Гаврош (Проза)

Часть 1-ая
  
   Он расшвыривал спутавшуюся лозу, спотыкался, падал, обдирая в кровь руки, поднимался снова и лупил, лупил по песку в каком-то истеричном остервенении, сотрясая воздух страшным сквернословием. Выходные туфли, конечно же, подпортил изрядно... Но обо всём этом он пожалеет завтра. А пока, пока ничего не жаль, ничего!
   Споткнувшись в очередной раз, он не удержался и рухнул, больно ударившись спиной. Мгновенно перехватило грудь, в глазах потемнело, и он лежал, боясь шелохнуться, и хватал как рыба воздух. Но едва ясность ума стала неторопливо возвращаться, первое, что увидел: высокое звездное небо. Оно раскинуло над ним своё роскошное покрывало, а он, крошечный взбунтовавшийся человек, потрясённый мощью и силой мерцающего полотна, медленно восстанавливал дыхание и понимал, что успокаивается.
   Еще накануне, готовя грандиозное мероприятие в одном из залов "Интуриста", посвященное своему рождению, он подумать не мог, что его так испугает эта цифра. Пятьдесят. Не знал, что, проснувшись праздничным утром, он утрёт со лба липкую испарину и твёрдо решит никуда не идти. Вернее, на минуту забежит в нарядно украшенный зал, любезно поблагодарит всех собравшихся и, сославшись на срочную операцию, предложит праздновать его юбилей без него. Прихватит со стола бутылку "Столичной" и, старательно пряча глаза, под недоуменное, явно неодобрительное молчание выскочит из зала. Сорвет с места машину и, нарушая скоростной режим и правила обгона, примчится сюда, за город, где чистый воздух, где он один, где нет удушающего липкого лицемерия. Где он, наконец, может быть самим собой.
   «Это не истерика, нет не истерика», — успокаивал он себя, — «И не страх перед осознанием того, что тебе полтинник. Это просто — поступок». Он наконец-таки сделал не то, что принято и обязан, а то, что пожелал сам.
   Валера сел, обхватил руками колени и долго смотрел перед собой невидящим взглядом, вдоволь напитавшимся холодным светом. С той поры, рассматривая себя в зеркало, он то и дело отмечал, что глаза переняли этот мерцающий блеск. Что-то закралось в душу, оставаясь пока невнятным и плохо читаемым.
   Но уже ставшей привычной рациональность хозяйственника быстро выпроводила из мыслей романтические грёзы. Надо бы дней через десять поле перекопать... Листья вроде убирал, а вон их, сколько вокруг лозы набилось. Он сгрёб их к себе поближе и, собирая в кучу, вдруг ощутил под ладонью маленький колючий комочек. Ёж? Ну конечно ёж! Откуда ты здесь, малыш? Валера бережно поднёс бедолагу к лицу и долго любовался, как тот сопит и, не просыпаясь, настороженно водит розовой кнопкой носа. Поначалу он решил уложить ежа обратно в листья, но, почувствовав, как продрог сам, быстро поднялся на ноги и побежал к дому, крепко прижимая к себе нежданный, свалившийся буквально с неба, подарок.
   Уже войдя в дом, заметил, как сиротливо смотрится на столе пустая бутылка водки. Неужели допил? Всю? Когда? Так и не вспомнив про это "когда", он отставил пустую тару под стол и повалился на диван.
  
   Утро наступило быстро.
   Валера проснулся. Несмотря на выпитое, голова ни капли не болела. Да и без сухости во рту, видимо, обойдёмся. Вот что значит хорошая водка и чистый воздух. Правда, не ел ни черта. Он взял связку ключей и вышел во двор открывать кухню. Долго стоял возле распахнутого холодильника, но ничего интересного не обнаружил. Затем открыл ванную комнату и надолго пристроился к унитазу. Моча показалась чистой, прозрачной, что ему очень понравилось. И чего люди боятся пятидесяти лет? Вроде, всё точно так же... Чудики, одним словом.
   На душе было хорошо и спокойно. Вот только, он было собрался открыть водяной кран, как почувствовал, что на него кто-то пронзительно смотрит. Отвратительное ощущение, особенно в момент, когда знаешь, что вокруг в действительности никого. Он внимательно осмотрел себя в зеркале. Глаза чистые, всё так же гладко выбрит, за ночь щетина даже и не отросла. Он пригладил рукой мелко вьющиеся волосы. Красив. Чертовски красив. Валера любил себя, но еще больше его любили женщины... Чей-то внимательный взгляд не дал таки додумать эту приятную мысль до конца. Валера повёл глазами и невольно вздрогнул. Из слива раковины его изучали два блестящих глазика.
  — Ах ты, бестия... А ну, вылезай! — он просунул пальцы в отверстие. Но куда там. Шустрый гекон уж был таков. — Надо же, пугать меня пришёл, — Валера усмехнулся своему отражению. — Пугать меня? Да здесь хозяин — я! Я и никто больше! Сам кого хочешь сейчас напугаю! — отбросив зубную щетку, он выскочил во двор и долго бегал по своему полю, получая удовольствие от холодного воздуха, что заглатывал не жалея горла, от низкого прозрачного неба, вечнозелёных ёлок и олив, что так удачно посадил и которые здорово смотрятся теперь среди голых деревьев.
   Наверно со стороны это выглядело забавным, как взрослый солидный седовласый мужчина в выходном костюме носится среди деревьев, но ему было хорошо, а это — главное!
   Успокоившись и отдышавшись, Валерий долго раздумывал, как поступить с ежом, но затем махнул рукой и взял его в город. Собрался, перепроверил: надёжно ли закрыты замки, и пошёл выводить свою красавицу из гаража.
  
   По дороге он притормозил машину возле черного хода продуктового магазина, тайным постукиванием коснулся двери, и она почти тут же отворилась. Минут через десять он вынес оттуда клетку с яйцами, осторожно пристроил её на заднее сиденье и тронулся дальше. С центрального входа далеко вперед тянулась неспокойная очередь из простых смертных, тоже желающих есть.
   Сиделка должна была ждать его на проспекте, сразу за аптекой. С ней самой он не разговаривал, но так его заверила приятельница, что организовала эту встречу. Валерий понимал, что запаздывает, но никаких угрызений совести не испытывал. Он привык, чтобы его ждали. Всё утро хмурившееся небо наконец-то выжало из себя первые капли. И они, вырвавшись на свободу, тарабанили по лобовому стеклу с такой силой, что пришлось включить дворники.
   Валера свернул с центральной улицы на проспект, всё же мысленно проиграв несколько винительных фраз, внимательно оглядел улицу и невольно усмехнулся. Возле аптеки и даже несколько дальше — его не ждали. Во всяком случае, никто из тех редких прохожих, которых он увидел, приспустив оконное стекло, не вписывался в его представление о том, как должна выглядеть обычная сиделка. Хороша работница, ничего не скажешь, подумал он, сворачивая на повторный круг. Так он, окончательно разозлившийся, прокатался вхолостую еще несколько раз. Затем резко тормознул возле аптеки, до конца опустил стекло и высунулся наружу. На улице никого не было. Да это и понятно, лило, как из ведра. Обычно на этой стороне, что рядом с вокзалом, шла бойкая торговля всякой всячиной, а тут закрылись даже лавчонки. Несколько невежливых холодных капель шлёпнули по макушке, и он, смахнув их с волос, поспешно укрылся в салоне. На улице и вправду никого не было, за исключением странного существа — не то мальчика, не то девочки, стоящего под голым деревом и видно, что насквозь промокшего. Какого оно пола из-за короткой стрижки и несуразной одежки было не разобрать. Существо держало что-то в кулаке и с аппетитом уплетало, но, заметив к себе интерес, руку опустило и будто нерешительно подалось вперед. Валера вечно зверюшку всякую жалел, а тут человек мокнет. И потому, не раздумывая, он перекинул коробку с ёжиком на пустующее сиденье переднего пассажира, приоткрыл заднюю дверцу и махнул рукой:
  — Давай, садись...Кто ты там есть... Вместе подождем... Только смотри, яйца мне не разбей.
   Существо, будто ждало приглашения. Через мгновенье в салоне их было уже двое.
   Валера, в который раз за день усмехнувшись в усы, поправил зеркало заднего видения так, чтобы ему было видать еще одного нежданного гостя, и спросил:
  — Ты вообще кто?
  — Женя, — тихо послышалось в ответ.
  — Женя... Понятно... Ну что, Женя, ждёшь кого?
  — Уже дождалась...
   Валерий, не сумев сдержать удивления, резко развернулся назад: — Кого это ты уже дождалась? — теперь он сам понял, что это всё-таки она, а не он, и принялся снисходительно осматривать пассажирку.
  — Вас, — послышалось еще тише.
  — Так, девушка милая, Ваш загадочный ответ начинает меня раздражать, — произнес он полу брезгливым тоном. — Верно, говорят, не стоит быть таким жалостливым, это тут же может усложнить жизнь... Давай, доедай скоренько свой хлеб и выкатывайся из машины по добру по здорову.
   Девушка смешалась и протянула ему ладошку.
  — Это не хлеб... Посмотрите... Это пирог. Это я вам везла...Просто, Вас долго не было, я замёрзла и, чтобы быстрее время прошло, взяла кусочек... Там еще есть, много, смотрите, — она раскрыла какую-то котомку, развернула полотенце.
  
   И Валерий действительно увидел аккуратно разрезанные куски пирога. Рука сама потянулась за одним из них. Аромат ванили и корицы наполнил салон машины забытым теплом. Он надкусил и не смог сдержать сорвавшегося стона. Проглотив кусок, Валера поджал губы, потому что глаза наполнились горячими слезами. Эта свалившаяся на голову странная девчонка со своим несуразным пирогом напомнила ему... Напомнила ему, как воскресным утром он просыпался от запаха сдобных булочек...обязательно с кишмишом... Сонный, с румяными от сна щеками шлёпал на кухню и, прислонившись к дверному косяку, наблюдал, улыбаясь, как мама с подвязанными волосами и в белом крахмальном переднике достает из духовки первую готовую партию. А сверху на плите ждут своего часа ватрушки и обязательный с плетеными косичками пирог.
   Чувствуя, что задыхается от воспоминаний, Валерий набрал полную грудь воздуха и резко выдохнул. Сжав в кулаке остаток пирога, он сверкнул глазами в сторону девчонки и сквозь зубы процедил:
  — Ты кто и откуда?
  — Я Женя...
  
   Валерий прокрутил второпях свою жизнь и понял, что в такую дурацкую ситуацию еще не попадал ни разу. Ему хотелось выйти из машины, резко открыть дверцу, схватить в охапку это существо, которое, как ему казалось, обязательно будет упираться, и вышвырнуть её из своей жизни, как ускользнувший утренний сон. Когда вроде что-то еще помнишь спросонок, но чаще — не помнишь... Благоразумнее так было бы и поступить... Но, он еще раз осмотрел улицу, никого не обнаружил, чертыхнулся про себя и снова обернулся к ней. Девчонка сидела неестественно прямо, скрывая изо всех сил, что дрожит от холода, и вдобавок с её коротких волос то и дело смешно плюхалась капля. Валера отчего-то перестал сердиться, демонстративно долго в этот раз, рассматривая её с ног до головы, и, наконец, откинулся на спинку сиденья, не сдерживая судорожного смеха. Он хохотал над собой. Смеялся над тем, что мало того, он, взрослый пятидесятилетний человек, попал в глупую и нелепую ситуацию, так вдобавок: ловит себя на мысли, что не собирается из нее выпутываться, а скорее наоборот — желает участвовать в спектакле и дальше. И быть ни кем иным, а самым что ни на есть главным действующим лицом. Рядом с этой странной крохой он вдруг почувствовал себя сильным, важным и каким-то значимым, чуть ли не вершителем судьбы человеческой.
  
  — Так сколько тебе лет, Женя?
  — Восемнадцать, — с каким-то вызовом ответила девушка.
  — Сколько? — недоверчиво переспросил Валерий. — Надо же...я бы больше двенадцати не дал.
   Он еще раз усмехнулся в усы, заметив, какой безмолвной обидой наполнились её глаза.
  — Ладно, ладно, — примирительно продолжил он. — Жень, ну объясни ты мне, глупому, старому дурню, почему ты везла этот пирог именно мне?
   Она подняла на него удивленные глаза, смешалась и некоторое время молчала, видимо подыскивая более тактичный ответ. Затем еле слышно произнесла:
  — А я не именно Вам везла... Я дедушке...
  — Какому дедушке? — и тут, хлопнув себя по лбу, Валера всё понял. — Господи боже мой...так ты и есть та самая сиделка, которую я битых два часа, как жду?!
  — ...это я Вас...два часа... — Женя потупилась и не договорила.
  
   Теперь он совершенно иными глазами осматривал девчушку.
  — И ты хочешь сказать, что тебе я доверю жизнь своего отца? Тебе? ...Да ты посмотри на себя, ребёнок! ...Стоит, на улице хлеб ест...
  — ...Это не хлеб...это пирог,.. — робко послышалось сзади.
  — Да молчи уже,.. — Валера повернул ключ зажигания и, наплевав на остывший мотор, рванул с места. — Ну, поехали, к дедушке... Пусть сам с тобой разбирается. Тоже мне...Га-а-авро-о-о-ош-ш-ш...
  
   Последним словом он выплеснул весь накопившийся за жизнь сарказм и еще раз поправил зеркало, чтобы видеть свою скукожившуюся вдруг пассажирку.
  
   ........
Часть 2-ая
      
   После внезапного ухода матери, отец, прежде тихий и покладистый человек, разом превратился в склочного капризного старикашку. Валера было предложил ему переехать жить к себе, но тот категорически запротестовал. Мало того закатил серьезный скандал, обвинив сына в бездуховности и осквернении материнской памяти.
  — Я здесь с ней всю жизнь прожил! — срывающимся голосом кричал отец. — А ты...а ты,.. — воздуха больше не хватило, и пожилой человек тяжело и обреченно опустился на стул.
   Валера пытался было напомнить, что в этой квартире, пробитой им через друзей-приятелей, они живут не так уж и давно, но, глядя на трясущиеся руки и подрагивающий подбородок отца, смолчал.
   Старческое ворчание и обиды еще как-то можно было сносить, но вот капризы в еде, когда многое приходилось доставать всеми правдами и неправдами, и беспочвенные жалобы соседям, обижали и уязвляли. Особенно он ощущал это, когда въезжая во двор на ослепительно чистой машине, выходил из неё такой наглаженный и напомаженный, а отец жалкий и неопрятный, услужливо поднимался с лавочки и, оставив своих престарелых подружек в цветных платочках, мелко семенил навстречу. "Откуда он достал эти лохмотья?" — с досадой думал Валера. И, пока подчеркнуто согбенный отец плёлся к нему, красивый, благополучный сын стоически терпел осуждающие взгляды и откровенные перешептывания. Сам, вон каков франт, а отец-то отец... И как не стыдно? Как?..
   Дома, открыв холодильник, под завязку забитый так и не тронутыми банками с икрой, ветчиной, рыбой, пачками масла и прочим недоступным в повседневной жизни продуктом, Валера взрывался.
   Отец упорно ел лишь яичницу и дешевую вермишель, ни к чему иному не прикасаясь.
  — Ну что ты прибедняешься? Ну что? Тебе есть разве нечего? Ты же от этих яиц заболеешь! Я стараюсь, тащу... Что не так, папа? Что не так? — эмоционально кричал сын.
   И тут отец совершил невиданное. Он в страхе закрылся от него руками.
   Валера застыл посреди кухни с приоткрытым ртом.
  —...что?...что? Ты от меня закрываешь? Ты меня боишься?.. Неужели ты думаешь, что я могу тебя ударить?.. — обалдело вопрошал сын. — Папа, да ты что? — он, разом покрасневший, бросился к отцу, коснулся его рук, но тот, громко вскрикнув, стал рьяно отмахиваться. Валера отошел от него, присел на стул и крепко сжал ладонями виски, потому что внутри что-то начало взрываться. Он понял, что это так крепко ударило по мозгам резко подскочившее давление, и если сейчас не успокоиться, то: то ли еще будет...
   Отец тоже, как что-то поняв, успокоился и сидел теперь словно мышка.
   Время томительно потянулось. Оба сидели тихо, не шелохнувшись. В этой зловещей тишине могла пройти целая вечность.
  — Папа, ладно, забыли, — Валера тяжело поднялся со стула. — Пойду я...
  — Опять шляться, гулять спешишь, а мне тут одному сидеть, — язвительно послышалось в ответ.
  — Да уж, а то к тебе тут никто не приходит. Соседка скажешь, с пятого этажа не спускается?
  — Да что ты, что ты! — отец замахал на него ладошками, как на черта. — Какой сам, так и на людей порядочных наговариваешь! Тебе все плохие, один ты хороший! — отец опять разошелся не на шутку. Он разволновался, и затрясся всем телом.
   Но Валеру тоже было не остановить:
  — Ну да, я плохой! Но именно я делаю вид, что не вижу, как из дома пропадают вещи! Мамины, между прочим, вещи!
   Отец схватился за сердце и повалился на диван.
  — Не притворяйся мне здесь, не притворяйся! — безжалостно произнес сын.
  — Что именно у тебя пропало? — неожиданно спокойным тоном произнёс отец.
   Валера аж растерялся и не нашелся, что ответить. Он оглянул комнату и выпалил:
  — Вот где книги? — он повел по корешкам, демонстративно проваливаясь пальцами в пустующие прорехи. — Тут уже столько не хватает, что никакая маскировка не поможет! А посуда где? — он подошел к посудному шкафу и сделал вид, что пытается отодвинуть стекло, именно то, которое никогда не отодвигалось.
   Уловка удалась, отец не выдержал и бросился к нему — удерживать.
  — Не трогай! Это пока моё всё! А раз моё, то, что хочу, то и делаю. Кому хочу, тому и дарю! Не твоё дело!
  — Ой, папа... Если бы ты дарил... Обирают тебя твои добрые люди, - Валера с особым сарказмом произнёс последние слова. Он ждал ответной тирады, но так и не дождался. Отец, сцепив между коленями руки, сидел согнувшийся и оттого невозможно жалкий. Захотелось подойти к нему, обнять крепко-крепко и сидеть долго-долго... Но это был один из тех упущенных моментов, о которых потом жалеешь всю оставшуюся жизнь. Слабость, которую принято считать минутной, рассеивается и наступает обычная суровая действительность, в которой мужчине неловко показаться сентиментальным.
   Время было упущено. Отец ждал, но так и не дождался. Порыву, которому ничего не стоило наладить отношения, не случилось стать действием. Он так и остался порывом...
  — Ладно, пап, я действительно тороплюсь... Пойду я, — Валера, стесняясь своей силы и здоровья, мялся и искал предлог, как бы скорее отсюда уйти. Квартира любимой мамы, куда он всегда рвался и стремился, куда нёс свои тайны, радости и печали, невозможно его тяготила. Верный друг ушёл, а этот остававшийся, вроде тоже родной человек, но ведёт себя ведь хуже врага.
   Валера, понимая, что если вот так сейчас оставит его, то потом получит еще большую головную боль. Отец перестанет подходить к телефону, откажется от пресловутой яичницы, да еще и дверь на щеколду запрет. Надо было мириться.
  — Ладно, давай руку. До скорого, пап... Ты скажи, что тебе в следующий раз привести?
   Отец подал ему вялую руку и ответил:
  — Сиделку.
  — Кого? — улыбнулся сын. Отец так его удивил, что он разом забыл о недавнем конфликте, даже ушла тяжесть с души. — Пап, кого тебе привести?
   Отец, поняв настроение сына, уловил также то, что нечаянно придуманное для очередного каприза слово и вдруг сорвавшееся — можно и нужно отстаивать.
  — Ничего не знаю, найди мне сиделку! Пусть приходит, смотрит за мной... И это...как его...пусть следит, чтобы у меня ничего не украли! — глаза отца блеснули вредным, но молодым светом.
   - Ну ты меня прям огорошил, право... Где я тебе сейчас сиделку найду? Люди из города уезжают.
  — Это не моё дело. Где хочешь и кого хочешь — ищи, — категорично заявил отец. - Дверь захлопнешь.
   Разговор и посещение на этом заканчивались.
  
   И вот теперь этого "кого хочешь" Валера вёз отцу. Он еще раз усмехнулся, предвкушая его первую реакцию на это чудо. Дальше порога он нас не пустит, решил Валера и поддал газу. Ливень не унимался, и оттого из-под колёс взметнулись высокие брызги. Тротуар был безлюден и пуст. Окатить было некого. И потому можно позволить себе такое роскошество.
   Девчонка продолжала дрожать. Нужно было поддержать разговор, чтобы как-то вывести её из такого состояния.
  — Так что же ты, Женя, к старому постороннему человеку в машину уселась-то? Не побоялась?
   Он ожидал быстрой реакции на свои слова, но девчонка будто спала с открытыми глазами. Совсем замороженная, подумал он.
  — ...Я номер машины увидела...а Вы же всё время мимо проезжали...
  — А-а-а...ну да... ну да... Слушай, а ты хоть что-то делать можешь? - он посматривал на неё в зеркало заднего обзора. — Ну там, еду готовить, стирать, убирать умеешь?
  — Умею, — спокойно послышалось в ответ.
   Валера усмехнулся подобной самоуверенности и нахальству.
  — В детском саду тебя этому научили? — произнёс он и еще раз наткнулся на колючий взгляд, который его невозможно смешил.
   В этот момент из-под колёс обгонявшей с её стороны машины взметнулась водяная волна и окатила оконное стекло. Девчонка чертыхнулась и недовольно произнесла:
  — Ой ты...как они ужасно ездиют!
  — Они что?! — Валера даже развернулся. Но Женя, решив, что мужчина пожилой и оттого не расслышал, спокойно повторила:
  — Да, ездиют они, говорю, ужасно...
  — Деточка моя, ты откуда приехала?
  — Ниоткуда. Я здесь живу.
  — Где, здесь?
   Женя недопонимала, что именно требует от неё этот человек.
  — Я сейчас в посёлке живу. Но раньше жила в другом месте. Вам адрес сказать?
   Валера еще раз, сощурив глаза, посмотрел на неё, то ли дурочка, то ли издевается... Да нет, скорее святая простота. Нет, ну надо же...
  — Где училась, спрашиваю? Кто тебя учил так разговаривать?
  — Как так?
  — Боже мой, вот я попал... Боже мой, кого я везу?.. Ты хоть знаешь к кому ты едешь?
  — Знаю, - обиженно произнесла Женя.
  — Так к кому?
  — К дедушке.
  — Ах, ну да...к дедушке, — Валерий громко выдохнул. Он видел, как девчонка нервно заёрзала, забилась в угол и боится теперь поднять на него взгляд. Он приметил, как до того, она то и дело его внимательно осматривала. Ну, чего я завелся-то? Ну, подумаешь, слово не так сказала, надо значит объяснить человеку как правильно.
  — Жень, а Жень, ты мне там яйца не подавила? — как можно веселее и примирительнее спросил он. И по смешно раздувшимся ноздрям и всхлипнувшему носу догадался, что на подобную мысль сам же и натолкнул. — Ну-ну, осторожнее... я вот тебе раздавлю! — он от души рассмеялся чему-то своему и совершенно непонятному ей. Уже въезжая во двор, Валера тихо сказал:
  — Женя, запомни: машины ездят. Ездят они. Поняла? Ездят, а потом останавливаются, — на этом слове он притормозил машину у подъезда. — Вот и приехали. А то смотри, дедушка у нас умный, — он протянул ей коробку с ежом: — Давай, понимайся на третий этаж. Там коричневая такая дверь, и звоночек справа. Вот в него и звони. Нажала, отпустила. Нажала, отпустила. И так три раза.
  
   Женя звонила долго, но никто не открывал. Дверь была красивая. На золотистой табличке наклонными буквами выгравировано: Нилов С.Д.
  
   Валерий поднялся, вздохнул и молча открыл дверь своим ключом. Отец стоял у стены, согнувшийся и напуганный. Но, заметив сына, а за ним девушку, он прямо на глазах начал выпрямляться. Валерий уж и позабыл, что отец может быть таким высоким.
  
  — Папа, знакомься, это Женя, — он подтолкнул девчонку вперед.
  — Какая очаровательная девушка. Проходите, проходите, пожалуйста, — послышалось в ответ.
  
   Валера никак не ожидал подобной реакции. Он еще раз критически осмотрел Женю. Девчонка, как девчонка... Ничего особенного. Курточка странная, дешевенькая, брючишки коротенькие, наверно материала не хватило длиннее сделать, сапожки какие-то подозрительные. Но предел всему — стрижка, эта убивающая стрижка! Слов нет! Какая там девушка? Да она мальчишка! Гаврош! Ну да, Гаврош и есть...
  
   Но отец, по всей видимости, так не думал. Следующий его поступок не просто удивил Валеру, а убил окончательно. Он приблизился к девушке и поцеловал ей руку. Такой вот галантный кавалер.
   Странное дело, но Женя совершенно тому не смутилась. Напротив, она в таком кокетливом изяществе склонила голову, будто это было её жизненным предназначением: подавать руку для поцелуя. Таким счастливым и волнующимся Валера отца никогда еще не видел.
  
  — Ну вы, ребята, даете! Может мне вообще, уйти? Папа, не забывайся, я тебе не развлечение привёз, а того — кого ты просил, — следующее слово он произнёс по слогам: — Си-дел-ку... Сиделку, папа!
  
   Улыбка с лица отца сошла, а само оно как-то разом скукожилось. Он согнулся и молча пошёл в свою комнату, как послушный ребенок, обиженный несправедливым окриком. Но в настроении уходящего отца было больше необъяснимого разочарования, нежели детской обиды.
  
  — Женя, а ты чего стоишь? А ну-ка, марш в ванную. Отогреваться!
  
   Еще один напуганный зверёк выпучил на него глаза.
  
  — Боже мой...как мне этот детский сад надоел! А ну-ка снимай обувь и быстро иди раздеваться! Тоже мне, Гаврош! Что это ты держишь?
  
   Женя безмолвно протянула ему обувную коробку, под крышкой которой, закутанный в тёплые тряпочки, безмятежно посапывал маленький колючий комочек, которому одному пока здесь было хорошо и спокойно.
  
   Она аккуратно сняла сапожки, поставила их в уголок, но один из них предательски наклонился. Женя испуганно его поправила, но Валерий, конечно же, заметил громадную дырищу на подошве. Он оттолкнул девушку, взял разом два сапожка и перевернул. Вторая подошва ничем от первой не отличалась.
  — Это что?
   Женя густо покраснела и тронула входную ручку.
  — Откройте...
  — Это что, спрашиваю? Ты так по улицам ходишь? Видно до тебя никому дела нет...
  — Есть до меня дело... А это ничего. Ерунда... Просто до остановки далеко очень, вот я и бегаю... Это от бега всё, честное слово! Меня дома тоже ругают...
  — От бега говоришь? А не от того, что у тебя дрянная обувь?
  — От бега... Это новые сапожки... Честное слово! Стёрлись просто быстро...
  — Угу, вижу, что новые... Иди в ванную. Хватит болтать. И так весь день из-за вас потерян...

Часть 3-я

   Валерий глянул на часы и ужаснулся. В этой суматохе совершенно ведь вылетело из головы, что он давно должен был выйти из дома! Сегодня они с его царицей Тамарой планировали уехать за город дня так на два на три, чтобы вдвоем отметить его день рождения.
   Эта женщина, случайно появившаяся в жизни, сумела задержаться в ней на десять лет. Познакомились они более чем романтично — она неторопливо шла по тенистой стороне улицы, но шла так, будто лебедь плыла. А он, выхватив и сразу оценив эту царственную походку, резко притормозил у пыльного бордюра, пригнулся к рулю и, внимательно наблюдая за заворожившими взгляд ножками, судорожно выстраивал стратегический план захвата этой породистой, как он решил, бабёнки. На его счастье, а скорее погибель, она остановилась возле аптеки, как бы раздумывая: входить/не входить, а затем, элегантно поправив темные очки, все же вошла. Он, разумеется, тут же последовал за ней...
   С тех пор его и без того насыщенная жизнь приобрела особую пикантность. Эдакую перчинку. Откуда ему, наивному человеку, было тогда знать, что в тот знаменательный день на улице города разыгрался тщательно продуманный спектакль, в котором Царица Тамара искусно прикинулась жертвой. Лишь спустя много лет, во время бурной ссоры, ему, в сердцах, раскрыли глаза на эту хлёсткую правду...
   Впрочем, к тому времени он уже сам, пресытившись острыми ощущениями, многое понял и нет-нет да и ловил себя на мысли, что ему всё чаще хочется завопить что есть мочи: мужики, дурни такие, ну не знакомьтесь вы с ними на улице, не верьте вы в случайности и совпадения! Но накричавшись внутренне, ничего в своей жизни не менял. Наоборот, чем глубже и отчетливее раскрывалась перед ним сущность этой женщины, тем сильнее и судорожнее он её любил.
   Не без добрых людей стало известно, что он у неё не один. Не один: давно и множественно. Узнав об этом, он избил гадину до крови и, выхлестнув всю злость, любил в ту ночь её с еще большей силой. Да и она отдавалась ему по-особенному неистово. Как никогда еще за их жизнь...
   Уставшая и довольная, откинувшись на подушки, шептала в самое ухо: — ...бог ты мой...как сладко...Да за такое счастье, я готова терпеть от тебя всё что угодно...Только ***,... *** меня вот так всегда... Ни с кем и никогда мне не было еще так хорошо... — и, впившись в него, расчувствованного, целовала, целовала умопомрачительно долго...
   Это для неё, царицы своей, он выстроил этот дом в пригороде, куда уехал от всех и так спокойно выспался прошлой ночью. Для неё посадил деревья, что так радуют сегодня глаз. И это она регулярно оставляла их несостоявшихся сыновей в известном медицинском учреждении.
   Валерий нервничал, волновался за неё, просил предпринимать хоть какие-то меры, но она лишь лениво отмахивалась.
  — Глупости всё это... Чтобы я, когда мне так хорошо, вскакивала и бежала куда-то сломя голову?.. Да не будет этого никогда. Чего ты-то издёргался? За свои удовольствия я сама и расплачиваюсь... Это ты у меня, гуманист редкий, — произнесла она с какой-то злостной усмешкой, — вон как прытко в ванную-то бежишь...
   Да, права, именно так и бежал. А что... Команда командой — хорошие все люди, но он, давно ей не доверяя, полагал, что благоразумнее поберечься. Пусть обижается, но береженого бог бережет.
   Хотя... Именно она тогда спасла им жизнь. С особой нежностью и благодарностью он целовал небольшой шрам под её левой лопаткой.
  
   Они любили наезжать туда, в их общий дом, даже зимой. Кое-как пережив первые холода, Валерий надумал на будущий год сложить настоящий дровяной камин. Проштудировав массу информации, опросив знатоков и прочих смыслящих в этом вопросе, задумку в жизнь таки воплотил. Камин смотрелся не так уж цивильно, но дрова в нём разгорались по-настоящему. Так приятно потом было сидеть у него вечерком, обнявшись, не в силах отвести взгляд от притягательного яркого пламени. Щеки пылали, а зрачки переглядывающихся, будто только влюбившихся людей отражали пламенные язычки, ответно излучая счастье и радость. Валеру же переполняло еще одно дополнительное чувство: гордость, что и это у него получилось!
   Потом, спустя время, анализируя случившиеся, он никак не мог восстановить в памяти многие фрагменты того вечера, а вернее ночи, понимая, что действовал необдуманно, сплошь на инстинктах. По всей видимости, что-то нарушилось в тяге, раз в комнату повалил коварный угарный газ... Но, они беззаботно спали и, разумеется, обо всем этом знать не могли.
   Он только почувствовал, как по малой, видимо, нужде через него бесцеремонно перелезла его царица. Слышал, как она борется с щеколдой, которая действительно иногда заедала... Слышал, но не мог разлепить глаз. И тут громкий вскрик, грохот падающего стула и...очертание оседающего на пол человека заставили его очнуться. Он рывком сел в постели и тупо смотрел, как обездвиженное тело лежит возле двери. Помнил, что еще с досадой подумал, как же теперь откроет заблокированную дверь. Мозги затуманились, и голова напрочь отказывалась соображать. Потом в это сложно было поверить, но он на самом деле не понимал тогда, где находится и кто это так неловко тут упал...
   Пошатываясь, Валерий шагнул к двери, благо это было недалеко, подхватил подмышки застонавшую женщину и только теперь страшно запаниковал. Наконец дошло в какой они опасности, и сейчас, если не открыть дверь, то он и сам повалится рядом. Щеколда мягко поддалась, а может, это руки оказалась такими сильными. Холодный, морозный воздух обжёг легкие. Но Валерий сам дышал как пёс и заставлял дышать её.
   Они сидели на пороге, не ощущая холода, и плакали будто дети.
  — Ты спасла нас...спасла...
   И ведь на самом деле, не встань она по нужде... Нет, лучше не думать, что могло бы быть: не встань она по нужде.
   На ранку под лопаткой ему пришлось наложить два шва, ведь падая, она напоролась на выступ от спинки стула. Опять была кровь, много крови. Но она, еще его и воодушевляя, всё шептала:
  — ..мне не больно...не волнуйся, мне не больно... главное, что живы остались...
   Царица. Одним словом, царица, — слеза капнула прямо под руку, когда он уже накладывал повязку.
   ...Вот отчего этот шрам под её левой лопаткой был ему особенно дорог.
  
   Из ванной комнаты валил пар, а из самой ванны уже собиралась переливаться вода.
   Валерий, бегая по квартире, запнулся об обувную коробку. Тьфу ты... Крышка коробки съехала, а ёжика слегка качнуло к противоположному боку. Такое невежливое обращение ему не понравилось, и он решил приоткрыть глаз.
  
  — Женя, где тебя носит? — выкрикнул из ванной Валерий, и его грозный голос раскатистым эхом отозвался в квартире. — Я из-за вас невозможно опаздываю!
  — Здесь я, — раздалось у него за спиной.
  — Ох, так ты всё это время здесь стоишь что ли? Чего тогда я ору на всю квартиру и кому, спрашивается, ору, если ты здесь? Вот тоже...недоразумение, — он ворчал, получая в действительности невероятное удовольствие от своей разливающейся грозности. Еще строже сдвинув брови и едва сдерживая смех, Валера гаркнул: — А ну, марш в ванну!
  — ...как в ванну...Вы же...
  — Ну и что я! Детей я, по-твоему, не видел никогда? И не мыл? - Валерий, прекрасно понимая, как же жутко она стесняется, уходить никуда не собирался. Девчонка может серьезно простудиться и её нужно как следует прогреть. Сама она, разумеется, этого сделать не сумеет. — Стесняешься? Ну, стесняйся дальше, — он бесцеремонно стянул с нее кофту, подхватил Женю, удивившись невесомости этой девчушки, и в чем осталась — усадил в ванну. Та было завизжала и попыталась противиться, но Валерий, отвесив ей необидный подзатыльник, окунул поглубже: — А ну-ка, молчать. Вот только пикни мне. Сиди и получай удовольствие. Думаешь, мне больше заняться нечем, как с тобой тут возиться? Если думаешь так, то возомнила ты о себе, кикелка этакая, дальше некуда! — с этими словами он открыл душ и пустил крепкий напор горячей воды ей на голову.
   Женя закрыла лицо ладонями и покорно сидела, не издавая больше ни звука.
  — Так,.. тебе какой шампунь лучше? — свободной рукой Валерий перебирал на полке яркие флакончики, не зная на чем остановиться.
  — Не лейте так сильно, я захлебнусь сейчас...мне уже сердцем плохо...
   Женя и вправду сильно раскраснелась.
  — С сердцем?! Согрелась? Прохладнее воду сделать? — Валера понял, что перестарался с температурой, бросил душ и виновато замешкался. — Совсем плохо? Чего молчала-то?
   Женя лишь на него выразительно посмотрела.
   Валерий сбегал на кухню и принёс ей стакан прохладной воды, который она с жадностью осушила.
  — Ну что? Полегче тебе?
  — Да, уже хорошо...спасибо...
  — Ну вот, выбирай шампунь, сейчас голову вымоем, оденем тебя, позавтракаем, и я побегу...
  — У Вас так много шампуней! — произнесла Женя восхищенно. — Но, мне мыло лучше...
  — Что еще за мыло? — искренне удивился Валера.
  — Детское.
  — Ах, детское! Ну-да.. ну-да...детское... Вот только я не уверен, есть ли оно у нас. А то мы, знаешь ли, мужики. Мы чаще хозяйственным моемся, - он нехорошо хохотнул и, напустив на лицо серьезную мину, выкрикнул в коридор: — Папа! Пап, ты где там? Мыло детское у тебя есть? А то наша Женя ничем другим не моется! — закончил он всё-таки полушутливо.
  
   Отец, как оказалось, околачивался поблизости. Тут он в очередной раз потряс Валеру своими действиями. Кто бы мог подумать, что простая просьба в поиске этого злосчастного куска мыла отзовется в старом человеке такой участливой прытью. Он отворял дверцы шкафов, выдвигал ящики и, ничего не обнаружив, недовольно задвигал их обратно. Даже порывался выйти на открытый балкон, куда никогда в это время года, Валера голову давал на отсечение, в жизни не выходил. Берегся. А тут... Нет, ну надо же... Ай да папа...
  
   Поняв, что если его не остановить, сегодня он не закончит с этим серьезным поручением.
  
  — Ладно, пап, не ищи. Уж как-нибудь мы её нашими средствами сейчас худо-бедно обработаем. Как новенькая будет! — улыбаясь, он вылил полную пригоршню шампуня на Женькины короткие волосы и энергично принялся её намыливать. Пены получилось выше крыши.
  
   Девчонка под его руками оказалась такой размякшей, податливой, с каким-то на удивление благодарным и добрым взглядом, что по телу мужчины пробежал электрический разряд. Нет, это чувство показалось ему не легко объяснимым возбуждением. Тут было что-то иное, доселе неведомое. Наверно, нечто схожее испытывают отцы, у которых подрастает дочка. На этой мысли он хоть и тяжело вздохнул, но удивительно: на душе перестали скрести кошки, и из какого-то забытого далёка напомнило о себе теплое, пока что неуверенное в себе спокойствие.
   ...О, нет, — решил Валерий, — нельзя так расслабляться.
   Он, будто что-то оборвав в себе, грубо всучил Жене душ:
  — Давай, дальше сама... А то размечталась она... Ты что думаешь, я тебя тут сейчас всю мыть буду? Вот не было у человека печали, — Валерий напустил на себя как можно больше непричастного безразличия и непринужденно продолжил: — Как раз и постирушку, может, здесь же устроишь? А что...вот прям в этой же ванне сразу всё и постираешь. А, Женечка? Постирушечку устроим? — ему невозможно опротивел свой же голос, но уже было не остановиться: — В следующий раз, если придешь, дома всё грязное собери и сюда неси. Мы тут с дедушкой тебе всё постираем... Больше же нам заняться нечем! — последние слова он произнёс действительно с откуда-то вдруг вынырнувшей злостью.
  
   Как и следовало ожидать, девчонка тихо расплакалась от этих его необъяснимых перепадов в настроении. А её худенькие плечики так трогательно подрагивали...
  
  — Ладно, ладно тебе...лишнюю сырость тут нам не разводи, — Валера, заметно смущаясь, произнес эти слова более мягко и миролюбиво. — Сейчас я тебе халат принесу, - но все-таки не удержался от вредности: — От бабушки моей остался.
  
   Не заходя в ванную, он просунул руку, нащупал крючок и повесил на него большое полотенце. Следом мягкий махровый халат. Мужской, правда. Всё новое, из упаковок. Не пожалел.
  
   Женя стояла в коридоре, рассматривая себя в огромные зеркала — от пола до потолка. Как только она, распаренная, вышла, Валера подвязал ей халат огромным, как кушак, поясом, а из полотенца соорудил на голове роскошный тюрбан. Поодаль притулились мужчины и, не сговариваясь, любовались ею, как результатом сотворения рук своих.
  
  — Очаровательная девушка, — благоговейно вымолвил отец.
  
   Валера, усмехнувшись по-доброму и внутренне с ним согласившись, вслух произнёс совсем иное:
  — Она что ли очаровательная девушка? Она? Вот эта? — он, выказывая явное недоверие его словам, вопросительно глянул на отца, выжидая, что же ему ответят.
   Тот, растерявшийся и не принимающий его игры, явно был на стороне Жени и не постеснялся этого продемонстрировать.
  — Да, вот эта, — с вызовом произнёс отец и стал еще выше и ровнее. Правда, за толстыми линзами очков глаза показались непривычно увеличенными, с беззащитно подрагивающими веками. Валера приобнял отца за плечи и подтолкнул вперед.
  — Ладно, народ, на кухню ступайте. А то мы сегодня к завтраку подтягиваемся, как истинные аристократы. К полудню. — И будто случайно склонившись к Жене, шепнул: — А ты, будешь интересной женщиной. Когда-нибудь будешь... — сказал и как ни в чем не бывало прошел вперед, оставив за спиной ошарашенную девчонку.
  
   Отец давно сидел на своем месте за столом и всё порывался выглянуть в коридор, недоумевая отчего Женя не идет.
  — Где...она? - спросил он конечно же у сына, но в то же время как-то отстраненно, не глядя в глаза.
  — Кто? — как можно удивленнее переспросил сын.
  — ...Девушка, - и чтобы предупредить вопрос, уточнил: — Которую ты привез, — отец говорил, как неуверенный школьник.
  — Женя?
  — Да.
  — Ах, Женя, — потянул слова сын, вольготно облокотившись на диван и раскинув руки по его спинке. — Да чего-то в коридоре стоит. Тебя наверно стесняется... А может и боится... Жень, ты дедушку стесняешься или боишься?
   Отец посмотрел на Валерия поверх очков, потом долго их поправлял, всё всматриваясь и всматриваясь в его лицо. Пошевелив губами, ничего так, правда, не сказал. Того, что хотел в действительности сказать. Слегка подрагивающим, но хозяйственно-повелительным тоном, в котором явно читалось, что смеется тот, кто смеется последним, он произнёс нервно и нетерпимо:
  — Ладно, хватит-хватит... пошутили достаточно. За стол пригласил, а что у нас имеется из угощения?
  — Не знаю, папа. Это мы у тебя в гостях. Тебе и угощать. Яиц, правда, я не привез. Женька их по дороге все перебила.
   Он так и знал, что возмущенная этим беспочвенным обвинением Женя тут же влетит в кухню. И не ошибся. Тюрбан с головы спал, а она с надувающимися щеками, растерянная, удивленная, потрясенная — была невозможно милой и в самом деле - очаровательной. Только вот эта стрижка...
   Валерий подмигнул ей, как сообщнику, загадав, что если ухватит задумку, то в разведку с ней ходить можно.
   Он уменьшил звук радио, еще раз усмехнулся в усы, кашлянул и совершенно серьезным, даже ищущим сочувствия тоном, начал:
  — Вот представляешь, папа...с таким трудом я достал эти яйца... Выстоял громадную очередь, на холоде, под проливным дождем, а Женька влетела в машину и в одну секунду хрясь на них!
   Все присутствующие невольно сморщились, представляя, как это могло быть...
  — Ей-то что...молодая, задорная...а вот нам с тобой теперь как, без яиц?
   Отец, изо всех сил хмуря брови, чтобы ни за что не выказать как ему смешно, прикрыл лоб рукой, а другой примирительно замахал: что вроде ничего в этом страшного нет. Потом, взбодренный, но все-таки несколько обескураженный, пряча добрую улыбку, неровным голосом дал понять, что ничуточки не расстроен.
  — Не будем же мы из-за такой ерунды переживать. Валерий, загляни в холодильник. Там у нас с тобой, по всей видимости, неплохие запасы сконцентрированы.
  — Сконцентрированы, — Валера улыбнулся слову, порадовался этому "у нас с тобой" и посмотрел на Женьку.
  — Ну, чего встала? Садись и наблюдай, что я делаю. Сегодня покажу, а завтра уже тебе тут хозяйничать.
   Он открыл хлебницу и только тут вспомнил, что не привез свежий хлеб. Чертыхнулся, но потом подошел к плите, поставил на конфорку круглую железку и разложил на ней кусочки чурека. Ноздри защекотало вкусно подгорающей корочкой. Обжигая пальцы, он перевернул хлебушки на другой бок. И через время горячий ароматный чурек на большой тарелке лежал посередине стола. К нему он подрезал сыра, колбаски, ветчины, выложил в масленку кусочек сливочного масла. Поразмыслил и решил сварить каши.
  — Женя, ты кашу умеешь варить?
  — Нет, — тихо ответила девушка, напряженно следившая за каждым его движением.
  — Вот тебе раз... Пап, она даже кашу варить не умеет! Может, выгнать её, пока не поздно?
   Женька испуганно уставилась на деда.
  — Ничего, ничего...научится.
   Женька, не скрывая своего успокоения, громко выдохнула.
  — Ладно, смотри, — Валера достал чугунок, насыпал в него немного овсяной крупы, заварил кипятком и поставил на маленький газ. — А теперь, подсоли и помешивай ложечкой...
  — На воде? — удивилась Женя.
  — Именно на воде! Ты кому кашу варишь? Старенькому немощному дедушке... Ну, и нам полезно будет такой кашки съесть.
  
   Когда уже они уютно расположились за столом, а перед каждым стояла большая тарелка с парившей кашей, и оставалось только взять ложку, чтобы...отец коснулся руки Валерия, но смутился и смолчал.
  — Пап, ты чего-то хотел?
   Отец продолжал мяться. Валера ему не мешал. Подавив неловкость, с тихим укором он наконец вымолвил:
  — Валерий. Ты же не представил меня нашей очаровательной гостье.
  — Ах да! Как же я так опростоволосился... Сейчас. Приготовились. Уже представляю.
   Отец, вцепившись в край стола, начал приподыматься.
  — Да сиди уже... — он насильно усадил его обратно. — Женя, представляю тебе своего отца — Нилова Сергея Даниловича...
   Девушка привстала, и они пожали друг другу руки.
  — Нет, ну это надо, какие церемонии... Приятного всем аппетита! — и будто опомнившись: — Папа, в последний раз повторяю: это не гостья! Это...Женя!
  
   Вежливо поблагодарив, ему ответно пожелали приятного аппетита и отправили в рот по первой ложке.
   И было совсем непонятно: то ли каша действительно удалась, то ли дело в чем-то другом, но уплели они её быстро, и теперь, довольно переглядываясь, дружно помешивали сахар в чае.
   Валерий, зная, что отец сам не решится, а Женька застесняется, накрутил им внушительных бутербродов и с удовольствием наблюдал, как они их уплетают.
  — Ну ладно, — Валера механически глянул на часы, театрально ужаснулся: — Это ж надо так опаздывать? — сказал то ли вопросительно, то ли с насмешкой.
   В коридоре он незаметно прихватил сапожки и, держа их перед собой, чтобы никто не видел, уже на выходе в закрывающуюся дверь выкрикнул: — Женечка, что не доешь, в газетку с собой заверни. Так все работницы делают.
  
   Сбегая по ступенькам, он вспомнил, что в ванной остались мокрые вещи. Он тут же вернулся и, наткнувшись на недоуменные взгляды, гаркнул:
  — Что, не ждали?! — и уже более покладисто: — Извините, я ненадолго, — спиной протиснулся в ванную комнату, громко хлопнув дверью.
  — Наверно живот прихватило, — сказал отец.
  — Культура прёт, а выхода нет, — ответил в щелку Валерий и еще раз громко закрылся.
   Там он, усмехаясь, быстренько прополоскал девчоночью мелочишку, отнес в тазике на открытый балкон и развесил там по редким веревкам.
   К вечеру просохнет...
  — Ну всё, закрывайтесь! Теперь точно ухожу! — он ласково улыбнулся девчонке. Потом порядка ради нахмурил брови: — Хорошо себя веди! Не балуйтесь мне тут с дедушкой.
  — Не страшно, — сказала Женя и, поведя плечиком, прошла в комнату.

Часть 4-ая
  
   Прокатавшись по городу и нигде не обнаружив своей царицы, Валерий заскочил к старинному приятелю. Тот, прежде учительствовал, но, выйдя на пенсию, не сидел дома сложа руки, а сделался, кто бы мог подумать - сапожником. Фактическим волшебником. Ему можно было принести убитую обувь, и через время получить вполне новую фабричную пару.
  — Здравствуй, Савва! — Валера, раскланиваясь, протиснулся в узкую дверную створку. — Вторую нельзя открыть? — он взялся за шпингалет.
  — День добрый, день добрый... Не трожь, сквозит мне. Давно не был... Не навещал старика... Садись, я вот, как чуял, чайку поставил.
   Валерий взялся за горло руками, захватив его в промежуток между большим и указательным пальцами.
  — Не могу, брат. Дел по зарез. Выручи. Руки у тебя золотые... — он, стесняясь, протянул ему Женькины сапожки.
  — Да-а-а-... — оглаживая чистой рукой роскошную белую бороду, протянул Савва. - Откуда у тебя такое добро?
  — Да, ладно... Сделай, пожалуйста. Да,.. и стельки тоже тепленькие проложи. Обратно буду ехать — заскочу.
  — А ты куда?
  — Да свою потерял. Сейчас конфеты куплю, да к её матери заеду, отбелюсь маненько, — он широко улыбнулся Савве.
   Тот, задержавшись на его белозубой улыбке, неодобрительно мотнул головой: — Иди, рисовальщик. Одного не пойму, для чего тебе это надо?
  — Что? — напрягся Валера.
  — Да угождать всем. Не понимаю я тебя...
   Валерий перестал улыбаться, сокрушенно опустил голову и пошел.
  — Валер, вернись. Мне тебе что-то сказать надо...
   Тот застыл спиной к нему.
  — Да ладно тебе, не дуйся. Садись сюда, — Савва освободил маленький стульчик и похлопал по сиденью ладонью. Несмотря на тесноту и специфику его труда в каморке было чисто и уютно. — Вот уеду скоро, не на кого будет сердиться.
  — Что?! Савва, что?!
  — А что слышал! Уезжаю я...
  — И ты?..
  — И я.
   Валерий послушно сел на стул и удрученно молчал. Савва, пыхтя, выставлял стаканы, блюдца, заглянул в сахарницу и принялся энергично что-то из нее выдувать.
  — Смотри-ка, муравьишка завёлся. Ну, теперь точно весна. ...Чего молчишь?
  — Расстроил ты меня, Савва, — горько произнес Валерий. — Как же так, как же так?..
  — Вот, еще ты мне душу не травил! — эмоционально пробасил Савва.
  — Может, одумаешься? Куда ехать собрался? Чего вы все, как не знаю, кто бежите?! Что вообще в городе происходит?! — Валерий начал бушевать. — Может, я чего просто недопонимаю? У меня вон тоже двое заявление написали. Шепчутся, что если им подпишу, то следом лавина ляжет. В Израиль они, понимаете ли, отлетают. Их там говорят у трапа самолета с поименными табличками встречают. За бесплатными пирожными собрались, мать их так... С кем я работать буду? Не с кем работать...не с кем... Записную книжку хоть выбрасывай. Только и делаю, что кого-то из нее вычеркиваю. А теперь еще и ты...туда же!
   Савва к тому времени разлил чай, и они молча смотрели, как пузырится и лопается пена на поверхности стаканов.
  — Не уезжай,.. - голос прозвучал пронзительно и беззащитно.
   Мужчины, не сговариваясь, подались друг к другу и крепко обнялись.
  — Валера, не добивай меня и сам не казнись. Время такое настало. Всем нам уезжать надо. Кому-то раньше, кому-то позже... — Савва смахнул слезу. — Чай пей, а то остывает, — он подколол нового сахара, достал банку и долго рассматривал её на свет. — Не пойму, что за варенье такое?..
  — Да какая разница... Я не буду.
  — Ну не будешь, не надо. Задвинем взад, — он убрал банку обратно.
  — Ладно, спасибо за чай, пойду я, — Валера хлопнул себя по коленям и поднялся. — Да, а чего молчишь, куда едешь-то?
   Савва, помявшись с ответом и заинтересованно простукивая подошву сапожка, ответил так, как произносят нечто обыденное и привычное слуху:
  — В Израиль.
   Валера присвистнул и уселся снова.
  — Издеваешься?
  — Нет.
  — Тогда объясни мне по-человечески.
  — Ну, ты же торопился...
  — Никуда я не тороплюсь. Не уйду, пока всё мне не объяснишь! — он уселся плотнее. — Савва, я понимаю, ты меня за беспросветного дурака держишь... Так тем более объяснить обязан, как русский мужик... Видишь, даже не спрашиваю "зачем" и "не за каким хреном", спрашиваю "как". Так вот, как русский мужик в Израиль едет?
  — И ты поедешь, — спокойно произнес Савва. — Ты забыл? Жены у нас кто?.. А-а-а, молчишь теперь. Вот то-то же! — он тоже помолчал, а затем, будто себе внушая, продолжил: — Да не пропаду я там. Я хоть и старик уже, но человек, ты же видишь, мастеровой. Чем-то займусь. Да там и фруктов много, климат почти что наш, пенсия будет хорошая,.. — потом вздохнул: — Только вот другое скажи...не дома мы там будем. Не дома.
   Они опять надолго замолчали.
   Савва механически прилаживал новую подошву, подклеивал, подбивал, то и дело растирая глаз рукавом.
  — Ты не уходи. При тебе сейчас сделаю. Чайник поставь. Пока суд да дело, заново вскипит. Когда еще в следующий раз соберемся?
  — Скорее всего, никогда, — выдохнул Валера. На душе было плохо, да на сердце кто-то злостный и беспощадный начал оставлять первые царапины.
  
   Сапожки давно были закончены, ни один раз выкипел чайник, но мужчины не думали расходиться. Сидели, говорили о разном. Хмурились, над чем-то посмеивались, одним словом — прощались. Прощались навсегда. Состояние это было пока что новое и непривычное. Валера не знал тогда, что каждый следующий отъезд будет приносить еще большую боль и делать куда беззащитнее. Потери лишь внешне одевают человека в броню, до безобразия истончая внутренние перегородки...
  — Ох, Валер, чего это у тебя глаз какой красный?
  — Да фиг его знает... Щиплет. Да плевать... Наверно капилляр лопнул, — он завертелся в поисках зеркала, потом решил, что посмотрит на себя в машине.
  
   Уходя от Саввы, он замешкался и, перебирая носком какой-то камешек, а затем, отфутболив его что было мочи, сказал:
  — Ну, ты смотри, брат, если что надо, ну там... помочь собраться...или свозить куда...ты не стесняйся, говори! Я всегда к твоим услугам, — еще раз стиснув его, грубо оттолкнул и пошел.
  — Валера, погоди, — Савва возился возле тумбочки что-то из ее недр вытягивая. — Погоди, говорю! Я же тебе кофе припас! — он выудил стеклянную бугристую банку с железной крышкой, с нарисованной на ней головой воинственно настроенного индейца. — Вот, тебе держал!
   Валерий выхватил у него гостинец и быстро пошел. Горло перехватило так, что он не сумел даже элементарно поблагодарить человека. Он знал, что Савва стоит и пронзительно смотрит вслед, и потому поднял согнутую в локте руку, сжал кулак, изобразив известный всем взбадривающий жест, и, не оборачиваясь, свернул за угол.
   ...Совсем расквасился, — укорял он себя, когда вышел к людям.
  
   К так называемой теще он решил не ехать. Прав Савва — незачем! Из ближайшего автомата, благо работающего и не глотающего монеты, звякнул царице и повелительным тоном, пресекшим её готовое к выплеску негодование, наказал срочно ехать к отцу.
  — Быстро я сказал!
  
  
   Валерий три раза позвонил в дверь. Никто не открыл. Он удивленно и обеспокоено отворил замок. В коридоре тоже никого не было. Он ринулся в комнату и застал такую картину: Женька, страшно напуганная, но, невольно отметил, в своей одежке, торчала с ногами на диване, а отец, вцепившись в спинку стула костяшками пальцев, сидел, подогнув комично ноги. Они приподнялись от пола ну максимум сантиметра на три...
  — Что тут у вас???
  — У вас кто-то бегает! Постоянно бегает! Мы боимся! — она испуганно показывала под шкафы.
   Валерий недоверчиво посмотрел на нее, но нагнулся. Оттуда на него внимательно смотрели две черные бусинки.
   Ежику было страшно. Он отвернулся и побежал искать более укромное место, где не так шумно и никто не орет истошным голосом. Лапки его угрожающе заскребли по паркету.
   ...С непривычки и в самом деле: жутко, — согласился Валерий. — Ну вот весна и наступила.
  
   К тому времени в квартиру поднялась его царица. Остановилась в дверях и, оценив обстановку, любезно поздоровалась с отцом, делая вид, что в упор не видит Валерия. На что-то там промямлившую Женю, она лишь кратко, но пренебрежительно глянула.
  — Добрый вечер, Сергей Данилович, ...как поживаете? О-о-о, вижу у Вас гости... Может, я не вовремя?
  — Что Вы, что Вы, — залепетал отец. — Проходите, пожалуйста...
   Не представляя, что сейчас может учудить отец, Валерий взял инициативу в свои руки.
  — Девочки, думаю, вас особо представлять не надо. К тому же сегодня я устал, как ненормальный.
  — Что же ты делал такого? — с насмешкой спросила женщина.
   Сделав вид, что не расслышал колкости, он продолжил начатое:
  — Помнишь, я тебе рассказывал, что ищу человека для папы. Вот Женя — как раз и есть тот самый человек.
  — Понятненько... Но всё-таки, где ты сегодня был?
  — Тебе это именно сейчас так важно выяснить? ...Вот сейчас я всё брошу, сяду и до завтрашнего утра может быть закончим. Время, время не бережете... А нам, между прочим, ехать надо! Сейчас что-нибудь перекусим и поедем.
  — Нам еще с утра надо было!.. Не буду я здесь рассиживаться. У нас другие были планы, если ты помнишь!
  — Ладно, раз ты хочешь, расскажу, — Валера демонстративно уселся на стул и со сталью в голосе начал: — Понимаешь ли...я с утра не смог выехать в виду форс-мажорных обстоятельств. У нас на площадке начала рожать кошка, и я просто обязан был оказать ей первую помощь...
   Тут совершенно не вовремя звонко рассмеялась Женька. К ней присоединился отец. Да и Валерий поймал себя на мысли, что перестал заводиться, и посмеивается теперь, как последний глупец.
  — Очень смешно, — отметила женщина. — При любых обстоятельствах пострадавшая сторона не должна нести убытки.
   Она неторопливо расхаживала по комнате. Подошла к трюмо, взяла с него сумку, покачала в руках. Потом покопалась внутри, что-то достала, небрежно полистала и швырнула обратно.
   Женя смотрела на нее во все глаза, порываясь что-то сказать. Женщина её лишь насмешливо осмотрела.
   Затем, улучив момент, вплотную приблизилась и едва слышно задала вопрос:
  — Так ты чья?
  — Ничья...
  — Ничья, говоришь? — женщина впилась в девушку пронизывающим взглядом. — Ну, смотри... Особо здесь не расставляйся. Надеюсь, всё тебе понятно? — голос звучал глухо, по-змеиному. И буквально через секунду, как только к ним подошел Валерий, налился елеем:
  — Валера, девочка — просто чудо какое-то! Вот, теперь и отцу не будет так одиноко. Правда, Сергей Данилович? — она ласково взяла его за руки. Отчего пожилой человек расчувствовался и расплылся в смущенной улыбке.
  — Женя, ты чего опять замерла? Вот смешная. — Валерий рассмеялся. — Иди, собирайся. Домой тебя подвезу.
   Когда та вышла, он, продолжая улыбаться, как-то виновато спросил: — ...Тебе и вправду девчоночка понравилась? — и, перехватив одобрительный кивок, продолжил более уверенно: — Ох, гора с плеч. А я ведь волновался. Думал, как ты отреагируешь, — Валера облегченно выдохнул и привлёк женщину к себе. — Она, видимо, на самом деле - наш человек.
   Ему, разумеется, не было видно, как некрасиво скривилось у его царицы лицо. Сергей же Данилович как-то поспешно принялся рассматривать пуговицу на своем тёплом жилете.
  
   В комнату ворвалась опешившая Женька. Она держала в руках начищенные сапожки.
  — Это не мои... Где мои?
  — Совсем плохая, — Валерий покрутил у виска и сделал ей страшные глаза. — Не пойму, тут атмосфера что ли тяжелая? Люди дурнеют на глазах, что даже обувь свою не узнают. — Он еще раз выразительно посмотрел на Женю.
   Та присела на корточки и долго возилась с замком.
  
  — Женечка, Вы сумку на трюмо забыли, — отец услужливо зашаркал в комнату.
  — Спасибо, — сказала ему вслед Женя. Она посмотрела на другого человека, и именно его благодарила в действительности.
  
   ..............
Часть 5-ая

  — Садись вперед, - сказал он Жене и втолкнул на сиденье.
   Царица стояла возле машины, недоуменно на него глядя. Она всегда сидела рядом, а тут...
   Валерий открыл заднюю дверь и тоже смотрел на неё, но выжидающе.
  
  — ... ...С тобой сегодня и вправду что-то произошло. Так мне сюда садиться, да, Валерушка? — сохраняя самообладание, произнесла царица.
  — Моя ты радость... — он привлек женщину к себе и крепко поцеловал. — Чего ты тоже начинаешь? Чего прибедняешься? Мне поговорить с ней надо, и пусть рядом сидит — дорогу показывает... Нам её к черту на кулички вести.
  
   Заводя мотор, Валерий украдкой глянул на Женьку. Та сидела с невозможно довольным выражением лица, отстукивала реанимированными сапожками какую-то мелодию и подыгрывала себе пальчиками.
  
  — Женя, что вы на обед с отцом ели? ...Женя, ты где сейчас?!
   Она не сразу отозвалась, затем развернулась, уставилась, как впервые увидев.
  — На обед?.. А-а-а-а...я суп варила из сосиски, — ответила, как отмахнулась, и опять ушла в свои мысли.
  — Ненормальная, — рассмеялся Валерий, но посерьезнел, уловив, как многозначительно посмотрели на него в зеркало дальнего видения.
   Ладно, Женька, не будем ронять твой авторитет...
  — Из сосиски говоришь... И отец этот суп ел?
  — Да! Целую тарелку!
  — ...Хм... ...Ну ладно...
  
   Ехали молча. За городом машину стало подбрасывать на ухабах, дорога была разбитая, в ямах и рытвинах.
  — Женька, ты куда нас завезла? Если я сейчас машину разобью, ты мне новую купишь, поняла?
  — У меня денег нет.
   Она ответила так просто, что Валерию стало неловко. Он закашлялся и, чтобы не ехать в напряженной тишине, покрутил ручку радио. Оно зашипело, завопило, не отозвавшись ни голосом, ни мелодией.
  — Вот, в этих краях даже радио не ловит! В городе жить надо. В городе, Женя...
  — А я не могу там...мне там страшно...
  — Где тебе страшно?
  — В городе.
  — Видишь, как хорошо. Вроде, все на одном языке говорим, но в то же время — каждый о своем. И ничего...всё у всех просто замечательно!
   Они переглянулись, и стало понятно, что Женька ни черта не понимает, отчего он опять злится.
  — Говори, куда ехать.
  — Ничего... Вы здесь остановите, я дальше сама дойду.
  — Нет, ты видишь? — он тормознул машину и развернулся к царице. — Ты это видишь? Я, значит, вез ее полдня, а когда осталось пару шагов — она мне говорит — спасибо, дальше не надо. И откуда столько гонора, спрашивается?
   Царица снисходительно усмехнулась.
  — Никогда здесь не была, — сказала она, вглядываясь в темень. — Мы вообще, где находимся?
   Валера увидел, как съежилась Женя, кожей почувствовал до чего ей обидно. Он обнял спинку ее кресла.
  — В общем, так. Этот дом? — он показал на одиноко виднеющуюся девятиэтажку.
  — Да.
  — Какой подъезд?
  — Второй.
  — Иди, собирайся, завтра в десять утра жду тебя со всеми твоими узлами, баулами. Как-никак, жить к нам едешь. Мы с тобой еще ни о чем конкретно не договаривались, но, думаю, ты и сама сориентировалась: что и как. Выйдешь, дверью сильно не хлопай, — сказал он, посмеиваясь.
   Женя попрощалась и, тихо прикрыв дверь, пошла, а он светил фарами на дорогу, пока она не скрылась за углом.
  — Ну что? — он развернулся к царице. — С одним делом покончили, поехали праздновать? ...Знаешь, складывается впечатление, что я здесь один. Как отсюда теперь выбираться, понятия не имею... — он, чертыхаясь, поехал куда-то, практически наобум.
   На удивление, добрались они быстро. Оказалось, что от Женькиного поселка до пригородного дома намного ближе, нежели, если ехать из города.
   Они сидели за столом, потягивали шампанское и практически не разговаривали. Особого повода не было, чтобы вот так безмолвствовать, но в воздухе нависло напряжение, и два человека почувствовали, как уходит из отношений, рассеиваясь неуловимой дымкой, что-то очень важное.
  — И откуда ты её выкопал, эту Евгению Сергеевну Илическую? — в сердцах вымолвила царица.
   Валерий обалдело на нее уставился.
  — Вроде я столько не выпил... Веришь, даже я не знаю, как ее зовут. Тебе-то откуда это стало известным?
  — А, — вроде как "да, ну тебя", отмахнулась царица. — Я паспорт её посмотрела.
  — Что? Где ты видела ее паспорт?
  — В сумке.
  — Что?! — он хлопнул по столу ладонью. Жалобно задребезжала посуда.
   Валерий встал из-за стола и всё ходил взад-вперед, мотая головой. Потом принялся судорожно заводить будильник.
  — А потом я от девчонки чего-то требую. Ладно, давай, ложиться. Завтра вставать рано.
  
   «Илическая Евгения Сергеевна, значит...» — сказал он спустя время себе под нос.
  
   Валерий не мог уснуть и до самого восхода лежал, заложив руки за голову, уставившись в темный потолок. Он вспоминал...
  
   …Накануне условившись с дворовыми ребятами, что вечером встречаемся в Доме офицеров, Валера весь день прокорпел над учебниками. Мама мечтала, чтобы в этом году он поступил в институт, и любящему сыну не хотелось ее расстраивать. Но еще важнее было лишний раз не дать повода отцу усомниться в его способностях. И потому, он не щадил себя. В комнату то и дело на цыпочках входила мама, подставляя на край стола тарелку то с ягодами, то с пирожками. Валера на нее не реагировал, делая вид, что полностью погружен в зубрёжку. А она, довольная, что сыночек так усиленно занимается, пятилась и плотно прикрывала дверь.
  — Мама! Не закрывай дверь! Задохнусь я здесь!
  — Хорошо, Валерушка, хорошо... я просто, чтобы тебе не мешать...
  
   Часов в семь он поднялся с пудовой головой и вышел, наконец, на воздух. На улице еще было жарко, в клуб идти рано. И потому он прохаживался по бульвару, ел мороженое и лениво оглядывал прохожих. Из дворовых ребят никого не встретил, они куда-то разом запропастились. Наверно, там ждут, — решил Валера и подошел поближе к воде. Не жалея брюк, присел на насыпь и долго всматривался вдаль. Мечтой всех глупых пацанов его времени было доплыть до острова, который даже в ясную погоду едва проглядывался за плотной дымкой. Экскурсионный пароходик уходил далеко от города, но, так и не приблизившись к вожделенной цели, сворачивал обратно. Тайна влекла. Поговаривали, что остров этот — военный объект, и так просто туда не попасть, даже если случится чудо, и ты доплывешь. Но ведь так хотелось! Валера подскочил на ноги, отряхнул зад, в полной уверенности, что сегодня пусть не эта, пусть другая его мечта — исполнится. Откуда взялось это чувство, он так и не понял.
   Подходя к клубу и издалека заслышав музыку, понял, что танцы начались, и он идет вовремя.
   Предчувствие не подвело. Сразу же, как вошел, он увидел девушку. Девушка как девушка. Цветастое платьишко, завитые локоны... Но отчего тогда мир, перевернувшись, встал с ног на голову, а потом обратно?
   Валерий, справившись с головокружением, быстро осмотрел себя в зеркало, пригладил разметавшиеся кудри и направился к ней. Но чем ближе он подходил, тем сложнее оказалось произнести это избитое: "Девушка, Вы танцуете?"
   Дурень, дурень, чего ты...
   Пока он занимался воодушевлением, девушку пригласил на танец другой кавалер, и водил её по кругу с такими хозяйственными нотками во взгляде, что вроде попробуй сунься. Валерий, разумеется, тут же сунулся. В итоге его препроводили в туалет и легонько там приложили. Дворовых ребят в зале не оказалось, и потому вступиться было некому.
   Валерий стал ходить на танцы каждый день и систематически получать по морде. Ребята его отговаривали, потому как, связываться со шпаной никому не хотелось. Но он был упрям, настойчив и принципиален. Чем больнее за женщину бьют, тем сильнее за нее хочется бороться, ответствовал он им. И шел снова.
  
   Валерий, утирая кровь, поднимался с пола, но оступился и уселся обратно.
   Неожиданно кто-то со спины подхватил его подмышки и рывком поставил на ноги.
  — Марго они тебе просто так не отдадут. Даже не рассчитывай.
   Прижав губу ладонью, Валерий исподлобья взглянул на автора этих слов.
   Место общих разборок посетил не кто иной, как известный в городе парнишка Серёга Илический, по прозвищу — Серый. Городские ребята и шпана относились к нему одинаково уважительно. Было за что. Известным фактом считалось, что ни с кем он особо не сближался, и потому Валерий больше недоумевал, что этому человеку от него понадобилось. Было наивным полагать, что нарисовался он здесь случайно.
  
  — Морда у тебя красивая... Но вот то, что бьют — это, брат, плохо.
  — А тебе какое до этого дело?
  — Никакого. Просто я бережно отношусь ко всему красивому, — он медленно обошел его. — А ты коренастый, — осмотрев Валерия со всех сторон и прощупав бицепсы, отметил Серый. — Хоть папаша твой и большой человек, но деревня из тебя прёт — просто изо всех дыр, — он с прищуром уставился на парня.
  — Думаешь, что обидел? Ха, — Валера сплюнул себе под ноги. — У меня мама деревенская. Причем, жутко стесняется своего происхождения. Всячески старается его скрыть, но тем самым еще больше себя выдает. Смешная... Чего стесняться своих корней?
  — Надо же... какая правильная политика. Еще что-нибудь такое умное скажи, и, считай, что я твой друг.
   Валерий посмотрел на него оскорблено. В то же время он поражался умению некоторых людей, не предпринимая ничего экстраординарного, так безоговорочно проявлять свое лидерство.
   «Что за стержень такой особенный в этом парне, что я, сам того не желая, ведусь у него на поводу?» — Не сумев ответить себе самому, Валерий еще больше рассердился.
  — Не заводись, — усмехнулся Серый. Затем, внимательно посмотрел в глаза, будто размышляя: говорить или не говорить, и заговорщицки зашептал: — Место одно есть. Где могут научить защищать твою красивую морду.
  
   С того дня жизнь понеслась, как по накатанной. Серый оказался настоящим другом. Они практически не расставались. Вместе готовились к экзаменам, удачно их сдали и мало того: были зачислены в одну группу. Вечерами торчали в секции, где носы квасились чаще и хлеще, чем в уличных схватках. А главное, он официально познакомил Валеру с Марго. И тот короткое время спустя ходил в женихах. Марго тут же поставила условием, что до свадьбы никаких глупостей. Ну, а свадьбу они сыграют не раньше, чем окончат институт и отработают три года по распределению. Так что женихаться Валере, как минимум две пятилетки. Но он был молод, влюблен и готов на любые условия, лишь бы видеть её, держать за руку, задыхаться от аромата духов, долго стоять у двери в квартиру, не в силах расстаться, и довольствоваться наспех перехваченным и снисходительно позволенным поцелуем. Чтобы плестись потом на заплетающихся ногах домой, крепко сцепив грудную клетку, которую разрывает от переполняющего счастья.
   Серый жил с Марго в одном дворе, и договорился с местными ребятами, чтобы Валеру пальцем не трогали. Сам он встречался с какой-то девчонкой с окраины. Говорил, что мама, если узнает, сляжет с сердечным приступом, но и отказываться от своей любви он не собирается. И потому, часто интересовался у Валеры, как живут его родители.
  — Да нормально живут. Вот ты пристал!
  — Не понимаешь ты, не понимаешь... Валер, а давай, я тебя к нам домой отведу, ты маме о своих расскажешь? Побольше романтики в сюжет, экспрессии... Маман расчувствуется, а мы её к тепленькой стеночке-то и прижмем. Ну как? Поможешь мне?
   - Ты прекрасно знаешь, что помогу... Но отчего не сказать ей прямо? Неужели не поймет?
   Серый замахал на Валеру, как черт на ладан.
  — Что ты...что ты... Нельзя маму расстраивать. Как ты не понимаешь! Здоровье наших родительниц в наших руках... Да и потом, браться за дело без предварительной подготовки — это заведомый проигрыш. Без изящества нам, брат, никак нельзя. Или ты забыл, на кого мы учимся? — он обворожительно улыбнулся и обнял друга за плечи. — Кто-то, не помню кто, но явно мудрый, сказал: "Нет ничего прекрасней человеческих отношений". Как, хорошо?
  — Ну, это известно, кто сказал... Экзюпери! Антуан де Сент-Экзюпери — французский писатель и профессиональный лётчик. О его гибели до сих пор ничего не известно.
   Серый посмотрел внимательно и через паузу продолжил:
  — Да, вот еще, "Ничто не стоит нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость"...
  — Не так! "Ничто не обходится нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость". Мигель де Сервантес Сааведра. Всемирно известный испанский писатель. Прежде всего, известен как автор одного из первых романов в современном понимании "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский".
  — Надо же...откуда такие умные люди-то берутся? — он изобразил искреннее удивление. — Ладно, не смущайся. Это я от большой любви. Идем с мамой знакомиться. У нее сегодня затевались слоеные пирожки.
  — Ух ты! Идем тогда скорее! Пирожки я люблю. А с чем они?
  — Ах ты, чревоугодник, — улыбнулся Серый. — Откуда мне знать с чем? У нее обычно с разными начинками... Надкусишь и узнаешь.
  
   Чем и как обаял Валера его маман, осталось загадкой, но с тех пор они, как только выпадало свободное окно, неслись к Серому домой и не вылезали оттуда ни за какие коврижки. Стала заходить Марго. А потом и, якобы, подружку привела. Мама, как что-то предчувствуя, на девушку поначалу кривилась. Не сразу она ей понравилась... Когда же открылась правда, куда было деваться бедной женщине? Привыкла...
   Друзья довольно переглядывались. План Серого сработал.
   Удачливый стратег, он стал смелее в своих задумках. Через полгода он работал сам и заставил Валеру устроиться на ночные дежурства в одну из больниц.
  — У меня там врач знакомый. Ночами оперирует. Ему нужны помощники. Но такие, чтобы держали язык за зубами. За себя я ручаюсь. А вот за тебя... — Серый помедлил, добавляя волнения во вперившийся в него взгляд. — ...За тебя тоже ручаюсь! — он рассмеялся и похлопал друга по спине.
  
   Поначалу Валеру воротило на этих операциях.
  — Что, против твоей морали идем? — усмехался Серый. — Ничего, попривыкнешь. Скажи, что именно тебя смущает?
  — ...Стыдно как-то...перед этими...ну ты понимаешь.
  — Тебе стыдно? - Серый откровенно рассмеялся. — Ну ты, брат, даешь! Мы, между прочим, по-своему, благое дело делаем. Всё так тонко в этом мире...всё так относительно...
  — Вот именно! Сегодня мы помогаем обманывать, а завтра так же поступят с нами!..
  — Валер, — Серый говорил с каким-то надрывом, — ты думаешь, мне так приятно и так хочется всем этим заниматься? Веришь, не хочется. Мне тоже противно из мужиков лопухов делать. И ведь так легко выяснить, кого именно мы опустили. ...Так и хочется открыть невинное личико и надавать сучке звонких пощечин. Но наше дело маленькое. Деньгу в карман положил, рот на замок закрыл, и совсем глухой, совсем слепой стал. Ничего, привыкнешь.
   Валера и вправду привык. Он перестал быть ранимым и чувствительным. Может, внутри что-то поменялось, повзрослело, а может, легкие деньги начисто лишают идейности. Кто его знает?
  
   ................
Часть 6-ая

   Как-то вечером Валера проводил Марго и возвращался особенно счастливым. Она позволила поцеловать себя в губы. Правда, недолго продолжалось сие блаженство... Но тем не менее! Он, довольно улыбающийся, уже выходил из подворотни, широко выставляя ноги и размахивая руками, как заметил тень, но ничего не успев понять, повалился оземь, схватившись за бок. Больше он ничего не помнил.
  
  — Ну, наконец-то! Очнулся! А я тут волнуюсь. Матери твоей наврал, что у тебя резкий приступ аппендицита. Она, вон, с бульоном куриным к тебе стоит. А ты всё в себя не приходишь и не приходишь... Ох, переволновался я из-за тебя, дурень! Бульон-то желтый, насыщенный, — улыбался Серый.
  — Гад, воды дай...
  — Нет, вы посмотрите на этого интеллигента. Не успел с того света вернуться, как обзывается и сразу чего-то просит. ...Так, разговаривать мне с тобой времени нет, мама рвется. В общем, дело было так: мы сидели у меня, у тебя прихватил бок, остальное не помнишь.
  — А я и так не помню... Только мы не у тебя сидели, а я от Марго шел.
  — Ага, еще маме об этом расскажи. Говорю в последний раз — у тебя аппендицит. Ну, дурак человек...
  — Гад, воды дай... — взмолился Валера.
  — Слушай, брат... серьезно всё. Очень серьезно. Со вторым рождением тебя поздравляю... Извини, воды дать не могу, но вот губы промокну. — Серый макнул кусочек марли в воду и быстро увлажнил ему рот. Вернее, сделал вид. — Не гад я, не гад, честно. Потерпи еще немного, ладно? Ах, ты мой брательник дорогой...
   Серый отчего-то быстро ушел за спинку кровати и встал у окна. Валерий попытался запрокинуть голову назад, но потемнело в глазах, и он застонал.
   Серый рванулся к нему:
  — Тихо. Тихо. Я здесь. Не волнуйся, никуда от тебя не уйду. Все ночи с тобой буду. Только выздоравливай, герой ты мой драный.
  — С таким уважительным отношением, я быстро поправлюсь, обещаю.
  — О-о-о, раз дерзишь, значит всё действительно хорошо! Анекдот новый хочешь?
  — Только не смеши меня, не могу даже улыбнуться. ...Скажи, а Марго знает?
  — Мало того, что знает, так более того. Вон, в коридоре с твоей маман стоит. Вторую банку с бульоном руками согревает. Любимому...
   Валера, изнемогая от боли, расплылся в улыбке.
  — Все мои здесь. Как же хорошо, Серёжка!
  
   Серый и вправду все ночи провел возле его постели. Соседи по палате не возражали. Наоборот, с нетерпением ждали возвращения, если тот куда удалялся. Больные, придерживая швы, покатывались от хохота, и когда Валеру выписывали, сокрушенно качали головами, что такие парни от них уходят. Как это обычно бывает, обменялись адресами, телефонами, обещали найти друг друга и в повседневной жизни.
  
   Серый конечно же фрагментально восстановил события того злосчастного вечера.
   Когда Валера выходил из подворотни, его как следует приложили доской по голове и пырнули в левый бок ножичком.
  — Не сильно, иначе бы ты не выжил. Это они мне знак подавали. Мне, не тебе... Нет, это надо так распоясаться, чтобы в моем дворе! В моем дворе мне метки ставить, — Серый смачно выругался. — Ну, это мы еще посмотрим кто кого... Ты, главное, выздоравливай скорее!
  
   Серый, видимо, кого-то жестоко проучил, потому как сфера их деятельности резко расширилась. Им теперь привозили чемоданами редкостное шмотье, от которого пахло какой-то нездешней жизнью. Они и сами приоделись, как пижоны, и удачно приторговывали. Спрос был настолько велик, что предложение отрывали с руками и ногами. Денег и возможностей стало еще больше. На неделе они погуливали с одними девочками, щедро засыпая их подарками. На выходные же, как примерные женихи, занимались невестами. Марго теперь могла не беспокоиться за свою невинность. Дожидаться этого вожделенного дня стало намного проще.
  
   Как и следовало ожидать, настал тот день, когда отец вызвал Валерия в кабинет на разговор. Это случалось крайне редко, и хорошего, разумеется, не предвещало.
   Отец что-то писал, упорно делая вид, что не видит, как вошел сын. Тот остановился в дверях и стоял, не шелохнувшись. Слышно поскрипывало перо. Дописав абзац, отец еще пару минут что-то черкал в написанном, затем снял очки и приветственно произнес:
  — А-а-а, пришел. Проходи, садись ближе, мне надо с тобой побеседовать. — Отец внимательно осматривал сына и не спешил заводить разговор. Валерий всё больше съеживался под его взглядом. Наконец, он начал: — Скажи мне, пожалуйста, что за сорочка на тебе?
  — Это сейчас так носят, папа... Нейлоновая!
  — Носят, чтобы всё тело просвечивало? Сними сейчас же и не носи эту дрянь!
  — А ты знаешь, сколько она стоит?
  — Вот и, молодец, сам подвел к теме нашей сегодняшней беседы. Сколько она стоит - меня не интересует, но вот откуда у тебя такие деньги — потрудись ответить.
  — Ты же знаешь, я работаю... Ночами...
  — Санитаром... Санитаром ты работаешь. А ходишь с оттопыренными карманами денег, и в нарядах, как петрушка с дешевой ярмарки.
  — Ну, папа...
  — Молчать! Я не закончил! Бескультурье. Дожили: старшего перебить — это уже раз плюнуть. Ты что же думаешь, если я не вмешиваюсь в твою жизнь, получается, ничего о тебе не знаю? Ни о тебе, ни о твоих так называемых дружках? Майку бы надевал, чтобы мы с матерью под твоей прозрачной рубашкой два шрама от аппендицита не видели. Сенсация в науке! Один справа, другой слева!
   Валера рефлекторно закрыл бок и с испугом глянул на отца, тем самым выдав себя с потрохами.
  — Со швалью разной водишься, спекулянтом теперь сделался. Ты чего меня позоришь на весь город, спрашивается? Чего тебе не хватает?
  — Всего мне хватает. Я просто не хочу ни от кого зависеть. И у меня это получается. Ты же живешь, как хочешь... Думаешь, я не знаю, на каких ты совещаниях допоздна задерживаешься? А мама-то, мама как тщательно тебя на них собирает. Тьфу, — Валерий плюнул прямо на ковер.
  — Бестолку с тобой разговаривать! Что положено юпитеру, не положено... — отец не договорил, нервно развернул газету и закрылся ею.
   Это означало: "Разговор окончен. Пошел теперь — вон!"
   Валерию давно стало известно, где дважды в неделю юпитерствует отец.
  — Папа, ты уйдешь от нас? — полушепотом спросил сын.
   Отец отшвырнул газету.
  — Сядь. Сядь и слушай. Слушай так, чтобы запомнить на всю жизнь! Семья для каждого приличного человека — это святое. Всё остальное же, — отец на мгновенье замолчал. — Так вот, всё остальное — это не только известное тебе опорожнение. Не смотри так. Я тебе очевидное озвучиваю. Ты меня не сейчас, ты меня позднее поймешь... Понимаешь, сын, — он впился пронзительным взглядом, потом отвел глаза и постучал по груди, — вот здесь живет душа. И всё это не столько мне, сколько ей надо...
   Валерий вышел от отца, заметив, как в глубине квартиры мама чапает босиком.
  
   Прошли годы...
   Валера с Серым всё так же крепко дружили. Много приключений осталось за их плечами, но в одном они остались верны себе: в любви к своим девочкам.
   Свадьбу решили справлять в один день. Гуляли все выходные, а потом забились в Валеркину машину — свадебный подарок отца — и укатили в турне по городам и весям бескрайнего Советского Союза.
   Марго вернулась из путешествия в интересном положении. У Серого же с Иринкой долго ничего не получалось.
   Только через восемь лет вместо планируемого празднования Первомая, они отвезли жен в больницу. Это, называется, в августе на пару недель люди съездили в Клайпеду. Друзья давно мечтали посетить бывшие владения рыцарей Тевтонского ордена, что когда-то построили на этой территории замок и заложили город Мeмель. Клайпедой город стал зваться лишь с двадцать третьего года двадцатого столетия. Поехали на новой, теперь уже второй, машине красивого баклажанного цвета.
   Взявшись за руки, они бродили по древней земле, забрели в картинную галерею, Музей часов, несмотря на прохладную погоду, просиживали на побережье Балтийского моря, соглашаясь, какое оно непохожее... На их море.
  
   Валера второй раз в жизни получал в руки голубой конверт. Растревоженный Серый бережно взял розовый, судорожно вцепился в одеялко пальцами и нетерпеливо просил теперь, пусть кто-нибудь разворошит кружева, чтобы увидеть, наконец, свою красавицу.
   Валера недоумевал: как можно радоваться дочке? Ведь, это стыд позорище! Марго не раз жаловалась, что он изводит её своими, как она считала, глупостями. Кому как — ему не глупость! Он серьезно предупредил: если родится девочка, к роддому близко не подойдет. Слава богу, обошлось.
   Валера ради приличия заглянул в конверт друга и невольно отметил, что мордочка выглядывающего оттуда существа милее и нежнее. Его же сынишка родился маленьким, дохленьким, совершенно тщедушным. Выхаживая его, Валера потерял себя. Да и Серый куда-то пропал. Им с Иркой тоже теперь было некогда. Виделись мельком, наспех...
  
   Года четыре спустя в его квартире раздался звонок. Позвонили и сообщили, что друга и его жены больше нет. Они погибли при странных обстоятельствах.
  — Не спрашивай, не могу сказать. Нельзя. ...Смотри, что от моих детей осталось, — мать Серого повалилась Валере на руки, она не могла даже плакать. — Если не малышка, руки бы на себя наложила...
   Организацией занимались Иркины родственники. Они предложили забрать девочку к себе, но мать, откуда силы-то взяла, громыхнула на них басом: — Пока жива, никому её не отдам!
   Ребенок жался к ней, наблюдая за взрослыми напуганными глазами. Она в своем красном пальто смотрелась несуразным пятном на фоне общего горя.
   Их тихо похоронили, погрустили, и жизнь потекла дальше.
   Валера первое время забегал к матери Серого, терпеливо отсиживал на стуле положенное для посещения время, выпивал стакан жиденького чая с липкой карамелькой, упорно не замечая, как квартира все сильнее пропитывается лекарствами, оставлял на столе под шоколадкой пару десяток и выскакивал из этой удушливой квартиры на воздух. В жизнь.
   Потом события закрутились так, что он о своей-то семье напрочь забывал, не то что о чьей-то матери. Валерий вплоть до сегодняшнего прозрения вычеркнул из памяти этих людей.
  
   Теперь, много лет спустя, лежа в постели с красивой женщиной, он почувствовал во рту пряный аромат той карамели. Ему сделалось дурно.
  
   "Должок за тобой"
   Валерий никак не мог припомнить — откуда эти слова. Но чем явственнее они звучали в мозгу, тем отчетливее он видел лукавое лицо с прищуром и грозящий согнутый костлявый палец.
   «А-а-а, из сказки какой-то», — успокоился Валерий. Но…—  «Сказка ложь. Да в ней намек, добрым молодцам урок», — напомнила о себе еще одна присказка.
  
   Валерий понял, что прошлое, в лице этой бестолковой девчонки, цепко взялось за плечо и бесцеремонно развернуло к себе.
  
   ...................
Часть 7-ая

   Валерий въехал в чужой неприветливый двор с нескончаемо растянувшейся вереницей подъездов.
   Он неторопливо вел машину, размышляя: не ошибся ли со стороной дома, и теперь высматривал на входных дверях хоть какой-то номер. Которого, разумеется, не было. Через мгновенье Валера обомлел. На ступеньках в один из обшарпанных подъездов стояла Женька, а возле ее ног сиротливо притулились узлы и баулы. Всё, как он накануне заказывал.
   «Может, мне ее лучше сразу придушить?» — мелькнула зверская мысль, и, представив в красках, как это будет происходить, он еле сдержал судорожные смеховые позывы.
   «Серьезнее, Валерий Сергеевич, серьезнее. Воспитание — это строгая наука», —облагоразумил он себя самого.
   Но все-таки, не сумев справиться с весельем в глазах, порылся в бардачке и разыскал там завалявшийся футляр с темными очками. Еще с минуту он осматривал себя в зеркальце. Женька в это время нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, но из подъезда без его команды не выходила.
   «Наверно добро стережет, боится, вдруг, кто из соседей кабы чего не спёр», — предположил Валера.
   Ему стало еще смешнее. Да и зеркало отображало не серьезное лицо, а какое-то скорее аферистическое.
   «А что, наверно со стороны это так и выглядит, что я или невесту ворую, или... Ой, это Женька что ли невеста? Только не это!» — Валера недовольно сморщился. — «Нетушки, лучше пусть будет, что я хату граблю с малолетней сообщницей».
   Подняв до ушей воротник пальто и втянув шею, Валера, в три погибели согнувшийся, выполз из машины и принялся по шпионски озираться вокруг, привлекая, разумеется, еще большее к себе внимание. Начали собираться первые ротозеи. Перешептываясь между собой, стояли поодаль, до одури серьезные, и близко не подходили. Кто-то, привлеченный заехавшей во двор незнакомой машиной, свешивался с балконов.
  — Товарищи, представление начинается! — Валерий, решивший сыграть в преступника, смутился от такого повышенного внимания. Он оправил пальто, выпрямился и выставил руки, как артист на арене цирка. Затем поклонился на три стороны, последней парализованной Женьке, и вразвалочку к ней направился.
   Наклонившись к самому уху, он горячо зашептал:
  — Женя, ты всё из квартиры вынесла? Ничего не осталось?
   Она опять уставилась на него недоуменным взглядом, от которого он уже не знал куда деваться.
  — Давай, пока нас не накрыли, скорее грузить манатки, и бегом отсюда. Бегом! Ты так удивленно смотришь... Ты имеешь мне что-то сказать, Женя? — закончил он придуриваться с явным одесским говорком.
   «Эх, если бы эта дуреха еще меня понимала...»
  — Давай, живо в машину! - Валера оглянулся вокруг. — Так, народ, кто поможет загрузиться?
   Желающих получилось, хоть отбавляй. У Женьки и добра-то на все руки не оказалось.
  — Говорил тебе, больше надо брать, машина почти пустая, — он сделал недовольное лицо. — Женька, слушай. А чего никто не волнуется, не останавливает нас? Может мы на самом деле воры?
   Женя посмотрела на него как на последнего дурака.
  — Для чего останавливать, когда все знают, что я отсюда уезжаю.
  — Ах. Ну да, ну да...об этом я не подумал. О том, что все знают! — Валера аккуратнее размещал набросанные на заднее сиденье узлы. Из плохо увязанных баулов проглядывалось барахлишко.
   Поняв, что именно Женька взяла с собой, Валера окончательно вышел из себя: — Это конечно же здорово, что ты матрац прихватила... Ох, и подушка тут. Боже мой...и одеяло... У нас, разумеется, всего этого нет! Ты же так подумала, да, Женечка? О-о-о, и кукла здесь. Это мне играть, да? — он повертел игрушку из стороны в сторону, и та что-то жалобно промякала. — Разговаривает... Представляешь, я всю жизнь мечтал в куклы поиграть! Какая же ты молодец! Ненаглядная ты моя, дай я тебя расцелую! — он потянулся к ней.
   Но Женька не подпустила к себе, вытянув вперед руки.
  — Вы же сами сказали: жить. Вот я и забрала оттуда все свои вещи.
  — Женя, скажи... ты всем, так беззаветно веришь?
  — ...Но ведь это Вы сказали...
   Валерий проглотил очередной комок.
  
   Выехав на трассу, он, наконец, совладал с собой.
  — Женя, так ты к нам навсегда переезжаешь? — Валера задал вопрос, самым что ни на есть уничижительным тоном.
  — Нет, что Вы! Только до осени! — как всегда просто и незатейливо ответила девчонка.
  — А чего ж так? Ненадолго?
  — Да скоро мой жених из армии вернется. Я его жду сейчас. А осенью наша свадьба будет, вот!
  — Да. Грандиозное событие, ничего не скажешь. А пока у нас с дедушкой перекантуешься, да, Женечка?
  — А Вы что, уже не хотите? - полушепотом спросила она.
  — Нет, что ты! Хотим! Еще как хотим! — Валера больше не сдерживал себя. Он рассмеялся молодо и беззаботно. — Жень, я с тобой каким-то дураком становлюсь, честное слово. Почему не знаешь?
  — Не-а, — весело ответила Женька, и рассмеялась тоже.
  
   Он увозил её из этого серого дома, из этого серого мира, обещая себе, что хоть на время сделает девчонку счастливой.
  
  — Жень, назови, пожалуйста, свою фамилию.
  — Иличевская.
  — Значит, ты Евгения Иличевская?
   Женька утвердительно мотнула головой.
  — А по отчеству ты кто?
   Она улыбнулась.
  — По отчеству меня никто еще не называет. Но вообще-то я Евгения Сергеевна.
  — Бывают же в жизни совпадения! Представляешь, я ночь не спал, всё вспоминал одного человека. Был у меня когда-то потрясающий друг. Знаешь, Женя, я вот жизнь прожил, а такого человека больше так и не встретил... Песню знаешь? "Только раз бывает в жизни встреча..." — Валерий запел. — Эти слова про нас с ним. Так вот, Жень, — продолжил он через паузу, — звали его Сергеем Иличевским. Фамилия редкая. Может, это какой тебе родственник?
   Женька закусила губу и, покарябывая, стала изучать что-то мелкое в обшивке салона.
  — Я не люблю о себе рассказывать.
   Валерий осекся и, изображая недовольство, ворчливо произнес: — Странные на свете люди живут! Как усядутся в чужую машину, так начинают что-то рвать, ломать, дверями хлопать. Конечно, чужое же, чего жалеть!
  — Не трогаю я у Вас ничего, — Женька для убедительности подложила ладошки под себя.
  — Жень...шучу я...шучу, понимаешь? Учись разбираться, где шутка, а когда серьезно. А вообще, у меня предложение. Твое барахло всё равно везти в город бессмысленно, у отца всего в достатке. Давай, мы на дачу заедем, всё это там скинем — тут недалеко, не волнуйся. А на обратном пути заскочим в шашлычную. Там такое мясо жарят, пальчики оближешь!
   Они одновременно сглотнули слюну.
  — А то я голодный как волк! — он неожиданно и хищно клацнул в ее сторону.
   Женька испуганно одернулась.
  — Страшно? То-то же! Смотри у меня, не будешь слушаться — укушу.
   Девчонка отвернулась к окну, но он заметил, как в доброй улыбке подрагивают ее губы.
  
   Валерий ехал и размышлял. Он поругивал себя, за то, что пустился в это незапланированное путешествия не по нужде, а чтобы произвести на девчонку сильное впечатление.
   «Перед кем бахвалиться-то, собрался? Не совестно?» — он почувствовал, как нервная дрожь пробежала по телу. — «Волнуюсь, как мальчишка».
  
   Он, тяжело толкая вперед, открыл высокие кованые ворота, красиво въехал во двор.
  — Выходи, приехали... Ну что ты как мешок вываливаешься? Элегантнее, Женя, элегантнее... — он схватил ее за руку и потащил вперед. — Бежим, я тебе всё сейчас покажу!
   Потом открыл дом, вытащил оттуда громадный стул с высокой спинкой, обитый красным бархатом и укрепленный золочеными кнопками, и усадил запыхавшуюся Женьку на него.
  — Это что? — она ухватилась за края, смешно болтая ногами. До земли они не доставали.
   - Трон, Женя. Ты теперь здешняя королева.
  — А мы здесь у кого?
  — Мы здесь, у нас. —Потом помолчал и продолжил хвастливо: — На свете много райских уголков, и это один из них. Причем, заметь, всё, что ты тут видишь, сделано вот этими вот руками.
  
   Валера присел перед ней на корточки, демонстрируя мозолистые ладони. А Женька, недоверчиво на него, на них, поглядывая — верила и не верила.
  — Сомневаешься?
  — Угу...
  — Так ты еще имеешь нахальство усомниться в моих словах? — он грозно сдвинул брови, ухватился за куртку, махом закинул девчонку на плечо и побежал, зажав, чтоб не повизгивала рот. — Ну ты у меня сейчас посмотришь! Я тебе сейчас покажу! Будешь мне знать, как сомневаться, в том, что взрослые говорят! — голос звучал угрожающе. — Ты еще не описалась, нет? — поинтересовался заботливо.
   Добежав до гаража, он сбросил Женьку в мягкий куст, наблюдая краем глаза, как она, безмолвно, оттуда выбирается, и, ухмыльнувшись, принялся отпирать замок. Затем втолкнул Женьку вовнутрь, тыкая носом во всевозможные стеллажи, заваленные инструментами, подкатил к ней сварочный аппарат, напялил каску.
  — Ну что? Впечатляет?
   Женька безразлично всё это осмотрела, пощупала и, разочарованная, направилась к выходу.
  — Куда пошла? А похвалить меня?..
  
   Больший интерес она проявила, когда переносили её вещи. Надо было видеть, с какой щепетильностью девчонка контролировала, где и как всё это будет храниться.
  — Ну, ты и барахольщица, — вымолвил в сердцах Валера. Он утомился таскать узлы и, подумывал, как бы "забыть" парочку, чтобы незаметно потом по дороге их выбросить.
   Но она и тут не сплоховала. Отодвинув в сторону то, что посчитала нужным, водрузила сверху куклу, и завершила дело сама. Валерий копался в этот момент в поле и видел, как она несется к нему довольная и счастливая.
  — Всё! Я готова! Можем ехать!
  — Что ты говоришь... Можем, значит? Женька, ты всегда мне говори, что надо делать, ладно?
  — Ладно, — честно пообещала она.
И, схлопотала очередной подзатыльник.
  
   Недалеко от дома расположился приятный уютный ресторанчик. Туда ходили все свои, посторонних практически не бывало. Хозяин, раздобревший на бесконечной дегустации и совместных посиделках с гостями, готовил удивительные шашлыки. Он знал вкусы и пристрастия своих посетителей, и потому к каждому заказу подходил серьезно, с индивидуальным оформлением. Аппетитно щекочущий ноздри шашлычный запах разносился далеко по окрестности.
  — Пойдем, пообедаем, Женя.
   Она сидела, не шелохнувшись: вся напряженная и нахохлившаяся. Валера покачал головой, обошел машину и открыл ей дверь.
  — Ох, как я забыл. Ваше величество, прошу, выходите, пожалуйста.
  — Я не пойду туда. Я приличная девушка.
  — Ну ничего себе! Я тебя что, приличная девушка, в какое-то неприличное место приглашаю?
  — Женщины в такие места не ходят, — оскорблено произнесла она и вцепилась в сиденье.
  — Кто тут, интересно, женщина? — с усмешкой сказал он и, махнув рукой, ушел один.
   Завидев Валерия, изображающего жестами: "Три порции. С собой", радушный хозяин через несколько минут соорудил ему внушительный благоухающий пакет.
   Валера сердечно поблагодарил его за оперативность и культурное обслуживание, вернулся к машине, водрузил Женьке на колени завернутую в вощеную бумагу еду, а сам направился перекинуться парой фраз со знакомыми местными жителями. Народ тут жил сердечный и приветливый. Валера, зная практически каждую семью, часто консультировал и осматривал их. Если было нужно, то разрешал поднимать себя даже по ночам, никому никогда не отказывая. Здешние люди его любили чисто и искренне, как дети.
  
   Аромат кружил голову. Неплотно свернутый импровизированный пакет сам по себе начал разворачиваться. Внутри лежал круглый, разрезанный посередине, хлеб. Между двумя половинками которого положили жирные горячие люля, приготовленные из молодой баранины.
   Руки сами потянулись за первым кусочком и отправили его в рот.
   Раздалось блаженное: М-м-м-м-м...
   За первым пошел второй, затем третий и т.д. Пальчики всё отламывали и отламывали по новому кусочку... .............
   Так что, пока Валера, эмоционально размахивая руками, беседовал, Женька уплетала шашлык. Оборачиваясь, он видел, как смешно по хомячьи движутся ее щеки, и возвращаться не торопился.
   Когда он открыл дверь, то сам чуть не задохнулся от пропитавшего салон запаха.
  — Такой голодный, что сейчас тебя тоже съем! — он, потирая руки, уселся в свое кресло, потянулся к пакету и, увидев, замер.
У оторопевшего мужчины перехватило дыхание.
   «Слопать и не заметить... тройную порцию...»
  — Так ты недоедаешь... — опешил от понимания Валера.
   Женька осмотрела аккуратно вырезанную в виде тарелки хлебную основу, в которой не осталось ничего, кроме мелко накрошенной зелени и порезанного тонкими кольцами репчатого лука.
  — Нет, спасибо, не доедаю. Я не смогу столько хлеба съесть, — сказала она тоном от души отобедавшего человека. Потом, наконец, сообразив, что же она наделала, громко вскрикнула: — А-а-а-а...я всё съела! Мамочки, я же всё мясо съела... — и в страхе уставилась на мужчину.
  
   ................
Часть 8-ая
      
  — Наелась? Понравилось? Вот и умница! Это же я тебе покупал... Не будешь, говоришь, больше? — Валерий сцапал у нее с колен пакет, положил к себе и, изображая хищника на охоте, набросился на хлеб. Сложил его пополам и принялся быстро и смешно уничтожать, озираясь по сторонам, вроде опасаясь, чтобы никто не отнял. — Не проси, не дам, самому мало... — послышалось сквозь набитый рот.
   Виноватая и уничтоженная стыдом Женька, с опаской наблюдая за происходящим, начала улыбаться.
  — Вы не подумайте... Меня кормят. Просто, я там, стесняюсь... А у вас почему-то нет...
  — Приедем домой, я тебя взвешу. А в конце справку тебе выпишу, чтобы все видели, как тебе у нас плохо жилось.
  — Не надо никакой справки, — обиделась Женя.
  — Не надо? Ну, как скажешь... — Валерий закончил трапезу, достал носовой платок, отёр губы, руки. Потом скомкал его и прежде, чем убрать в карман, взглянул на Женьку, выбрал место погрязней и провел по лицу. — Морщишься чего? Не нравится быть чистой? Свой платок надо иметь! Поняла? Ох...луком от меня разит, как от настоящего мужика! Ну, поехали, а то нас крокодил ждет.
  
   Отец их заждался. Он даже накрыл на стол.
  — Ну, ты, пахан, просто молоток! — Валерий похлопал его по спине. — Ты даже за хлебом сходил? Сам? Или соседок просил?
  — Сам, — скромно ответил Сергей Данилович.
  — Так... хлеба мне на сегодня достаточно... Может, яичницу пожарим?
  — Разве у нас есть нечего?
   Валерий сам удивился, как не прыснул.
  
  — Ну, ладно, благодарю за компанию. Я к себе пойду, почитаю. А вы сидите, отдыхайте, — отец поднялся и, посмеиваясь чему-то, удалился.
   «Черт возьми, нравится мне его настроение!.. Улыбается всё время. Ай да Женька...»
  
  — Жень, а ты не первомайская?
  — Да, у меня первого мая день рождения. А как Вы узнали?
  — Ух ты! — как можно удивленнее воскликнул Валерий, игнорируя ее, не менее удивленный, вопрос. — Так ты с моим сыном в один день родилась! — Валерий сходил за календарем, который ему подарил один из отъезжающих вскоре сотрудников. — Ну-ка, посмотрим что это у нас будет...какой день в еврейском летоисчислении... Так, значит, сейчас у нас 1988 год. Женька, представляешь, до середины сентября год пока что 5748. А вот с середины сентября — уже, соответственно, 5749-й. Чудеса! Теперь подсчитаем, что у нас будет первого мая... Так, это равняется 14-му ияра 5748-го года, и будет это вторым днём Песаха. По-нашему — Пасхи. Женька, запоминай! Второй день праздника называется: Шейни. Воскресенье.
  — Вы евреи? — тихо спросила девушка.
  — Женя. Чтобы что-то знать, не обязательно быть евреем! — зло ответил Валерий. — Понимаешь, я вот, прожив прожженным атеистом, только к своим пятидесяти пришел к мысли, к которой надо бы прийти в юности. Надо в жизни побывать, принять и окунуться, хотя бы в трех основных религиях. Много чего, возможно, открылось бы. Не говоря о том, скольких глупостей избежать можно было бы... Ладно, расфилософствовался я... Чего с тобой-то на такие темы говорить. Ты всё равно ничего не понимаешь!
   Перехватив её обиженный взгляд, он с удовольствием потянулся:
  — Всё, хватит дурака валять. Кофе мне что ли налей... Сейчас твоим образованием займемся... Масайка!
  — Кто? — Женя не выдержала и побежала к Сергею Даниловичу.
  
   Валерий налил себе кофе, неторопливо размешивая, уселся на диван и, усмехаясь, слушал, как эта смешная девчонка жалуется на него его же отцу.
  — Сергей Данилович...ну почему он всё время меня обижает? То "гаврош" я, сегодня какая-то "масайка"... Что это вообще такое?..
  
   А этот предатель наверняка одобрительно поглаживает её по голове и нашептывает: "Ничего, ничего — не нервничай. Он всё равно скоро уйдет, и у нас снова будет всё хорошо".
  
  — Масаи, Женечка, это такое очень интересное племя. Они проживают в Кении.
  — Ничего себе! Я что — из племя?!
  — Нет, деточка моя, что ты! Ты не из племени.
  — Так почему же он обзывает меня масайкой?
  — Видимо, из-за формы твоей прически. У масаев женщины наголо бреют головы. А мужчины, напротив, носят длинные волосы, — рассказывая, Сергей Данилович, мелко посмеивался. По голосу сын понял, что беседа доставляет тому несказанное удовольствие.
   Отпив глотка два, Валера не выдержал и пошел к ним.
   «Ну так и есть — идиллия», — проворчал он про себя.
   Отец сидел в кресле, девчонка, обхватив голову, у него в ногах: демонстративно спиной к двери.
  — Ну я же не лысая...
   Валерий прислонился к косяку, приложил палец к губам, чтобы отец не выдавал его присутствия, одобрительно кивнул и застыл с заинтересованным видом.
   Отец приободрился и продолжил:
  — А ты, Женечка, как думаешь, отчего они так поступают?
  — ...Не знаю...
  — Не торопись, ты подумай. Представь, как выглядит место, где они проживают: Африка, саванна... Я тебе подскажу. Таким образом эти люди подражают своему божеству. Подумай, кого они видят вокруг себя.
  — Женщины — лысые, а мужчины — волосатые?
   Валерий зажал рот и скрылся в коридоре. Он решил, что лучше слушать оттуда. Так для нервов спокойнее.
  — Вроде того, — спокойно ответил отец.
  — А-а-а-а... ну тогда они подражают солнцу и луне.
  — Неправильный ответ, но мысль интересная. Потрудись теперь объяснить, отчего ты так решила.
   Валерий вернулся.
  — Потому что у солнца лучи, а луна — гладкая.
  — Оригинально... Но, все-таки, подумай еще, Женечка. Вспомни, как я тебе задал вопрос. Кого видят перед собой эти люди?
  — Не знаю...
  — То есть, они видят кого-то очень сильного, которому им хочется подражать, — терпеливо направлял ее Сергей Данилович.
  — Львы? — сомневаясь, спросила Женя. И тут же радостно вскрикнула: — Точно! Львы! У мужчин — гривы, у женщин — грив нет!
  — Да, Женечка, — даже больше нее обрадовался отец. — У львов — гривы, и масаи-мужчины подражают львам. А у львиц грив нет, потому масайские женщины бреют головы.
  —...Но я всё равно не масайка, — насупилась Женька.
   - Конечно, нет. Ты у нас - очаровательная девушка, — отец и вправду погладил девчонку по голове.
  
  — Женя, опять на полу сидишь? Что за манера? — как ни в чем ни бывало вклинился Валера.
   Но ему никто не ответил.
  — Пап, представляешь, у Женьки тоже первого мая день рождения. Праздничная она у нас...
  — Я знаю, — сухо ответил отец.
  — Откуда?!
  — Я, по-твоему, глухой? Об этом говорилось несколько минут назад.
  — ...Между прочим... кто-то мне обещал кофе налить.
   Женя встала и пошла на кухню.
  — Вам вторую чашку?
   Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
  
  — Жень, а может быть ты моя дочка? Тебя случайно там, в роддоме, не подменили?
  — С кем?
  — Кем. Кто ж тебя русскому-то учил, девочка моя дорогая?
  — О, у нас была очень хорошая учительница по русскому-литературе! Строгая такая... Мы с ней словарики специальные писали, летучки...
  — Что за летучки?
  — Ну... это просто. Приходишь на обычный урок, сидишь себе, как ни в чем не бывало, а тут, как снег на голову, её объявление противненьким таким голосочком: «Достали листочки, пишем сочинение». И по классу такое горькое: «…о...о...о...опять сочинение!» Но Вы знаете, с тех пор мне ничего не стоит что-то написать.
  — Ну да?
  — Вот честно-честно! Вот выбирайте, Валерий Сергеевич, любой предмет. А я сяду и на Ваших глазах о нем историю напишу.
  — Ох, хвастунишка... Ладно, заинтересовала. А, была, ни была, давай, попробуем! - Валера глянул вокруг, и его взгляд остановился на крошечном карандашном огрызке. Он повертел его в руках и с размаху шлёпнул о стол. — Давай, садишь и пиши мне рассказ про карандаш.
  — Только Вы уйдите в комнату, не стойте над душой. А то я стесняюсь...
  
   Иличевская Евгения.
   Рассказ про карандаш.
   Появился я на свет, как сейчас помню, ярким и красивым. Но поначалу, от несмышлености своей, казался самому себе очень длинным. Помню щекотку, когда меня впервые заточили. Жил я тогда у доброго чертежника в коробке с простыми карандашами. Но в отличие от меня, мягкого, все мои остальные братья были твердыми. Видимо, и с характером у них было не все в порядке, потому что они частенько ворчали по поводу того, что я чаще оказывался в хозяйских руках, и именно на мои плечи ложилась ответственность по завершению чертежа. Так разве я был виноват? Вовсе нет! Это все моя мягкость! И потому, меня чаще других затачивали, и оттого я раньше времени повзрослел и заметно укоротился. Чертежнику стало сложно удерживать меня в руках, и я поселился на другом столе: среди цветных карандашей и иностранцев фломастеров. Новая хозяйка мне очень понравилась. Она играла со мной в разные игры. Мы рисовали с ней на листке бумаги деревце, цветочек или кошку, а потом плотно заштриховывали, будто погружая рисунок в туман. Потом она бежала к отцу и просила, чтобы тот всмотрелся внимательнее и угадал, что там за густым грифельным полотном. А тот переворачивал листок и, рассмотрев продавленный силуэт, все же никак не мог угадать, что мы такое нарисовали. Так что, много лет я был нужным, красивым, счастливым. И никак не ожидал, что в какое-то мгновенье окажусь изгрызенным кошкой. Девочка прорыдала надо мной, даже обточила с двух сторон, но как прежде — больше не любила. Я перешел в руки к бабушке. Та записывала мною телефонные номера, всевозможные счета и как-то забыла меня на почте. Потом я кочевал из сумки в сумку, из кармана в карман, пока не оказался в этом доме. Долгое время я, бесхозный и изрядно запылившийся, провалялся на вздрагивающем холодильнике, среди новых, но дружелюбных соседей: ярких шариковых ручек, железных остро пахнущих лекарствами коробок, пробок от шампанского, потемневшей серебряной ложки, пока чьи-то пальцы не подхватили меня сегодняшним утром. Потом совсем не больно (ну, вот честное слово: не больно!) стукнули мною о стол и передали в другую руку: поменьше. Давно я не лежал на человеческой ладони. Забытое ощущение. И потому, поначалу, задохнувшись от счастья, ничего не мог записать. Кто-то занервничал и посильнее надавил на грифель, и вот тут-то я и очнулся. Поудобнее устроился в теплых пальчиках, которые тут же сжали меня поплотнее, чтобы записать эту мою нехитрую историю.
  
  — Всё, готово! Идите!
   Валерий трусцой вбежал в кухню и недоверчиво взял у Жени исписанный листок. Какое-то время он читал, потом отложил его и недоуменно уставился на нее. Смотрел долго, не отрываясь.
  — Это кто написал? - наконец спросил он. Спросил тоном человека, которого злостно разыгрывают.
  — Как кто? Я,.. — недоуменно ответила Женя.
  — Когда?
  — Сейчас...
  — Папа, а ну-ка, иди сюда.
   Отец долго шуршал газетами, наверно снял тапочки и теперь никак не мог их найти. Валерий сходил к нему:
  — Так ты здесь сидел?
  — Да.
  — На кухню не заходил?
  — Нет.
  — Ну, ладно, сиди... я так просто...
  
   Он вернулся на кухню, где сидела расстроенная Женя. Она сама перечитывала написанное, но как только заслышала приближающиеся шаги, отложила листок в сторону, будто не брала. Валера сел напротив, подпер кулаком щеку и, как впервые увидев, изучал её пронзительным взглядом.
  — Что я опять не так сделала? — наконец не выдержала Женя.
  — Что не так сделала, спрашиваешь? Сама не догадываешься?
  — Нет...
  — Поразила меня до невозможности! Ну, я всегда знал, что ты не так проста, как кажешься... И как я тебя раньше-то не раскусил?
  — Что я такого сделала?!
  
   Валерий смотрел на неё растроганно, с полными влаги глазами. Девчонка же, растерялась окончательно, совершенно не понимая, что происходит.
  — Женечка, ты сама-то хоть понимаешь, что ты со мной наделала? Как мне жить после этого? Боже ты мой...девочка ты моя...страшненькая...
   Женя недовольно нахмурила брови.
  — Страшненькая, страшненькая... Но вот душа у тебя красивая... И если найдется на свете человек, который сможет её распознать, то будешь ты с ним самой счастливой на свете... Понимаешь, о чем я говорю?
  — А...
  — Нет!
  — Как Вы можете знать, что я хотела сказать?
   Валерий усмехнулся...
  — Глупышка, да ты подумать не успеешь, а я уже всё про тебя знаю... ...Не волнуйся, ты еще встретишь такого человека. Эх, передать бы мне тебя с рук на руки... Ничего, сама... сама найдешь. Жизнь у тебя долгая впереди. Непростая. Вот только не разбрасывайся ты в ней. Не разбрасывайся и себя не теряй... И вообще, Женька, живи так, чтобы тебе перед собой никогда стыдно не было. Понимаешь меня? Ну, чего надулась как мышь на крупу? — Валерий рассмеялся, а Женька рванула в коридор.
   Она стояла возле зеркала и рассматривала свою заплаканную физиономию.
  — Ничего я не страшненькая... а очень даже симпатичная! Мне все говорят, что я хорошенькая... — и разревелась пуще прежнего.
  — Угу, особенно сейчас.
  — Это всё из-за Вас! Вы меня до слез доводите!
   Валерий возвышался у нее за спиной, не притрагиваясь, и они рассматривали друг друга в зеркальном отражении. И тут ему стало неловко. Он, подавляя непонятно откуда нахлынувшее стыдное волнение, больно стукнул себя по лбу.
  — Тебе-то, дуреха, чего реветь? Это я должен плакать, что такой невозможно для тебя старый! ...Хотя, будь я помоложе, в жизни бы на такую соплю внимания не обратил.
  
   Отец вышел в коридор и застыл с недоуменным видом:
  — Что здесь происходит? - он строго взял сына за рукав сорочки.
  — Ничего, папа. Не слышал новость? Нет? Так слушай: Женька наша в писательницы заделалась! Иди вон, полюбуйся на её художество, на столе валяется, — он показал в направлении кухни. Отец послушно туда поплелся.
  
  — Женька, а тебе задание. Чтобы каждый день мне по новому рассказу записывала. Поняла?
   Та, согласно кивнув головой, побежала к своему скарбу, вытянула оттуда толстую тетрадь в изумрудном переплете и взволнованно спросила:
  — В такой можно?
  — Ну,.. можно и в такой, — он взял тетрадку, перелистал и снова на нее уставился.
  — Да,.. там я немного примеры решала... Но с другой же стороны можно писать...
  
  — Ну всё, товарищи, давайте прощаться. С вами хорошо, но мне бежать надо. Всё у нас есть, живите. А я, если можно, буду к вам в гости заглядывать. Женя, завтра-послезавтра на базар съездим, — Валера лукаво подмигнул обоим и тихо прикрыл за собой дверь.
  
  « ...И всё-таки она Серого дочка. ...А, может всё-таки моя? Мне эту загадку теперь в жизни не разгадать!» — Валера спустился во двор, случайно поднял голову наверх и посмотрел на окно. — «Провожают, черти», — он улыбнулся им широко и довольно.
  
   «Вот так, Серый... Опять ты мне помогаешь...»
  
   ...........
Часть 9-ая

   Приехав на работу, Валера быстро прошел по коридору, стукнув в двери кабинетов тем двоим, что написали заявление. Он еще не успел открыть свою дверь, как сотрудники стояли позади, проговаривая слова приветствия.
  — Здравствуйте, здравствуйте, уважаемые! Прошу, — Валерий посторонился, пропуская их первыми. — Прошу, — как можно вежливее повторил он, так как люди не спешили проходить. — Входите. Садитесь. Сейчас я вам всё подпишу.
   Он стремительно зашел за ними, открыл папку, где первыми лежали аккуратно выписанные заявления, размашисто поставил визу и безмолвно подал листки навстречу потянувшимся рукам.
   Сотрудники никак не ожидали подобной реакции. Они, как и все люди в данной ситуации, предполагали, что их, как лучших работников, будут упрашивать остаться, уговаривать одуматься, забрасывая доводами и призывами к ответственности. Но ничего подобного не случилось. Напротив, их жестом попросили покинуть помещение, и они, удивленно переглянувшись, покорно вышли. Поиграв желваками, Валера с минуту поразмыслил, затем порывисто вскочил с места, громко повернул в замке ключ и, нервно пролистав записную книжку, принялся накручивать циферблат.
   К телефону долго никто не подходил. Одновременно зазвонил внутренний аппарат, и робко постучали в дверь. Бросив трубку городского телефона, он поднял другую и рявкнул так, чтобы было слышно везде:
  — Нет меня! Нет меня, понятно?
   Послышалось, как поспешно отошли от двери. По удаляющимся каблучкам он понял, кто именно порывался войти к нему. В трубке раздались отбойные гудки.
  — То-то же! — Валера довольно хмыкнул и заново принялся набирать номер своей приятельницы.
   На этот раз отозвались быстрее.
  — Да, — ответил ему сонный голос.
    — Что же это мы спим к самому закату солнца? Вредно, дорогуша, вредно... Голова болеть будет! — и, проигнорировав оправдания, продолжил: — Давай, милочка, выкладывай всё, что знаешь о том чуде, с которым так мне немилосердно удружила.
   Через сорок минут он опустил трубку обратно на рычаги и отрешенно уставился в одну точку. Сидел долго, не реагируя на происходящее вокруг. Разрывался телефон, он не слышал. Стучали в дверь, он не обращал внимания. Переваривая услышанное, он не слышал ничего...
   Кусая губы, он вздыхал, то и дело сокрушаясь: — Эх, Женька...Женька...бедолага ты моя...
   Приятельница поведала, что девочку лет до девяти воспитывала бабушка. Затем слегла и, особо не мучась, отошла в мир иной. Всё сокрушалась, что не поставила ребенка на ноги. Сестра Ирки — Рая — тут же взяла ее к себе, окружила сиротку заботой и вниманием. Даже комнату ей отдельную выделила, потеснив собственного сына. Но Женька росла неблагодарным зверьком, и потому Рая, навсегда уезжая в Киев, не особенно сокрушалась, когда сбыла с рук шестнадцатилетнюю девчонку в другую семью. Те, скорее всего, добрые люди, взяли её с радостью. Они задумали выдать её замуж за сына, как только тот вернется из армии.
   Хорошая невеста по нынешним временам — товар редкий.
   Такая вот нехитрая история. Но Валера разволновался не на шутку. Он давно не верил в человеческое бескорыстие.
   Понимаю, стыдно людей подозревать, — говорил он самому себе. Но в голове рефреном звучали слова: "Городская квартира-то за девчонкой осталась. Может, и позарились, кто их знает..."
  
   Рабочий день давно закончился. В коридорах было тихо. Валерий повернул ключ в замке, распахнул дверь, выглянул наружу, неприятно отметив, что свет всюду приглушен.
   Ушли, значит... Ну что ж, пойду и я...
   Смотря под ноги, он неторопливо дошел до вестибюля, всё же попробовав по пути несколько дверных ручек. Кабинеты оказались запертыми.
   «Правильно, то не достучишься до меня, а теперь сам же и недоволен», — проворчал он себе под нос.
   Странно, но в вестибюле свет был потушен совсем и охранника нигде не видно. Такого у них не случалось. Выйдя со света в темноту, глаза не сразу привыкли к очертаниям. Так что ничего удивительного, что через мгновение он наткнулся на журнальный столик.
  — Вот черти! Ведь нарочно здесь поставили, чтобы я как следует навернулся!
   Отставляя столик в сторону, Валерий заметил, как под ноги слетели белые листки. Заинтересовавшись, он поднял их и вернулся к свету. В руках его находились аккуратно разорванные заявления. Изумленно выругавшись, он скомкал в кулаке бумажные обрывки и сунул их глубоко в карман.
  — Ну что, граждане отъезжающие, передумали? То-то же! Размечтались, думали я за подол буду хватать, — бормоча себе под нос много разного, он вышел в вестибюль и дернулся от неожиданности.
   Включился верхний свет, и один за другим со скамеек стали подыматься его сотрудники. Никто не ушел. Все сидели и терпеливо ждали, когда он выйдет.
  
  — Передумали, — сказали те двое.
   А оставшиеся, как сговорившись, одновременно произнесли: — Поработаем еще, Валерий Сергеевич!
  — Ну что ж, отчего не поработать... — он улыбнулся, отметив про себя: а ведь они всё слышали; смутился, громко и облегченно выдохнул, крепко обнявшись с теми, кто стоял ближе, и, резко отстранившись, направился к выходу, чтобы скрыть, как же они его расчувствовали.
   «Да, ничего нет важнее осознания того, что ты нужен, что тебя ждут...» — Валера смахнул навернувшуюся слезу и пошел прочь.
  
   Смеркалось. Домой ехать не хотелось. Что-то потянуло туда, к ним.
Под фонарем стояли двое и хохотали на весь двор. Женька сгибалась пополам, а отец, напротив, запрокинув голову назад, смеялся во весь беззубый рот. Беззубый?
   Даже завидев его, они не прекратили своего веселья.
  — Что тут у вас происходит? — попадая в их настроение, Валера невольно улыбнулся.
  — Ой, не могу... не могу ничего сказать... подождите... — Женька просто захлебывалась. — Мы гуляли во дворе, а потом решили на проспект выйти, там светлее. Идем себе, я Сергею Даниловичу кино рассказываю.
  — Какое кино?
  — Да это... как его... "Кто поедет в Трускавец".
   Валере до того было интересно узнать, отчего они так смеются, что он даже не съязвил по поводу того: ну надо же, какие фильмы люди смотрят; и терпеливо ждал продолжения истории.
  — А дедушка ка-а-а-к чихнет...
  — Да-да, именно так всё и было: я чихнул, но мы были так увлечены, что ничего не заметили, — пришепетывал отец.
  — Ага, и тут ко мне подходит какой-то парень и что-то протягивает. Я заметила, как до того он нагибался и что-то с земли поднимал. Когда же я поняла, что у него в руке, говорю ему: "Нет-нет... это не наше...", а дедушка внимательнее присмотрелся и говорит: "Наше-наше"...
   Отец стоял с ввалившимися щеками, губками трубочкой и, шамкая, подтверждал каждое слово.
  — Пап, ну я вижу, ты теперь тоже стал подвержен...
   Отец, не дав ему договорить, заинтересовался:
  — Чему?
  — Приключениям, приключениям, папа. Давайте, гулёны, быстро домой и спать. Жень, ты подымайся, Сергей Данилович сейчас подойдет. — Поразмыслив, с чего начать, Валера склонился к отцу, обнял его за плечо и, виновато заглядывая в глаза, начал: — Пап, ты не обидишься, если я Женьку завтра у тебя на пару часиков свисну? — И чтобы предотвратить вопросительное разворачивание отца в его сторону, еще плотнее обхватил его и продолжил: — Понимаешь, в чем дело... Ко мне завтра приедет... — он шепнул ему на ухо имя, после озвучивания которого отец одобрительно закивал головой.
  — Конечно, конечно, какой разговор.
  — Ох, гора с плеч. А то я волнуюсь. Ты ж понимаешь, надо произвести впечатление... Потом на весь город будет разговоров.
  — Всё понимаю. Да, но почему именно Женя?
  — Женя почему?.. Ну, потому что молодая, задорная, поможет мне всё подготовить, разукрасить. Ох, вот только бы болтать не начала... Ты её предупреди вежливо, как ты умеешь, ладно?
   Отец, клонясь вперед, медленно поднимался по ступеням. Отчего складывалось впечатление, что он соглашается всей своей сущностью.
  — Папа, спасибо. Я позвоню еще. Уверен, мы там недолго пробудем, стол накроем, часок посидим и по домам. Женьку предупреди только.
  — Ладно, ладно, Валерик. Не волнуйся. Сделаю всё, что в моих силах.
   Оглоушенный Валерий стоял на лестнице, смотрел в удаляющуюся спину, прислушиваясь к себе. Так ему показалось или отец в действительности назвал его забытым детским именем, и шепелявость тут вовсе не причем?..
  — Спасибо, папа, — сказал он и пошел, выразив тем самым, совсем иную благодарность.
  
   Валеру обещал навестить друг детства. Тот поднялся в своих успехах до поднебесной, и чем-то удивить его сейчас, здесь, на местном уровне, это просто голову расшибить. Потому, Валерий волновался не понапрасну. Он решил подготовиться основательно и прихватил из дома уйму красивой посуды, хрусталя, большие блюда, мельхиоровые столовые приборы, белоснежную крахмальную льняную скатерть, салфетки к ней, собираясь накрыть стол во дворе: просто, но в то же время изысканно. Да и сам принарядился не на шутку, размышляя теперь, как в белых штанах будет жарить шашлык. На шею повязал и просунул под ворот бледно лимонной сорочки шелковый коричневый платок с национальным орнаментом "бута". От души сбрызнул себя одеколоном. Ботинки надел высокие замшевые на бежевой рифленой подошве с плотной шнуровкой на умопомрачительных крючках. Куртку выбрал укороченную и приталенную на поясе, с ярким золотистым железным замком: сшитую из тонкого шелка, но с утепленной подкладкой.
   «Артист из погорелого театра, не иначе», — приглаживая непослушные вьющиеся волосы, он еще утром заметил, как внове испробованный шампунь предательски заретушировал седину голубоватым оттенком, и теперь один только черт знает — какой цветовой гаммой они отзовутся на солнечные лучи.
   За Женькой не пришлось даже подниматься. Она ждала его у подъезда, серьезная и торжественная.
   «Не перестарался ли отец?» — взглянув на девчонку, Валера почувствовал, как справляется с пожирающим душу волнением.
   Открыв дверь, он в обычной насмешливой манере ее приветствовал:
  — Привет пионерам! Ты пионерский галстук прихватила?
  — Я с конца седьмого класса комсомолка. Меня раньше всех приняли, — дрогнувшим, но гордым голосом ответствовали ему.
  — Подумать только... Простите, что задеваю Ваше самолюбие, — он развернулся к девчонке во всей своей красе и напугался. Женька откинулась на сиденье, закатывая глаза.
  — Что с тобой?!
  — ...Ничего... ...от Вас так хорошо пахнет... у меня голова закружилась...
  — Тьфу ты... напугала, поехали скорее, еще на базар надо, и там дел полно. Вот только девичьих обмороков мне с утра не хватало.
   Проехав какое-то расстояние, он всё же самодовольно ухмыльнулся в усы, и как самый главный девочкин друг, доверительно зашептал: — Женька, ты вот мне только честно скажи: я что, на самом деле такой красивый, что ты при виде меня в обморок бахаешься?
  — Не от Вас же... от запаха...
  — Да ну тебя... А я-то думал, что все дело во мне... — разочаровался Валера и насколько мог, развернулся от нее в водительском сидении.
  — Вы что? Обиделись? - она несмело тронула материю на рукаве.
   Он капризно отдернул руку, наблюдая краем глаза какую этим жестом вызвал реакцию.
   Женя встревожено поглядывала на него, не зная, что сказать и как выпутаться.
  — Валерий Сергеевич, — тихо начала она.
  — Да, — еще тише ответил он.
  — Вы красивый...
  — Да ну... не верю я тебе. Это ты просто так говоришь, чтобы меня успокоить... — Валера капризничал профессионально, но естественно, и оттого правдоподобно.
  — Честное слово, — прошептала Женя и отвернулась к своему окну.
   ....
  — Ты куда смотришь? - он спросил лишь для того, чтобы нарушить тишину, и сменить становившуюся скользкой тему.
  — Елки красивые... — она показала на редкий перелесок.
  — Елки? Угу, красивые, я каждую зиму в них охочусь.
  — Охотитесь? — обалдела Женька и снова развернулась к нему. — А на кого?
  — Как это на кого? — не реагируя на её заинтересованность, Валера принялся перечислять, как нечто обыденное: — На зайцев, на лис, на... — тут он задумался, — ...на медведей. — Затем, спохватившись, прокричал: — Женя, черт тебя надирает! Мы базар с твоими медведями проехали! Разворачиваемся взад! Тоже мне охотница нашлась! Сидит тут, голову мне морочит!
  — Медведями...
  — Еще поучи меня!
   Весь обратный путь он проворчал, подыскивая, надо признаться, приличные выражения. Затем притормозил машину возле крошечного поселкового базарчика, куда ходил совсем простой люд.
  — Давай, выкатывайся, пойдем шухера им наведем. Посмотришь сейчас, какой фурор твое появление вызовет.
   Валера достал из багажника большую плетеную торбу, перекинул на руку и, подталкивая Женьку в спину, направлял ее к рыбным рядам.
   Завидев знакомого покупателя, продавцы, улыбаясь во весь рот и перегибаясь через прилавки, начали наперебой подзывать его к себе. Гвалт поднялся страшный. Женька то и дело тормозила, и Валера, не рассчитав, натыкался на ее спину.
  — Это еще что такое? — воровато поглядывая по сторонам, зашикал на нее Валерий.
   Женька обернулась к нему и, с мольбой во взгляде, искала спасения и защиты.
  — Видишь, я тебе что говорил, вон, как тебя приветствуют. Глупыш, да чего ты испугалась? Их? — Валера продолжал ей нашептывать, брезгливо касаясь в это время уснувших осетров. Рыба ему сегодня определенно не нравилась.
   Не то, не то, всё не то...
   Пару раз он даже выразительно цыкнул на перешедших в своем рвении "продать" всякие границы невежливых торговцев. Те, сокрушенно помотав головой и махнув рукой, что э-е-е-е-х, такой покупатель ушел, эмоционально болели за своего соседа. Может, у него купят...
  — Так дело не пойдет. Женя, я тебя для чего сюда взял, спрашивается? Не понимаешь? Ладно, объясню. Я взял тебя, чтобы ты впереди меня шла, пальчиком показывала: это взять, то взять. Ну, где твой хозяйский глаз? Что нам с тобой нужно?
   Женька стояла, как парализованная.
  — Я не знаю... я не умею... я боюсь...
  — Ты подумай. Может, зелень нужна?
  — Нужна.
  — Лимон нужен? - он нажал на кожицу, и едкая капелька эфирного масла стрельнула Женьке в глаз.
   Та ойкнула, закрылась и принялась его растирать.
  — Ничего. Это даже полезно, — посмеиваясь, заметил Валера. — Сейчас такие яркие глаза у тебя будут, не представляешь!
   Еще раз глянув на нее, он не выдержал и от души рассмеялся. Окружившие их базарные зеваки его в этом смехе дружно поддержали.
  
   ..................
Часть 10-ая

      Счастье можно иметь, и не замечать его. А можно закрыть глаза и посидеть какое-то время в тишине. Затем в мелькающем калейдоскопе мыслей задержаться на одной, прошептать волшебное слово "д а ч а" и понять, что можно быть счастливым даже в...в... Вот незадача, слово не проговаривается... Ну что ж, тогда иначе: можно быть счастливым даже в воспоминаниях. А именно: "...с благодарностью за то, что было..."
  
   Бакинская дача. Что это такое? Да что-то совершенно необъяснимое! Минут двадцать в машине, по наезженной дороге, которая и ночью, в кромешной тьме, как родная, не заберет большего времени. Ведь ты торопишься на праздник. Праздник жизни.
   Да, осталось совсем немного. Правда, не мешало бы заскочить в поселок, чтобы купить настоящего деревенского хлеба: так называемого тендырного чурека, или, как его еще называют в народе — "тандыр чурек", что делают в специальных, так называемых "тендырных" печах, куда его лепят на стены. Но это просто беда, если он окажется в машине... Опьяняющий, дурманящий запах тепла, уюта, благополучия. Как тут удержаться? Даже если здравый смысл и напоминает, что машина битком набита вкусными серьезностями, то рукам — трын-трава. Пальцы бесцеремонно отрывают куски с хрустящей корочкой и тут же отправляют в рот, который с наслаждением уписывает дань, преждевременно срывая цветы удовольствия. Что, конечно же, небезопасно. Момент, и ты натыкаешься на строгие, укоризненные глаза... Но кто из нас не был молодым и красивым? Вернее — молодой и красивой?..
   Но, внимание! Нельзя отвлекаться. Мы в пути. А вот и мясная лавка у дороги. Надо купить самого молоденького барашка, ребрышки у которого толщиной с дамский мизинчик. Да и называют его ласково: гузу, гузушка. Тут, правда, главное условие, чтобы в жизни он непременно был самцом! Ведь, если самочкой, то это совсем не то, только всё настроение людям портить. Это не шашлык! А прямое оскорбление для шашлыка! А всё почему? Да потому, что издавна бытует мнение, что мясо самки быстро стынет на губах и становится неприятно... А может правда? Но у мясников всегда — исключительно правильное мясо! Так что, если у кого, когда ненароком и застыл жир, то это его лишь вина: долго растягивал удовольствие. Небольшое отступление сделано непроста. Будете в этих краях, на этих дорогах, блесните эрудицией перед местными продавцами. Кому не приятно иметь дело со специалистом?
   Последняя и обязательная остановка — колодец. У всех давным-давно водопровод, но эту традицию никто не решится нарушить. Надо запастись особой водой. Только из неё получается настоящий самоварный чай. И опять, пользуясь положением, да-да, молодой и красивой, запросто возлагаешь на свои плечи благородную роль восторженного наблюдателя. Еще одно удовольствие — видеть, как проявляется удаль в вытягивании разных ведер из всяких там колодцев. Но и здесь не без сюрпризов. Порой, у колодца нет не только ведра, но и цепи... Наглядный пример тому, как человека приучают иметь всё свое и носить его с собой. Хотя бы в багажнике машины. Кто живет и знает, как жить, ни одной ситуацией не будет застигнут врасплох.
   Минута за минутой поглощают, сокращают расстояние от пункта А (пыльного, душного, утомившего города) до пункта Б (бакинской дачи)...
  
   ... - -- --- ---- ----- ------ ------- -------- ---------...
  
   Еще немного и завершится путь. Валера остановит машину и отворит ворота в маленький рай, что создали простые человеческие руки. Конечно же, они с Женькой сделали всё, как положено: купили мяса, хлеба, который она, разумеется, нещадно пощипала, запаслись водой... Но нет, он проехал мимо, гремя, побрякивая, позвякивая бутылками и посудой. Дорога стала неровной и песчаной. Еще один поворот и глазам открылось... м о р е. Без подготовки к подобному зрелищу, это так просто: не сдержать эмоций... Можно задохнуться, а потом задышать часто-часто, и не будет стыдно. Можно взвизгнуть, но не зардеться алым румянцем. Можно радостно захлопать в ладоши, и это тоже — нормально. А лучше всего — выскочить на простор, проваливаясь во влажную неровную песочную насыпь, подбежать к самому берегу, где придется то и дело отскакивать от набегающей пенистой волны. Но она достанет, всё равно достанет. Волна, она такая, непременно достающая и окатывающая... Поначалу обидно стоять в мокрой одежде, но, осмыслив, становится еще радостнее и смешнее. Захочется раскинуть руки и кричать, что есть мочи. Что? ...да какая разница... А потом развернуться и помчаться навстречу к тому, кто показал, каким бывает негаданное счастье. Не сбавляя скорости, врезаться ему в грудь, чтобы он сам еле устоял на ногах.
  — Ненормальная...
   Валера, отстранив Женьку, чувственно рассмотрел доверчивое личико, затем прижал ее к своему боку, приобнял за плечико и развернул к морю.
  — Нравится?
  — Угу... очень...
  — Ну, раз нравится, то дарю. Оно теперь твое, Женька.
  — Моё?
  — Ну конечно! Подарил же... значит — твое! Никому не передаривай, поняла?
  — Угу...
  — Смотри у меня! Такие подарки раз в жизни случаются.
  
   Они переглянулись и смеялись потом долго-долго... громко-громко...
  
  — ...из-за Вас у меня теперь щеки болят...
  — Главное, чтобы задница не болела. — Валера поднял с песка высохший росток камыша, тот, что подлиннее, и хлестнул Женьку. — Эх, жалко, согнулся... — он сделал вид, что сильно расстроился. — Ничего, дома отлуплю.
  — Это еще за что?!
  — За что, Женька, у хорошего человека всегда найдется. Давай, быстро в машину! Меня человек ждет. Наверно час, как под дверью стоит, а она меня тут к морю вывезла... Благодетельница великая нашлась!
  — Опять я?
  — А кто? Ну не я же!..
  — Вообще уже!.. - возмущенная Женя направилась к машине.
  — Поворчи мне еще, поворчи... От кого только научилась!
  — Ну не от дедушки же... — она обернулась.
   Но он, едва перехватив взгляд, нагнулся за какой-то ракушкой.
   Блестки из слез и лукавства — ослепляющая картина.
  
   «По подаркам мы сегодня квиты», — отметил себе Валерий.
  
   ....................
Часть 11-ая

   * * *
  
   Сентябрь выдался ветреным, а вот последние деньки стояли погожие, солнечные. Валерий, оказавшись по делам в этом районе города, заскочил домой, но застал в квартире лишь отца. Женя, по его словам, минут пятнадцать, как спустилась в гастроном за какой-то мелочью.
   Перекинувшись с отцом парой фраз и удостоверившись, что всё у них в порядке, Валера с ним попрощался, попросил передать девчушке пламенный привет и, посвистывая, весело сбежал по ступенькам. Уже сидя в машине, он заметил возвращающуюся Женьку и махнул ей рукой. Та тоже, различив за лобовым стеклом его силуэт, переложила сумку в левую руку и радостно помахала в ответ.
   Ну вот, и её увидел. Теперь можно ехать, — Валера протёр очки и уже трогался с места, как правая дверца приоткрылась, и показалось счастливое Женькино лицо.
  — Здравствуйте, Валерий Сергеевич! Я за хлебом бегала!
   Он аж вздрогнул. Ведь только что была далеко, а в мгновенье ока оказалась рядом... Вот она шустрая молодость.
   Машина же в это время покатилась, будто сама по себе. Со стороны вполне могло показаться: что еще чуть-чуть, и она врежется во впереди стоящий автомобиль соседа! Вмиг напугавшаяся Женя изо всех сил вцепилась пальцами в дверной проем машины, налегла на корпус, стараясь притормозить движение. Но силы были неравные. И её невесомое тельце потянуло вперед по траектории.
  
  — Что Вы сидите? Нажимайте на что-нибудь скорее! Ну, скорее же! — в панике закричала она.
  — Женька, Женечка. Скажи, на что нажать? Ты только скажи: на что? — Валерий прыснул, представляя, как позднее, они от души посмеются над этим происшествием. А пока... Он судорожно шарил по приборной доске, хватался за рычаг переключения скоростей, пригибался к рулю, громко вздыхал и охал. В общем, суетился, как мог, откровенно сея панику и нервозность.
   А машина неторопливо катилась под уклон.
  — На этот, ну не знаю... на тормоз! На тормоз скорее жмите! — нашлась Женя.
  — Что ты говоришь?.. — искренне изумился Валера. — На тормоз! Женя, ты не ошиблась? — в волнении переспросил он. — Точно надо на тормоз жать? — получив утвердительный кивок, он так и сделал.
   Машина остановилась.
  — Надо же! Женька, ну как же хорошо, что ты тут рядышком оказалась. Ты мне жизнь, получается, спасла. Как бы я сейчас хряпнулся ему в зад, — Валера, шлепнув ладонями, издал своеобразный звук, как вроде это могло бы быть.
   Девчонка сияла, как медный таз.
   У него ёкнуло сердце. Как же она, такая дуреха, на свете дальше жить-то будет? Пропадет...
   Он разозлился в своём бессилии что-то в ней изменить, и от того, видимо, его слова прозвучали так беспощадно:
  — Эх, Женька... Ты чего такая наивная, а? Ты разве не поняла, что это я снял машину с ручного тормоза? Она и покатилась... Ну, нельзя, нельзя в нашей жизни быть до такой степени тупым и ограниченным человеком! Причудливая ты до невменяемости! — он пригнулся, чтобы лучше её видеть, и обалдел.
   Женя, взмокшая и раскрасневшаяся, как в замедленном кадре отступала назад с поблескивающими стеклянными глазами и подрагивающей нижней губой.
   Валера, пытаясь улыбнуться, обнял спинку пассажирского кресла и прижался к ней щекой. Глазам из-за странной рези стало больно...
  
  — ...Вы издевались надо мной? Так Вы — издевались? Мамочка моя... я всё поняла!.. Вы постоянно надо мной издеваетесь! Постоянно... — она прижала к себе сумку с хлебом, что до того болталась на руке, и стояла теперь, как вкопанная. Слезы полились градом. Но Женя их не вытирала. Она плакала и, не отрываясь, смотрела ему в глаза, шепча что-то хрипло-неразборчивое.
   Женькин хрупкий мирок с только ей понятными в нём идеалами крушился на глазах.
   Валерий схватился за виски. В голове жахнуло посильнее, чем при последней ссоре с отцом. «Боже мой, что же это я за такой мерзкий обидчик стариков и детей?..»
  — Женя, ладно, не стой, как вкопанная. Для чего нам еще один соляной столб... Иди, сядь сюда, поговорим, — произнёс он севшим голосом, призывно похлопывая по сиденью.
  
   Она, поколебалась было, но пересилила себя и покорно села рядом. Валерий внутренне содрогнулся. Объяснить эту в ней перемену было невозможно, но интуитивно он почувствовал, что рядом сидит уже не прежняя Женька, а кто-то новый и чужой, незнакомый и неведомый, и потому не торопился разряжать тишину.
   Прошла целая вечность, прежде чем послышалось хриплое:
  — Я больше к вам не приду.
  — Почему? — голос сел окончательно.
  — Вы же знаете. Я замуж выхожу. И они все уезжают отсюда.
  — Как? Так скоро? Погоди, какое сегодня число? — Валера, перебрав числа в уме, спохватился: — Ах да... Вот время летит, — и через долгую паузу продолжил: — Женя, не глупи. Не нужно тебе ни в какой замуж! Ты его не любишь. Не калечь себе жизнь.
  — Люблю, — настырно произнесла она.
  — Не пори ерунды... Мне-то уж не пори. ... ... ... Ну что, так и будем молчать? Ладно, пойдем домой, отец там наверно с ума сошел — куда это ты запропастилась, — он открыл дверцу и вышел из машины. — Ну да. Вон наш крокодил, в окне нарисовался. Волнуется. Бери свой хлеб, пошли наверх...
   Надо же, опять хлеб. Прямо закономерность какая-то. С него всё началось, им и заканчивается.
   Поднимаясь первым, он резко остановился и спросил:
  — Так... ты мне скажи, …а Сергей Данилович знает?..
  — Да.
  — Слушай, Жень, — он уткнул палец ей в плечо. — Раз тебе так важно замуж выйти, давай, за отца тебя отдадим. А? — и, встретившись с вновь наполнившимися влагой глазами, быстро заверил: — Да не издеваюсь я, не издеваюсь! На полном серьезе ведь говорю!
  
   Но Женя как-то надрывно всхлипнула.
  
  — ...Да ну тебя! Как Гаврошем была, так Гаврошем и осталась. Давай, реви громче, пусть завтра весь город узнает — какой я изверг!
  
   Продолжая ворчать в усы, он рванул вперед, в две ступеньки преодолевая лестничные марши, и, разумеется, не слышал, как сквозь слёзы из Жени выпорхнуло отчаянное признание:
  — ...я Вас люблю...
   Шепот потрескавшихся губ растворился в тиши подъезда...
  
   Валерий открыл своим ключом дверь. Отец, как всегда, стоял у стены, взволнованный, ни на шутку встревоженный. Будто верный компаньон, колючий Фенька пристроился в ногах, уперев розовые лапки в его теплые тапочки, и нервно водил носом. Подавшись навстречу сыну, Сергей Данилович запнулся об ежа, поскользнулся и, судорожно хватаясь широко разведенными руками за воздух, по стеночке осел на пол. Валерий завозился с замком и не успел его подхватить, но заметил, что отец даже если и ударился, то не больно. Это раз. А два — приметил, как ошарашенный ёж пулей метнулся в комнату.
   К тому времени поднялась Женя и, охая, бросилась к деду.
  — Ты осторожнее его поднимай, а то он на еже сидит.
   Женя застыла, а отец в испуге стал ощупывать себя снизу.
  — Не чувствую...
   Фенька же, высунув мордочку из комнаты, оценил обстановку и посеменил мимо них на кухню: допивать утреннее молоко.
  
  — Жень, а ты прям сейчас что ли уезжаешь от нас? — промямлил Валерий.
  — Нет, через два дня...
  — Так у нас еще целых два дня? Женька, да это же целая жизнь! Посмотришь, как невозможно много мы за это время успеем!
  
   Несмотря на заверения Валерия, дни пролетели быстрее, чем хотелось. Наивно полагать, что в этот смешной срок можно вместить то, чего не успели за полгода...
   Прощание вышло скомканным, сумбурным...
   После долгих волнительных совещаний, Валера с отцом решили преподнести Женьке колечко. Простенькое, но душевное. Эта безделица на тонком девчоночьем пальчике, по их мнению, не позволит забыть двух старых дурней.
   Женька, не ожидая подобного преподношения, растрогалась, но упиралась так долго, что Валерию пришлось для порядка изрядно нахмуриться, а затем, потрепав ее малость, не менее умиленно произнести:
  — Придет такое время, что превратишься ты, Женька, в древнюю старушку. Будешь сидеть, укрытая теплым пледом, чтоб не поддувало, в ветхом кресле, сгорбленная, морщинистая, и клевать носом. Тут к тебе подойдет внучка, крошечная любопытная толстушка с ясными глазами и засыплет вопросами, что откуда у тебя, бабуленька, это колечко? А ты глянешь на него, задумаешься, и унесут тебя мысли в сегодняшний день. Ох, и бедная ты тогда будешь, Женька... Ни одну слезу обронишь, когда вспомнишь про дедушку. ...Ну и про меня, разумеется... Но веришь, это будут хорошие слезы. От понимания того, что всё это у тебя было... Ну, вот как-то так приблизительно...
   Валера надел колечко ей на палец, а Женька уставилась на него, будто и вправду перенеслась в нарисованное будущее.
  — Спасибо...
  — Это тебе спасибо, глупая... Ладно, опять разболтались, — Валера собрался. — Жень, вот здесь все наши телефоны... Ты звони.
  — Ладно, — пообещала Женя.
   Но он понимал, что она больше не с ними, а на пути в новую жизнь.
  
   Отец стоял в коридоре, подпирая свою стеночку. Опять ровный, высокий и даже улыбающийся. Лишь дрожание пальцев выдавало его волнение.
   «Хорошо держится старая гвардия», — одобрительно подумал Валерий.
  
  — Женечка, будь счастлива, деточка моя, — отец выпятил слюнявые губы и смачно впился в Женьку.
   И это получилось так продолжительно, что Валерию пришлось её вызволять. Затем все весело рассмеялись.
  — Пап, оставайся дома, я провожу её.
  — Да меня внизу ждут, — замялась Женя.
  — Вот. Уже её ждут, — проворчал Валера. — Да не волнуйся, не волнуйся, я только вниз спущусь.
  
   Спускались они молча. И с каждой ступенькой ощущали, как безвозвратно утекает время, их время, когда еще можно сказать что-то важное... Но нужные слова, как обычно кажется, не должны быть обрывистыми, короткими, произнесенными наспех. Разговор предполагается серьезный, и обстановка нужна соответствующая: уж никак не затёртый подъезд. И потому — навсегда утекающее время получается таким молчаливым. А людям жить в состоянии удручающей невысказанности...
   Не понимали они также, что теперь — обрекают себя на тяжкое состояние. Человеку становится невыносимо одиноко, когда он лишается возможности видеть того, кого любит.
  
   Внизу стоял паренёк. Ничего особенного.
   Женя первой вышла из подъезда, и, завидев её, он подался вперед, но когда понял, что она пока не одна — остался стоять на месте. Знакомиться он явно не собирался.
   «Ну, а мне это тем более не нужно», — сказал самому себе Валера, но почувствовал, что таки оскорбился.
   Женя стушевалась. В другой бы ситуации Валера не преминул малость почудить, но сейчас, когда нервы оголены до предела, он сам желал, чтобы представление быстрее закончилось. Он всучил Жене сумку, подтолкнул в спину:
  — Иди.
   Она прошла пару шагов, а потом, как что-то вспомнив, вернулась.
  — Я же тетрадку Вам не отдала!
  — Какую еще тетрадку? — опешил Валерий.
  — Как какую? Толстую, с рассказами! Помните, Вы же мне сказали каждый день записывать...
  — И что? Ты каждый день писала?..
  — Да.
   Она положила сумку на землю, порылась в ней и достала ту самую старую знакомую тетрадь на четверть с математическими примерами. Теперь же, с другой стороны, она была убористо исписана кривоватым Женькиным почерком. Валерий взял её, пролистал и сухим горлом еле сглотнул слюну.
  — Ладно, время будет — почитаю. Иди уже... Сил моих никаких нет тебя больше видеть!
  
   Он уперся в угол дома и смотрел, как они идут. Женька, совершенно радостная Женька, будто заглядывая в глаза, показала своему спутнику руку, а тот, быстро глянув, безразлично отмахнулся.
  
   «Да, молодой человек, извините — не бриллиант», — Валерий развернулся и пошел прочь. Он не видел, как обернулась Женя и как пронзительно посмотрела ему вслед.
  
   «Как пришла, так и уходит», — Валерий, вздыхая, шел к машине. К отцу он решил не подыматься. Сегодня каждый должен остаться с собою наедине.
   Зло швырнув тетрадь на заднее сиденье, Валерий бесцельно носился по городу, пока не понял, что подъехал к дому своей царицы. Не долго думая, он ворвался к ней, затолкал в спальню, повалил бессловесно и выкладывался долго, яростно. Потом, когда всё кончилось, забился лицом в подушку и рычал. Но всё равно,.. не помогало.
   Женщина устало поднялась с постели.
  — Видимо, дурочка твоя уехала... И, слава богу!
  
   ..........
Часть 12-ая

В этой главе использовано стихотворение "Ты так спала" автора Стукало С.Н.
  
  
   * * *
  
   Прошло лет шесть, прежде чем начались эти странные звонки.
   Кто-то позвонил, послушал голос, подышал и нажал на отбой. Минут через десять перезвонили снова.
   Потом еще раз, и еще...
   Наконец Валерий не выдержал и рявкнул в трубку что-то экспрессивное.
   Где-то с час было тихо.
   Валера пил кофе и косился на замолкший телефон. Почему-то хотелось, чтобы он зазвонил снова.
   Ждать пришлось недолго.
  
   Еще раз послушав гремевшую в трубке тишину, Валера спросил: — ...Может быть это ты,.. Женя?.. — сам не поняв, отчего вымолвил имя, которое уже давно загнал глубоко внутрь себя. Старался не вспоминать.
  — Да, я... А-а-а, как Вы узнали? — ответил радостный удивленный голосок.
  — Ты где, горе луковое?
  — Мы недавно приехали. Теперь тут в городе гуляем. Вот, решили Вам позвонить...
  
   Не отреагировав на это "мы", лишь неприятно ему поморщившись: “Она что надумала? С мужем своим меня знакомить? Вот еще!", — Валера зачастил: — Остановилась, так теперь стой, где стоишь, — он мельком глянул на часы: — Через пять минут буду! — и спохватился: — Ох, а ты где стоишь-то?!
  
   На этот раз под деревом, не ошибешься, стояла девушка. В черной бархатной юбочке чуть выше колен, белой кофте с атласными вставками, в туфлях на высоких каблуках. Нервно переступая с ноги на ногу, она явно кого-то высматривала.
  
   Валера зашел сбоку, с той стороны, куда она не смотрела. Неслышно подойдя, он стиснул девушку в объятьях и, крепко прижимая её голову к своей груди, какое-то время рассеянно следил за игрой солнечных зайчиков в пыльной кроне. "Давно дождя не было", — машинально отметил он и тут же, опомнившись, резко отстранил её от себя и, не мигая, не отрываясь, рассматривал долго. Очень долго...
  — ...Ты чего молчала?
  — ...Не решалась...
  — Да я не о сегодняшних звонках.
  — И я не о сегодняшних.
   Валера вздохнул, но ничего не сказал, тем более что его внимание переключилось на забавного карапуза, которого он сразу и не заметил. Вернее, заметил, но весь был увлечен встречей с Женей.
   «Так вот вы какие "мы", получаетесь», — отчего-то облегченно выдохнул он и умолк, не представляя как себя вести дальше.
  
  — ...Слушай, а это, случаем, не мой?..
  — Нет, что Вы! Как это может быть? — в испуге вымолвила Женя.
  — Ну да... знаю, что не мой. Так... почудилось что-то... А чего он тогда голубоглазый такой и весь соломенный? — Валера взлохматил мальчишке длинные прямые волосы.
   Тот хоть и не увернулся, но, ощупав себя, пробурчал недовольно:
  — Мама, посмотри. Мне всю голову испортили! Уходим отсюда!
  — Ой, не могу. Надо же какие мы все тут серьезные, — Валера искренне рассмеялся.
   Женя тоже улыбнулась:
  — Да он ни стричься не любит, ни причесываться. Такие наши проблемы...
  — А как звать этого героя?
  — Я - Сер-р-рёжа, — ответил сам мальчик, старательно выговаривая "р".
  — Надо же, он еще и рычит.
  — Я не р-р-рычу, - серьезно ответствовал ребенок. — Я к логопеду хожжжу. Ужжже тр-р-ри месяца. Меня там научили р-р-разговар-р-ривать.
  — Разговорчивый, — Валерий улыбнулся. — Слышь, Сер-р-рёжа, а может тебе надо мор-р-роженое купить?
  — Надо, — кивнул мальчик, — у мамы р-р-разр-р-решение спросить, — и он выразительно посмотрел на Женю.
  — Так, мамочка... — растопырил руки и грозно нахмурился Валерий.
   Но та только рассмеялась и, кивнув, показала, что разрешает.
  — Ну, раз можно, то сейчас сбегаю. Вам сколько, молодой человек?
  — Я не могу сказать. Сколько сами захотите, — ответил ребенок и неубедительно состроил на лице безразличное выражение.
  — Ладно, вы пока усаживайтесь, а я пойду, подумаю по дороге: "сколько же я сам захочу"! — он лукаво посмотрел на Женю и покачал головой. Вроде, какая мать, такие и дети.
  
   Валера обернулся быстро. Церемонно возвращаясь и держа в вытянутых руках по мороженому, он видел издалека, что в салоне проводится серьезная воспитательная беседа. Мальчишка сидел на заднем сидении ровно посередине и соглашательно кивал головой. Но как только Валера подошел ближе, Женя приоткрыла ему водительскую дверцу, и от недавних разговоров не осталось даже облачка.
   Усевшись поудобнее, Валерий полуобернулся к ним и, выставив перед собой вафельные стаканчики, завертел их в руках, аппетитно поглядывая и облизываясь, как самый настоящий кот. Женька с мальчишкой уставились на него, как завороженные.
  — Тоже хотите?
  — Ага, - разом ответили они.
  — Сейчас, одну минутку, только сам попробую... — Валера принялся в одиночку уминать мороженое, откусывая поочередно по огромному кусищу, нарочно вымазывая нос, усы, подбородок.
   Стаканчики уменьшались на глазах, а эти двое сидели опешившие, выпучив глаза, и даже не восклицали...
   Когда довольный Валерий принялся, громко причмокивая, облизывать пальцы, оставив от мороженого лишь воспоминание, мальчишка откинулся на спинку сиденья и протяжно выдохнул:
  — Какой пар-р-разит...
  — Че-е-его-о-о? — Валера, якобы подавившись, закашлялся, чтобы не рассмеяться, и панибратски шлепнул Женьку по плечу:
  — Жень, чего это он мне сказал? Кто я?
  — Уйдем отсюда, мама. Уйдем отсюда без мороженого. Без мороженого уйдем. Без мороженого, — ребенок не дрогнувшим голосом делал акцент на слове, выявляя причину своего обидного состояния. Недолго думая, он придвинулся к двери, пытаясь её открыть, чтобы действительно выйти.
  — Я тебе открою! А ну, сидеть смирно! Нет, ну надо же какие люди... — начал Валера сокрушенно. — Мороженого для человека пожалели! Может быть, человек впервые в жизни с таким аппетитом мороженое попробовал! Эх, вы... — он разочарованно и демонстративно отвернулся.
  
   Женя сидела красная, не зная, как и на кого реагировать.
  — Серёжа, с тобой я потом поговорю. Ты что, шуток совсем не понимаешь? Не видишь, человек пошутил просто... А может, на самом деле мороженого давно не ел...
   Ребенок поджал губы и молчал. А Валера... Валера продолжал свое баловство.
  — Не надо, не утешай меня... я сильно на вас обиделся... — он сгорбился в кресле, зажался, опасливо закрылся рукой, то и дело смешно из-под нее выглядывая.
   Ребенок, весь напыжившийся, снова откинулся на спинку сиденья и сидел с надутыми щеками. Валера развернулся к нему и спросил примирительно:
  — И откуда вы такие приехали?
  — Из Р-р-россии, — так же серьезно ответил мальчик.
  — Ах, из России... Ну, тогда всё понятно!
  
   Женя с ребенком переглянулись. Им точно ничего понятно не было.
  
  — Ладно, выкатывайтесь из машины, — выдержав напряженную паузу, Валерий улыбнулся в усы и продолжил: — Вместе в магазин сейчас с этим героем сходим, выберем, что хотим.
  — Мы ничего не хотим, — тихо сказала Женя.
  — Ну конечно, опять старые дела начинаются... Мы бедные, но гордые. Нам ничего не надо!
  — Это у Вас опять начинается...
  — Поговори, поговори мне еще... А ну-ка, Серый, давай живо в магазин!
  
   Валера поднял мальчишку перед витриной и наказал продавщице выставлять на прилавок всё, на что тот укажет пальчиком. Женя, шалея от нарастающих покупок, одергивала ребенка и возмущалась, но ее бесцеремонно отодвинули в сторону. Мальчик тоже, будто возмещая нанесенный ему моральный ущерб, в заказах не стеснялся. Из магазина он выходил нагруженный и счастливый. А Женя опять не знала, куда ей деться от стыда. Но в то же время, внимание к её ребенку было очень приятно...
  
   Серёжка шелестел на заднем сиденье обертками, то и дело, отпивая диковинный напиток из железной баночки.
  — Ну что, доволен?
   Мальчик утвердительно кивнул ему.
  — Ну, одному, наконец, угодили, куда дальше поедем?
  — А давайте к дедушке! — предложила Женя. Она тоже стала вроде успокаиваться.
  — К дедушке? — Валера внимательно посмотрел на нее, подумал и сказал: — Точно, мы сейчас к нему съездим.
   Ехали молча. Каждый, переполненный впечатлениями, задумался о чем-то своем.
   Тут Женя, озираясь по сторонам, опомнилась:
  — Чего-то мне кажется, мы не в ту сторону поехали... Дедушка, что, переехал разве?
  — А-а-а... так ты же ничего не знаешь... Ну да, как ты уехала от нас, дед через две недели сразу же и переехал... Сейчас... Здесь недалеко осталось. Только заедем, цветы купим.
   Женя посмотрела на него недоуменно, но ничего не сказала. Цветы, так цветы. Хотя, тортик лучше.
  
   Пока Женя размышляла, Валера притормозил машину, повернулся назад и, подхватив ребенка подмышки, редко перетащил его к себе. Подкрутив колесико и отодвинув сиденье максимально назад, он посадил мальчишку перед собой и положил его ручонки на руль со словами:
  — Давай, Серый, поехали!
   Мальчик было испуганно, секунды на две, уставился на мать, затем вцепился в вожделенную мечту любого пацана до белых костяшек пальцев, и они поехали. За всю дорогу, что ему доверили, ребенок, ответственно вглядываясь вперед, не проронил ни слова. Валера незаметно страхуя его левой рукой, другой бесконечно толкал Женьку и громогласно радовался, что, наконец, впервые в жизни может отдохнуть за рулем. Щеки пацаненка время от времени подрагивали от внутренне переживаемой радости и гордости.
  
  — Так, Серёга, тормозим возле цветочного. Плавно тормозим. Вот здесь я тебе помогу.
   Как только Валерий взялся за руль, ребенок сразу отцепил от него ручки и громко выдохнул.
  — Устал... — только и сказал мальчишка. Он попросился на заднее сиденье и сидел теперь расслабленный, красный от напряжения и ответственности, со слипшимися от пота и натуги волосами, всё такой же серьезный, то и дело, подавляя проскальзывающую улыбку довольства самим собой.
  — Мама, ты видела, как я водил? Я — молодец!
  — Еще какой молодец ты, Серёженька...
   Взрослые понятливо переглянулись между собой, а когда снова повернулись к нему — Серёжка уже вовсю спал.
  — Вот тебе раз, спит он. А кто же машину дальше теперь поведет? Может ты, Женя?
  — Не-не... — она уложила сына удобнее и накрыла курточкой. — Что Вы с ребенком мне сделали? Он же не спит никогда...
  — Ага, не спит. А это сейчас я наверно сплю. Ладно, поехали. Цветы туда подальше купим. Говорю ж тебе, Женька, водить машину — это непросто! Видишь, как утомляет. Это ты сидишь себе, пассажирка, едешь и в ус не дуешь. А вот сама попробуй! — Валера демонстративно выпустил руль, а Женя инстинктивно за него ухватилась. Левой рукой.
  — Возьмите руль немедленно! — с истерической ноткой в голосе выкрикнула она. — Прекратите над нами весь день надсмехаться!
  — И не подумаю...
  — Валерий Сергеевич, возьмите руль!
  — Не-а... — он заложил руки за голову.
  — Прекратите шутить! Я не умею водить машину, понимаете? — теперь Женя напряженно смотрела вперед, не решаясь отвести взгляд от дороги.
  — А не надо тебе водить, ты только рули. Смотри вперед и рули себе. Хочешь, я Серого разбужу, он тебе расскажет, как надо? Ага, вот так... правильно... А говорила, что не можешь. Ты меня обманывала, да, Женечка? Чего молчишь? Ты не просто рули, ты еще со мной разговаривай. Ну что, приятно?
   Он знал, что она не ответит, и еще почувствовал, как её захватила дорога. Да и внешне рука перестала быть такой напряженной.
  — Видишь, как быстро научилась. Только, умоляю, не надо резких движений. Ни в чем не надо. Мягче, плавней. Вот, молодец. Ну всё, раз научилась — отпускай.
  — И не подумаю даже. Мне понравилось! ...Вот только дороги же я не знаю...
  — Ну вот, хоть для чего-то я сегодня сгожусь.
  — А давайте вместе за руль держаться? — она обворожительно ему улыбнулась и быстро чмокнула в щеку. Потом резко отвернулась к окну и начала приветливо кому-то махать.
   Валерий сам не понял, как проехал на красный свет. Конечно же, чуть поодаль стояли гаишники, но отчего-то его не тормознули. С опешившими лицами они смотрели вслед удаляющейся машине.
  — Женька, ты чего это размахалась? Ты их знаешь что ли?
  — Кого?
  — Как кого? Гаишникам чего машешь? Они так обалдели от твоей наглости, что даже меня не остановили за нарушение.
   Женя повернулась назад, увидела мужчин в форме с внушительными животами и рассмеялась.
  — Так я же не им махала!
  — А кому?
  — Кенгуру!
  — Кому? ...Женька, я с тобой с ума сойду! ...Или постой... это ты их, что ли кенгуру называешь?
  — Да почему их! Мы только что проехали зелененького кенгуру! На стенде магазина! Вот ему я и помахала... А что, нельзя было?
  — Ненормальная... — с улыбкой выдохнул Валерий. — Бедные гаишники...
  
   Оставшуюся немалую часть пути они тоже проехали молча. Каждый снова думал о своём...
  
   Перед резными высокими воротами Валерий притормозил машину и вышел купить охапку красных гвоздик.
   Затем подошел с Жениной стороны, открыл дверцу и сказал:
  — Выходи... За мальчиком сторож присмотрит.
  
   Они вошли в ворота. Вокруг было так тихо, что закладывало уши. Высокие кипарисы придавали торжественности.
  — Мы куда пришли? Это парк какой-то? — тихо спросила Женя.
  — Это Аллея Почетного захоронения, дорогая моя. Идём, сейчас всё поймешь.
   Но она, ничего не понимая, лишь недоуменно на него посмотрела и послушно побрела следом.
   Они молча шли по аккуратным асфальтированным дорожкам. Женя то и дело останавливалась, чтобы прочесть очередную известную фамилию на памятнике.
   Валерий же давно пришел туда, куда было нужно, и аккуратно раскладывал гвоздики. Женя подошла и прочла:
АКАДЕМИК
Нилов
Сергей Данилович
25.04.1903 — 17.10.1988

   До неё не сразу дошло. А как дошло, она ахнула и осела на бордюр.
  — Вот так оно и бывает, Женя... Не расстраивайся, все там будем... Кто-то раньше, кто-то позже.
  
   Валерий принялся прибирать участок и потому не заметил, как Женя встала и, пошатываясь, куда-то пошла. Хватившись, он долго её разыскивал... Наконец нашел и быстрым шагом направился к ней.
   Женя, увидев его, протянула руки и, часто рассекая ими воздух, отчаянно заговорила:
  — Как, как это бывает? Объясните мне! Почему человек, которого я помню живым, лежит теперь под этим камнем? Кто всё это делает и для чего?.. ... — она хотела еще многое сказать, но не смогла. Она сидела на земле, раскачивалась из стороны в сторону и выла.
   Валерий попытался её поднять, но она не далась. Теперь он стоял над ней опешивший, потрясенный, виноватый...
  — Жень, вот и хорошо, что ты его помнишь живым... Согласись, хороший ведь был человек. Безобидный. Жизнь хорошую, долгую прожил. И ушел легко. До последней минуты тебя, Женька, вспоминал. Любил он тебя очень.
  — ...И я его любила... Почему Вы меня не предупредили? Почему не подготовили? Ведь, я до последнего верила, что вот-вот его увижу!
  — Виноват, Жень... Ну, я подумать не мог, что ты так отреагируешь... Как я мог знать?.. Что ты так расплачешься... Неужели на самом деле ты так хорошо к нему относилась?..
  — Ничего Вы не понимаете... Ничего... — было, успокоившаяся Женя расплакалась еще горше и отчаяннее...
  — Ладно, Жень, вставай, поймем. Деда мы проведали, светлая ему память. Уверен, ему бы сейчас не понравилось твое поведение. Помнишь, он же очень любил, когда ты смеялась...
   Валера, оглянулся, разыскивая кран. Затем сходил к нему, умылся сам, смочил носовой платок и пошел вытирать Женькину мордочку.
  — Надо же какая сопливая девчонка. Давай, сморкайся, как следует. Как следует, говорю! — утирая ей нос, он зажал его на какое-то время и рассмеялся её отчаянному взгляду. — Женька, все там будем, не волнуйся, а пока мы еще здесь — надо жить! — он обнял её за плечики и повёл к выходу.
  
   Сердечно распрощавшись со сторожем, они подошли к машине. А тот, ловко перебирая четки, бормотал что-то и ответно раскланивался. Серёжка всё также спал, беззаботно раскинув ручки.
  
  — А я ведь все эти годы твои глупые рассказики то и дело почитывал... Помнишь, ты мне тетрадку оставила?
  — Конечно, помню.
  — Ну, вот я тоже кое-что написал... Как-то заняться было нечем... — Валерий смущенно просунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда аккуратно сложенный вчетверо белый листок. — Можешь прочесть...
  
   Ты так спала... Движенье снов
   Скользящей тенью пролетало,
   А помнишь, как сквозь ливень слов,
   Нам недосказанность шептала?
   Я наблюдал твои черты,
   Ты — сны и грёзы наблюдала.
   Ах, эти хрупкие мосты —
   В тупик ресничного вокзала...
  
   Уходит осень в ветер стылый,
   В круженье листьев над землей...
   Ты не забылась, ты — забыла
   Колечко с глупой бирюзой,
   Бокал хрустальный, чьи-то тени,
   В объятьях медленных музык,
   Тепло ладони на колене,
   И чьи-то ямбы под шашлык...
  
   Сквозь хрип расстроенной гитары,
   И моросящий нервно дождь,
   Как светлый ангел в сон усталый
   Ты не придёшь... Ты не придёшь.
   В приют ресничного вокзала
   Меня не примешь на постой...
   Я наблюдал. Ты просто спала.
   Под шум капельный. Не со мной.
  
  — Теперь... только с тобой...
  — Ой, Женька, воспитывал тебя, воспитывал... Всё без толку! Ну, кто тебя научил в такой неуважительной форме с пожилым человеком разговаривать? Ненаглядная ты моя... — он привлёк её к себе, прижал голову к груди, коснулся губами макушки, зная, что теперь ни за что на свете не отпустит от себя ни Женю, ни этого мальчика с соломенными волосами.
  
---------------------------------------
К о н е ц
-------