куда покуда ходят поезда,
судить нас заполуночной звезде,
гудеть счастливым мокрым проводам.
Вот это жизнь. Точнее, конденсат,
эссенция евангельская, что ли.
А ты её заложник-адресат,
знаток новозаветного пароля.
Лукавый раб, а так же беглый сын
и пассажир пожизненный плацкарта,
отец далёк, плацкартный чай остыл
и карты не сулят большого фарта.
"Какие были жирные тельцы!
В отцовском доме. Оказаться там бы."
Везде носков свисают огурцы,
попробуй увернись, шагая в тамбур,
где курят чёрт те кто и чёрт те что,
где сигареты тлеют в синих пальцах
и ты для них не свой, а конь в пальто,
для пацанов острожников-страдальцев.
Их разговоры - это керосин.
Стань незаметным, в воздухе рассейся.
Они - с одной, с другой - этап осин,
шестёрочная масть дерев расейских.
Гружёные поклажею листвы,
они бредут и матерятся тихо.
А ты к ним на "родимые" и "вы".
Они глядят и сплёвывают лихо
лист за листом. Осенний неуют,
глухие сумерки и Чехов не при чём тут.
И те и эти - сплюнут и убьют,
в кровавой луже сапогами чмокнут.
Как далеко язык тебя завёл.
Ты начинал с Евангелья. А вот же.
Недаром всероссийское "кОзёл"
бросает некто, видимо, с Поволжья.
Ты осуждён звездой, они - бабьём.
Ты - за побег. Они.... допустим, драка.
И не впускает тамбура объём -
чтоб он не задохнулся - Пастернака,
любителя на ранних поездах
приникнуть к родничку народной речи.
Иной расклад, - прокашляет звезда, -
и если не убьют, то покалечат.
