Очень часто за эти несколько лет ей хотелось, отчаянно хотелось попросить: «Включите цвет, пожалуйста!», а когда становилось совсем неинтересно, тускло, серо, то и просьба: «Включите звук!» часто крутилась в ее голове.
Жизнь.. Ставшая такой монотонной, тягучей, тащила по кругу: Дом-Работа-Дом-работа-Дом. И не видно было конца. Сезоны сменялись с привычной размеренностью. Ничто не нарушало ход вещей. Она задыхалась и каждую ночь думала о смерти. Не своей. Родных. Потом друзей. А потом и своей. Ей было страшно и сразу дико не хотелось спать. Резко садясь в кровати, пыталась заставить себя лечь спать: «Нашла о чем подумать, ночь на дворе, давай ты подумаешь об этом днем, ну, пожалуйста. Прошу тебя не сейчас!» - неутомимый мозг спать не хотел, на уговоры не поддавался. Смерть казалась реальной, стоящей прямо за прикроватной тумбочкой. «Немыслимо!» - взрывалась она и пыталась задушить мозговой штурм песнями, или аудио-уроками. Сон не шел. Да и песни были неинтересные…
Раньше – тогда в такой далекой жизни – любые мозговые атаки можно было заглушать мечтами. Она мечтала, или сочиняла глупые детские стишки. На утро рифма забывалась. А иногда и нет. Стихоплетом она была скверным. С прозой работалось проще. Иногда ей как будто кто-то нашептывал истории. Абсолютно разные. То про девушку, то про старика, то про неизведанные страны. Странная она была девушка. Голоса слушала, истории записывала, потом кто-то шептать переставал. И истории копились в разных папках и файлах с хорошим многообещающим началом, но без конца. «Когда-нибудь, когда-нибудь, говорила она, я напишу целую огромную книгу. Настоящую!». Ей было 20. Она умела и хотела мечтать.
Потом случилась жизнь. Банальная, до скрежета в зубах. Будто пенопластом по стеклу. О чем мечталось, чего хотелось – задвинулось на антресоли. Не достать. Да и стоило ли? Достанет, посмотрит, начнет укорять себя, что не шла за мечтой, что сломала крылья на первом же вираже. Неприятно осознавать, что ты - слабачка. Вскоре коробка с мечтами досталась с антресолей в последний раз и отправилась прямо в мусорку. И у нее началась «жизнь», вернее, ее иллюзия.
Сначала – университет. Только «на отлично», никаких тусовок, никакого лихого студенчества, только учеба. И вспомнить нечего. Зато – специалист, со знаниями. Своими, не купленными. Гордость родных и близких. Зависть одноклассников. Хорошая работа. Командировки. Интересные люди. Мечтала об этом лет с десяти. Может, надо было мечтать о другом?
Чего стоило подавлять в себе бунтарку, знает лишь она одна. Вообще-то и с учебой были бы проблемы, не держи она себя так крепко и не заставляй учить, учить даже то, что было непонятно, несущественно, но необходимо для «пятерки». Вообще-то и компании были – нормальные такие компании, подростковые. Бунтарские. И первая любовь – хулиган-разбойник. Отчаянный байкер. Было всё равно: летела с ним на бешенных скоростях, ни о чем не думая. На всё была готова. Но опять же до поры до времени, пока в дело не вступал стыд перед родителями. Не страх, а именно стыд. Говорила совесть, строгим голосом молодой городской училки, приехавшей на периферию и пытающейся образумить необузданный выпускной класс. Совесть, важно поправляя пальчиком очечки и поддевая выбившуюся из скучного училкиного пучка прядку непокорных волос, монотонно вторила: «Ты – должна! Ты – отвратительная, и, следовательно, должна стараться. Для родителей. Не для себя. Быть хорошей, чтоб гордились. Чтоб было о чем рассказать друзьям». Старалась, гордились, была. Учёба кончилась, бунтарские подростковые годы - а были ли?
Как все «хорошие» девушки – вышла замуж. Отчаянно проповедуя, что брак – он на всю жизнь. Любить – так одного, желательно мужа. Укоряла подруг, которые ничего страшного не видели во флирте с коллегами, прохожими, с посторонними мужчинами. Делала строго «ай-ай-ай», грозила наманикюренным пальчиком и думала: «Ну, уж со мной-то такого не случится. Никогда! Я замужняя женщина. Я хочу быть только с мужем. Мне никто больше не нужен». Гордилась тем, что не замечает других мужчин. И не врала. Так оно, по сути, и было. Заработала прозвище «Ледышка» и «Железная леди» и гордилась ими. И вообще, стала какой-то страшной гордячкой. То ли пыталась спрятаться за этим образом, то ли действительно была страшно преданная одному единственному человеку – мужу. Но, если была предана, то как могло выйти так, что и она – такая же как все?
Добивался он ее долго. Всё ходил. Но не вокруг да около, а совершенно конкретно. Не нравился ей. Совсем не нравился. Искала предлог убежать от его навязчивого внимания. А он не отставал. И снова приходил. И снова навязчиво оказывал внимание. Не ценила. Не понимала. Бежала домой. К мужу. Рассказывала ему всё. Никогда не сравнивала этих двух мужчин. Ибо: в ее жизни был только один мужчина – муж.
Попытки оказать внимание ослабели. То ли от того, что он переехал на другой этаж и по соседству уже не оказывался, то ли потому, что наконец разглядел маленькое незаметное колечко, похожее на обручальное, у нее на пальце. Шли недели, она его не видела. Но думала о нем. И как-то скучно стало дома. И как-то огляделась по сторонам. И как-то заметила других мужчин. Не проходило дня, чтобы не думала о нем, о том, другом.
Зимой такие мысли согревают. Помогают смирится с диким надоевшим холодом.. и..каким-то, пожалуй, чувством обыденности, замыленности в предыдущих отношениях. Приятно было осознавать, что она – нравится кому-то кроме того, кто итак обязан любить и оказывать знаки внимания. Но кто почему-то любить забывал, а знаков уже давно не оказывал. И, казалось бы, если сравнить: сейчас оказывать эти знаки проще некуда. Оказывай - не хочу. Раньше, когда они еще не были женаты, они очень редко виделись. Работы, карьеры, расстояния, нехватка времени. Однако, чувство близости было таким реальным. Она засыпала и просыпалась с мыслью о том, что любит и любима, и ведь она это не придумала. Неужели всё так и было? Сейчас ей это кажется совсем нереальным. «Ну и куда всё это девалось», вопрошала она. «Вот я, а вот он, такой родной и близкий, до боли знакомый».. «Ага, буквально до дыр», язвила она сама себе.
Новый горизонт манил, помогал пережить нудные выходные, мучительные, когда ждешь понедельника. А ведь раньше только и ждала пятницы. На выходных – ни-ни, и мыслей о работе не было. По понедельникам: стандартная смс от него –мужа: «Как жаль, что снова понедельник. И как чертовски здорово прошли выходные, детка!» Детка писала ответ, совершенно ведь искренне. Она, вообще, надо сказать, врать не умела и не хотела.
А потом.. потом снова случилась жизнь, неизбежно подкатил быт, родные черты стали раздражать. Привычки больше не казались милыми. Квартира постепенно была поделена: на его и ее территорию. Муж был сторонником закрытых дверей. А она слишком воспитанной, чтобы даже стучать в закрытую дверь, не то что – открыть.. Сначала, конечно, хотелось не просто постучать-открыть, а ворваться и потребовать объяснений. Врывалась-требовала, не получала ни одного, печально закрывала дверь, уже в свою комнату. Включала громко музыку. Ту самую из своего разбитного подросткового периода. Громко пела, плевать на соседей. Ей всегда было плевать на то, что подумают и скажут о ней окружающие. О скандалах знал весь подъезд. Впрочем, о любовных криках и стонах тоже. Никогда ее это не смущало и даже никак не заботило. Чего нельзя сказать о муже. Ему было, наверное, стыдно, она честно не могла понять его стеснения, когда они встречали кого-то из соседей на лестничной площадке.
А потом ей стало казаться, что всё время зима. И нет весны. И даже лето – какое-то тягучее, одинаковое каждый год. И вдруг посредине декабря ей захотелось июльского ливня. Она часто лежала, бессонно глядя в потолок и ей казалось, что это такое большое окно, по которому гулко хлещут капли дождя, живительной влаги, которой ей почему-то захотелось зимой. А за окном шумят зеленые, лоснящиеся от дождя листья деревьев, такие чистые, довольные, шумят и шумят. А почва под ногами – в ее случае: на потолке, над головой – такая..мягкая, по ней хочется пробежаться босиком, расплескивая вокруг себя лужи теплой свежей небесной воды. Бежать, хотелось, конечно же, не одной.
Теперь всё делать хотелось вместе. Причем его-то она не спрашивала. Может, он вообще не свободен и давно уже не бегает по свежим дождевым лужам. Надо же! Глупость какая! Какие-то несерьезные лужи! Может быть, он вообще из тех, кто предпочитает яркое солнце, а не скучный затяжной дождь. Да было НЕ ВА Ж НО!!!
И снова стало ярко жить. ХОТЕЛОСЬ! Всего вдруг захотелось. Искать смысл в каждодневном : «Здравствуйте, А.Ю.». «Здравствуйте!» «Подержите лифт!» «Вам на какой этаж?..»
Какой-то лифтовый роман, право слово. Смешно было наблюдать, как вот уже, его этаж, а он не выходит. Ставит ногу между дверей (подумать только МЕЖДУ!!!!!!) и продолжает разговор, якобы о работе, якобы всё по делу, но нет же, слишком близко, слишком нарушая личное ее пространство. Слишком видно, какого цвета его глаза, слишком приятно пахнет мужским парфюмом, слишком велик соблазн смахнуть прилипшую ниточку с джемпера. Слишком..
Дома спасали лишь старые французские песни, всё о любви да о любви. Еще какой-то месяц назад и не потянуло бы слушать весь этот романтический вздор. А теперь… Ей вдруг почему-то начало казаться, что ей 15 лет. И глупо и совершенно безответственно она себя чувствовала. И всё никак не могла понять, чего это Совесть – эта постаревшая и уже не зудящая чуть-что сельская училка с пучком, вдруг снова принялась за свое: «Жена. Брак. Муж». Прямо как головой об стену. (А про себя она говорила: «мордой об стол! «Спасибо, дорогая подруга-совесть, кто, если не ты?». Через секунду забывала и снова: «А этот А. Ах боже мой».
Хотелось взять и полететь. Да только как-то .. а крыльев-то и нет…