземную кару
в виде обрезания
кой каких частей.
Но лежал блаженно
с бутылём на пару
поперёк розария
дворник Евстигней.
Грозовым раскатом
громыхнула ночка,
по небесной пялице
молнии в разбег.
И тогда сказала
мне трёхлетка дочка:
«Папа, кто лугаетца,
тот не чуловек!»