Повсюду обвинят в педофилии,
И женщины, живущие вокруг,
Пусть лучше будут называться «друг».
Как, помнится, душа моя алкала
Прелестного изгиба и овала,
И прочей лобачевской красоты,
Которой полны девы и цветы.
Еще я помню, восхищался тоже
Мурашками на обнаженной коже,
И посвящать готов был сотни строк
Углу схожденья (расхожденья) ног…
Дыханью, напряженью, онеменью,
Касанию, потом прикосновенью,
Сухим губам и влажности иной,
И вспышке молний в комнате ночной…
И мускусному запаху истомы,
И блеску глаз с усталостью, знакомой
Всем тем, кто хоть и не был деве «муж»,
Но был любви и нежности не чужд.
… Теперь чего уж. У ровесниц прежде,
Чем расставаться с лоскутом одежды,
И учащать биение сердец,
Один вопрос: «Пойдем ли под венец?»
А тех, что юны и чужды расчета,
Мне нынче больше жалко отчего-то,
И я бы в них, признаться, не хотел
Отбить охоту к сопряженью тел…
…Наверно так уходят в ветераны
Все ловеласы или дон-жуаны,
И я тебя благодарю, Господь,
Что был из них когда-то тоже… хоть!
