В годы те, костей немало, убаюкал русский лес.
Дикий клекот, свист веревки, гарь, пустые города.
То с охотой и сноровкой, ела русский люд Орда.
Иногда сводило челюсть, крупно капал жир с костей.
А спустя всего лет десять, снова Ваня жди гостей.
Но не вечен пир кровавый, и четырнадцатый век.
Был увенчан русской славой, прогремевшей меж двух рек.
Сбросив гнет с себя поганый, встала во весь рост страна.
Кто же знал, что в двадцать первом, повторятся времена…
Ехал верхом князь Михаил, думу тяжкую хранил.
Близок, взмах ордынских крыл, нету для отпора сил.
Еле-еле по сусекам, наскребли бойцов немного.
Мало нынче человеков, черепа всё вдоль дороги.
Три тумена здесь прошли, что привел московский Юрка.
Нагишом в густой пыли, девок волочили урки.
Брали на копье детей, мужика рубили лихо.
Ни обола, ни плетей, на тверском уделе тихо.
Ворогов подстерегли, у Бортенева деревни.
резали, рубили, жгли, будто дух варягов древних.
Распрямил холопьи плечи, силы, в них вдохнув с лихвой.
Завели ребята речи, люб удел сей удалой!
Лучше жалкой рабьей доли, что пришлось всем пережить.
Как расстался с головою, Юрий князь на речке Сить.
Вот уж почитай полвека, над землей свистит аркан.
Кровью наводнились реки, да пирует наглый хан.
Донесли сию крамолу, до Узбековых ушей.
Очи опустил царь долу, не погнал гонцов взашей.
А Юрко, бежавший с боя, пел как в клетке соловей.
Михаил сейчас в героях, ходит на земле твоей.
Победителем туменов, чтит его посадский люд.
И за власти ханской смену, тут и там урусы пьют.
Есть работа Э приказу, ты не можешь больше ждать.
Либо выведем заразу, либо Тверь утроит рать!
Слушал, хан не убирая, с Юрки хищных рысьих глаз.
Верных псов, не слышно лая, тот продолжил свой рассказ.
Покусился на святое, раб твой Мишка, подлый змей.
Говоря, что Тверь закроет, для незваных всех гостей.
Мужикам отдаст работу, будет разделять доход.
Хватит подлой с них заботы, дань, платить который год.
Как известно благодетель, освещающий наш век.
Дай Всевышний многолетья, солнцеликий хан Узбек.
Дать решил народу праздник, и украсить быт степей.
Объявил Батыриаду, дабы жили веселей.
Молодые багатуры, тренируются верхом.
Кто с налету саблей рубит, кто несется с ветерком.
И всего-то денег нужно, пятьдесят тысяч серебром.
Но тверской коназ недружный, их не отдает добром.
Не по средствам, мол, живете, рассыпая горсть монет.
Ставя замки на болоте, да жируя на весь свет.
Дань мы полностью отдали, как и прежде бьем челом.
Ну а танцы да медали, пусть оплатит Кизякпром.
А когда никто не слышит, открывает князь секрет.
Говоря, что на приблуду, ханскую – финансов нет!
Зубы, обнажив в оскале, протянув туфлю к губам.
Хан в несвойственном запале, треснул Юрку по зубам.
Я тебе давал тумены! Я тебе давал людей.
А теперь ко мне явился, нарочным дурных вестей!
Где моя сестра Кончака? Где мой верный Кавкадый?
Я всю вашу землю прахом, вам покажется Батый
неразумною дитятей, что ж узнайте гнев отца.
Сурок-бей! вставай с полатей, к Михаилу слать гонца.
В моей ставке, через месяц, ему с сыном старшим быть.
или сам к нему приеду, со всем войском погостить…
Тверь умолкла, вестник ханский, не вошел под сень палат.
Передав наказ тиранский, тотчас ускакал назад.
Князь раздумывал недолго, нужных слов не находя.
И в последний раз на Волгу, повела его стезя.
Жена Анна хмуря брови, тонким почернев лицом.
Пред народом не рыдала и держалась молодцом.
Простой люд меж тем теснился, падая у ног коня.
Вытирая соль с ресницы, и крича, возьми меня!
Да боярин пестун старый, утешал людей как мог.
Путь то предстоит немалый, главное шатра порог.
Преступить, как хану нужно, не нарушив их обычай.
И тогда пройдет все дружно, не придется стать добычей.
Может, вымолит гречанка, ведь Узбекова жена.
От рождения христианка, православная она.
Шепнет в ухо темной ночью, посреди земных утех.
Ведь в иной судьбе пророчьей, выходил добром сей грех.
Тверской князь нахмурил брови, злая мысль на ум пришла.
Сколько в жизни пролил крови, чрез постельные дела.
Заслужить себе спасенье, как же с этим дальше жить.
Прочь интриги да сплетенья, разрубить ударом нить.
Как же может воин храбрый, что всю жизнь ходил на рать.
Нынче греческую бабу, ходатаем посылать…
А собрать бы войско свежо, к Гедимину слать гонца,
Звать ушкуйничков за межу, до рязанского крыльца.
Заманить Орды тумены, в темную да злую гать.
И сломать через колено, меч из рук не выпускать.
Мысль ушла, чуть появившись, не видать победы нам.
Это значит, что на утро, поплывет вниз караван.
Ехал Михаил по Волге, крест дорогой теребил.
До Сарая ехать долго, но прием грядет не мил.
Хан сперва чуть улыбнулся, поиграл как с мышью кот.
Потянулся, ухмыльнулся, извини, мол, от забот.
Тебя князя оторвали, только уточнить хотели.
Ходит слух, будто недале, усомнился в общем деле?
Что ругал Батыриаду, не хотел к себе пускать.
Тех, кого тебе в награду, присылала Орда – мать.
Заковать его в колодки, пусть познает тяжесть уз!
Возле юрты на лебедку, чтобы место знал урус.
Хану внемлите батыры, и порадую я вас.
Пир окончен и турниры, нынче скачем на Кавказ.
Осмелели Хулагиды, надерзили грубо нам.
И за хлесткую обиду, двинем войско на Ширван.
Михаил тащился рядом, всю дорогу у седла.
Брел в изорванном наряде, ел объедки из котла.
Каждый день лупили лихо, Юрка сильно лютовал.
Кавгадый смеялся тихо, день за днем коназ сдавал.
Бороденки прежней клочья, развевались на ветру.
Вот однажды видят очи, трое подошли к шатру.
Надоело развлечение, хан желает отдохнуть.
Посему конец мученьям, знать пора в последний путь.
Застегали его плеткой, затоптали сапогом.
Скоро страшную находку, встретит звоном родной дом.
Везли долго, везли молча, через степь, поля, леса.
И людей крестилась толча, и не тлели телеса.
Чудо видели в Рязани, Переславле и Калуге.
И молва быстрей, чем сани, пронеслась стрелою с юга.
Даже на Москве бояре, в углу княжеских палат.
Говорили, что изстари, тлену неподвластен свят.
Тверь собралась, замолчала, и, припрятав топоры.
Как пчела для дела жало, попритихла до поры.
Свист аркана он не вечен, уничтожит орду Русь.
Ворог с виду безупречен, но хорош к застолью гусь…
