Лена видела, как трясет Игоря, но никак не могла заставить себя подойти к нему, взять за руку, удержать от дрожи. Напротив, она отступила на несколько шагов и застывшими глазами уставилась ему в спину.
Так уж получилось, что это были первые настоящие похороны в её жизни. Когда такое случилось с бабушкой, её уберегли от потрясения, считая, что детская психика не справится с потерей вырастившего её человека, и увезли на три дня к маминой подруге. Тамошние дети по огромному секрету сразу же рассказали Лене, почему она оказалась у них в гостях и какое-то время насильно пичкали липкими ирисками, совали в руки кукол, настоящий игрушечный рояль, а она сидела безучастная, натужно улыбалась и понимала, что ничего этого не хочет. Но потом, как любой ребенок, увлеклась и даже смеялась по-настоящему. Но почему-то громче обычного и других детей. Вечером за ужином взрослые подкладывали ей лучшие кусочки и с нарочитой любезностью уговаривали съесть чего-то еще. Лена принимала повышенное внимание, купалась в ласке и, кажется, успокоилась. Она почти уже поверила, что на самом деле произошло что-то другое, не такое, как сказали девочки. Но даже если на самом деле, то ничего в этом страшного нет, раз теперь все её так любят и по-доброму относятся. Единственное, что сейчас угнетало, так это слово бедненькая, которое прилепилось к её имени, да и еще отсутствие папы и мамы. Без них она еще ни разу ни у кого не гостила. Потом она помогала маминой подруге убрать со стола, чем заслужила новое одобрение. Помощь не прошла даром. Слова девочек, с которыми она замечательно провела день и уже считала своими лучшими подружками, вернули на землю. Вернее, говорила только старшая, младшая же согласительно кивала в такт словам.
— Мамочка, вот ты её хвалишь, вкусненько угощаешь, к себе прижимаешь, гладишь, а она — целый день сегодня смеялась!!! У неё бабушка умерла, а она смеётся. Мамочка, ни одной слезиночки не проронила! Она плохая девочка и бабушку свою не любит нисколечко! Мы больше не будем с ней играть! Пусть уходит. В свой дом!
Что было дальше, Лена помнила смутно. Наверное, она говорила, как бабушку свою любит, какая она золотая у неё. А, может быть, и не говорила ничего. Девочки были правы, она не плакала ни в этот день, ни потом. Мало того, она старалась, силилась выдавить ту самую единственную слезинку, что изменила бы мнение о ней, но ничего, ничего не выходило. И тогда Лена выход нашла: она густо-густо наслюнявила глаза и пошла показывать.
— Вот, смотрите. ...Я...плачу. ...Смотрите... Я... плакала... — голосок тоненький, пауза на паузе.
Глаза показывать расхотелось.
— Мама вечером придет и выгонит тебя, такую обманщицу! — Сказала старшая девочка. — Это слюни, а никакие не слёзы. Притворщица и обманщица ты, Леночка! Пойдем, — сказала она младшей сестре, — не будем с ней больше играть. И чтобы кукол наших больше не трогала!
Лена забилась в угол и до самого вечера не выбиралась оттуда. Правда, перед приходом родителей девочки взялись мириться с ней, и Лена снова им поверила. За столом ничего есть не могла, отказывалась, стеснялась себя, своих рук.
— Ты это чего нам тут удумала? Голодать собралась, моя бедненькая? Видите, девочки, как Леночка расстраивается. Сейчас мы её таким вкусненьким угостим, чего она у себя дома никогда не пробовала. И не попробует. Потом маме обязательно расскажи, как мы тебя кормили.
Приговаривая что-то еще, мамина подруга выложила из железной банки с желтым рисунком на крышке маленький кусочек чего-то мягкого, маслянистого. Лена попробовала и закатила глаза. Вкус поразил, покорил, ей вновь сделалось хорошо у этих добрых людей, и обвинения девочек казались теперь справедливыми. Она такая плохая, не плачет по бабушке, а к ней всё равно хорошо относятся. И потому, когда девочки принялись выспрашивать, на самом ли деле она такого никогда не ела, Лена легко призналась, и следующие насмешки больше её не задевали.
— Теперь же ела, — весело сказала она. — Хорошо, что бабушка умерла, а то бы я такой вкусноты никогда не попробовала! — выпалила с большой уверенностью, что говорит хорошее.
Где-то внутри начала было разливаться радость, но раздумала, заметив, как слетели улыбки с лиц взрослых. Слетели, но очень быстро вернулись обратно. И они вновь взялись её смешить. Лена держалась-держалась и вдруг рассмеялась хрипло, больно, но виду не подала. Она откидывалась назад, а потом грудью брякалась о край стола. Девочка на всю жизнь запомнила, как это смеяться, когда совсем не смешно.
После ужина сестрички ушли играть к соседям, а Лену не взяли. Она осталась среди кукольного богатства, но боялась что-то тронуть без разрешения. Подруга мамы заметила её нерешительность и предложила взять любую.
— Нет, Вы дайте сами...
А потом, стояла с опущенной головой и мотала ею, не соглашаясь ни на эту, ни на ту, ни на другую.
— Да что с тобой, Леночка? Чего ты хочешь? Скажи!
И тогда Лена решилась, собралась волю в кулак и показала глазами на главную красавицу, что сидела на пианино. На любимую куклу старшей девочки, которой никто не смел даже пальцем касаться.
— Да ты что, Леночка... Аня... — но больше ничего не сказала, решительно стянула куклу, грубо вложила Лене в руки и сразу ушла.
Та качнулась, но не обратила внимания, потому что задохнулась счастьем. Красавица, о которой она и мечтать не смела, была в руках, и Лена думала только об одном: скорее наиграться, пока не пришла Аня! Кукла была волшебная. Она брала соску и отворачивалась от ложки с кашей. Лена всё это видела! Вот только сейчас ни соски, ни ложки у куклы не оказалось. Просить об этом мамину подругу было бы совсем стыдно... И она взялась играть так. Нашла какие-то лоскутки, тряпочки. Они и стали косынкой, пеленкой... Кукла превратилась в настоящего малыша! Лена прижала его к себе и поняла, что отдать его больше не сможет. Тем более Ане!!! Взрослые были в другой комнате, не мешали ей играть. Лена выключила свет, уселась на полу в глубине пианино, крепко прижала малыша и, наверное, уснула. Потому что очнулась она от рыданий и выкриков старшей девочки. Горел яркий свет. Лена щурилась, но уже различала действительность. Аня яростно сорвала с её малышки платок, пелёнки, бросила под ноги, растоптала. Слёзы из её глаз рассыпались, как искры.
— Ты зачем ей дала мою куклу?!! Зачем дала?!!
Лена боялась вылезать из своего укрытия. Она хотела исчезнуть, растаять, раствориться. Но больше всего она завидовала сейчас своей бабушке и терзалась неведомыми ранее ощущениями. Как же сладко и упоительно было играть с запретной куклой, как быстро она стала своей, самой родненькой на свете, как нестерпимо больно лишиться её, но страшнее всего от стыда. Жгучего, непереносимого стыда, что воспользовалась отсутствием хозяйки и чуть не присвоила чужое. Мало того, из-за неё виновата подруга мамы, расстроена Аня. А ведь они так хорошо к ней отнеслись. Кто-то захочет после такого жить? Вот и Лена больше не хотела.
Она замкнулась, и до возвращения домой сидела, как мышь. Подруга мамы отвезла её на следующий день, к вечеру. Дом был полон людей. Своих, знакомых и совсем незнакомых. Накрыты столы, и еще пахнет чем-то непереносимым. Запах оглушил, задушил, врезался в подкорку.
И душит, душит теперь!
...Лена очнулась от морока. Глотнула воздуха, но легче не стало. Спины Игоря она больше не видела. Он стоял на коленях и судорожно вздрагивал, цепко ухватившись за края гроба. От содроганий недвижно лежащий отец качнулся. Кто-то начал поднимать Игоря с земли, тот не давался, заходился в безмолвном горе. Лена подалась к нему, обняла, потянула наверх. Он послушался, поднялся, крепко сжал ей запястье. И тут на Лену пахнуло. Пахнуло из прошлого. Она распознала запах.
Господи, да это же распил!
Вновь, как тогда, в первый вечер дома без бабушки, стало нечем дышать. Теперь она ухватилась за Игоря. Схватилась намертво. И он, сам еле держась на ногах, вдруг почуял ответственность за эту юную женщину, почуял новую силу и понял, что теперь выдержит всё. Быстро восстановилось дыхание. Оказалось, очень просто быть сильным, когда есть — кого защищать. Отца больше нет, значит, он теперь старший.
Игорь посмотрел на отца, и ему показалось, что по его лицу пробежала тень, которую он воспринял за одобрительную улыбку.
По небу плыли неторопливые облака. С одного из них ему и вправду махал его папка и широко улыбался. Но Игорь не догадался посмотреть наверх, а значит, не скоро его отпустит серая повседневность.
