Пожилой петербуржец профессор Преображенский проснулся поутру печальный. Правда, привязавшаяся песенка: «Па-па-па, па-па-па, па-па-пи-па…», порадовала. Промурчав припевчик, профессор приятно потянулся. Потом, памятуя, подскочил. Поддерживая портки, поднял переполненный писаниной портфель. После, пренебрежительно потрясал пустоту пространства прескверным поруганием.
Причина поспешного подъема — пренеприятнейшая повестка (провались последняя пропадом).
Повестка, правда, провалилась. Пришлось порыскать под подкладкой, прощупывать подлейшую подагрическими пальцами.
«Полноте прятаться, почтеннейшая. Погляжу, противодействие полюбилось. Погодите! Поквитаемся!»
Погрозил. Подействовало. Появилась.
Профессор поспешно перечитал повестку, поморщился. Председатель правления персонально просят пожаловать.
«Персонально, по-моему, приглашение приятное... Поражает поступок. Почему повесткой?! Подчиниться?» — подумал профессор, прощупывая побаливающие пальцы. — «Приятнее поваляться …»
Постель призывала понежиться полчасика.
«Проказница, — погрозил профессор пальцем. — Пойду, позавтракаю. Потом продумаем последовательность пути».
«Прискорбно, почему перила пыльные? Противно прикасаться», — профессор, пытаясь понять причину поступления принятым порядком, прокричал половому Петрушке:
— Петька, почему перила пыльные?! Поди-ка, подотри!
Петрушка, первым приметивший профессора, пытался поскорее проскочить. Пустое. Прямое пересечение. Попадает Петька под первое порицание.
— Погодите-с… Почтеннейше просим-с. Прибираем-с, — половой послушно подошел.
— Просишь повременить?! — прогрохотал профессор. — Повадились, понимаешь… Пыль повсюду! Подобное повторится — прогоню!
Перепуганный Петрушка побежал протирать перила.
Пронятый по печенку профессор, пошаркивая, прошествовал по плохо подметенной прихожей. Проверил правильность просушки промокшего пальто, перчаток. Пощупал, поворчал пуще прежнего.
«П-пытаешься приучить…» — профессор, проглотив пряный привкус печали, почему-то пыжиться перестал. Причина понятна: пора подкрепиться.
Приметив подле плиты пышную Прасковью Павлиновну, печаль прогнал, поплыл поближе.
— Присаживайтесь, пожалуйста, почтеннейший Павел Прокопьевич. Почивали поди прекрасно? — Прасковья плавно пересекала периметр поварской.
— Прекрасно, прекрасно, пышечка… — пытаясь поймать Прасковью, профессор подманивал повариху подмигиванием, похлопыванием. — Поди-поди, присядем… Погреешь продрогшего Павлика...
Прасковья потуже подвязала под подбородком платок, подбоченилась, подпустила профессора поближе.
— Побаловать приспичило! Погодит! Пирог-то простынет!
Попало... Профессор поохал, пожал плечами, понуро плелся пробовать пирожок. После первого попросил плошку протертой похлебки. Потом потребовал полную пиалу плова. Прасковья перед приходом профессора пекла песочное печенье. Поспешила первую порцию подать Павлу Прокопьевичу. Первая проба пришлась, понравилась. Показал: прошу повторить.
Потом… Продолжительный пропуск.
После пропуска.
Поглаживая профессорское пузико, прикладывая примочки, предлагая порошки, Прасковья приговаривала полушутя, полусерьезно: «Получше Павлику? Помирать передумали?»
Павел Прокопьевич, профессионально просимулировав приступ, перепугав полусмерть полового Петрушку, пожимал пухлые пальчики поварихи, постанывал, попутно подумывая: «Подождать придется Председателю правления! Прасковья Павлиновна постарались…»
— Правы Павел Прокопьевич… Поспешите — правление пересмешите! — протяжно потянула предложение Прасковья. Потом почему-то прыснула, поспешно прикрылась передником.
Профессор Преображенский прослезились, попросились почивать. «Под присмотром получится...» — подумав, прищурился. Погодя, правда, повторно получили подзатыльник.
