«…Каждый человек — маг в душе, но он становится магом тогда,
когда начинает меньше думать о себе и больше о других…»
«Понедельник начинается в субботу»
Братья Стругацкие
История эта приключилась в январе шестого года, продолжалась две недели, а впечатлений оставила — на всю оставшуюся жизнь.
Был обычный зимний вечер. Ничего примечательного. Я закрыл мастерскую и вышел во двор. Но сразу в путь не двинулся, а остался стоять на крыльце, вдыхая свежий воздух, привыкая к сумеркам. А морозец хорошенький. Долго не постоишь. Вот и я — настоялся, надышался и только вздумал идти, как заметил в снегу белого незнакомого кота. Подошел к нему, присел рядом. Кот не шелохнулся, дал себя погладить, доверительно посмотрел. Тут-то я и увидел разноцветные камешки в глазах.
— Откуда ты такой? — спрашиваю.
Кот молчит и только смотрит. Темно, холодно. Я поёжился.
…Понятно, с котом приключилось что-то неладное. Не оставлять же такого красавца на погибель. Но ведь и силком не заставишь идти. И потому, я вежливо предложил:
— Пойдешь со мной?
Кот сразу же поднялся с люка, на котором сидел, и смело направился в сторону моего подъезда. Я удивился, но виду не подал. Отворил перед ним дверь. На этот раз вежливость проявил кот. Он вошел после меня и на третий этаж поднялся след в след. Правда, в мастерскую он входил, как в дом родной. Знал куда пройти за едой. Угостился, умылся и чтобы долго меня не задерживать, сразу пошел к софе. Вспрыгнул на нее, разлегся, потянулся и уснул. Причем, уснул мгновенно. Я постоял над ним, потоптался с ноги на ногу. Кот, казалось, только глубже ушёл в сон.
— Ну, раз такое дело, оставайся ночевать. Я утром приду.
Закрыл дверь и уехал домой.
Утром вскочил ни свет ни заря. Ну, думаю, пока меня нет, напрудили там, накогтили, нашерстили… Взрослый кот, один одинешенек, в новом для себя пространстве — я понимал прекрасно, — сие чревато последствиями. Главное, чтобы не тронул картины. Особенно ту… Напомнив себе о незавершенном наброске, я погрузился в думы, и не заметил, как подошел к мастерской. Вот сейчас предстанет картина! Подумал и усмехнулся тому, как разительно меняются слова от нового смысла. Открыл дверь, вошел, огляделся вокруг. Ничего подобного. Чистота. И подозрительная тишина. Не разуваясь, прошел в мастерскую. Подумать только, на софе, всё в той же позе, безмятежно спит кот. Я осторожно присел на краешек и невольно залюбовался. Кот повел усами, быстро-быстро задергалось ухо. Ага, понял, что я здесь. Нет, ну надо же каков разбойник, лежит и улыбается во сне. Я понял, что улыбаюсь ему ответно. И на душе так легко, широко, воздушно сделалось. Просидели мы еще минут с пятнадцать. Он спал, предоставляя возможность налюбоваться им как следует, а я смотрел и напитывался настроением, угадывая в нём всё ближе надвигающееся вдохновение. Так и получилось. Через мгновение я мешал краски, выбирал кисти… Торопился начать…
Я не сразу понял, что рисуем мы вместе. Продолжая водить рукой, я резко обернулся и обомлел. Кот сидел на софе и всем своим естеством вторил движению моей руки.
Я отложил кисть, подошел к нему. Кот дал себя погладить.
— Ты мне помогал?
В ответ лишь смотрит. Мягко, по-доброму, разноцветными глазами. Надо же, какой удивительный кот. Вчера и не заметил, как синева утягивает, а янтарь возвращает.
— Ну, что, Молчун? Сходим, поедим?
Он мягко спустился с софы и первым прошел на кухню. Я, покачивая головой и усмехаясь, двинулся следом. Через пару шагов остановился, постоял и вернулся к картине. То, что там начало вырисовываться, определенно мне нравилось! Что ж, отзавтракаем тогда!
Я вбежал в кухню. Молчун восседал на моём табурете и всем своим видом демонстрировал: «Я готов. Угощай, хозяин».
Ну как такого хорошего не угостить! Поверьте, я уж расстарался. Молчун слопал по ломтику разной колбаски, два треугольных сырка, ложку сладкого творога. Теперь же, он допивал молоко из моей любимой плошки, которую я, не раздумывая, приспособил под него. За трапезой кот показал хорошее время и неминуемо выходил победителем. Я только-только приступил к кофе, а он уже принялся оглаживать усы.
— Гостей новых мне что ли намываешь? А я поработать сегодня хотел…
Молчун, как что-то понял, сразу это дело прекратил и прытью подался к входной двери.
— До свидания, — сказал я ему, — приходи еще.
Кот спускался по лесенкам, не думая оборачиваться. Ах, вот так? Тут и я поспешил затворить за ним дверь. Изнутри вновь рвалось нетерпение. Скорее к холсту! Скорее писать…
К вечеру картина была готова. Я разлегся на софе, всматривался в то, что получилось, и улыбался, улыбался, не переставая. Такого довольства собой, сознаюсь, давненько переживать не приходилось. Мало того, работа не отняла сил, не опустошила, а будто придала новых. Я горел, я пылал, я жаждал творить новое…
Вечером я долго выискивал кота в снегу. Звал: «Молчун! Молчун»! Не дозвался, и с некоторой грустинкой поехал домой. Мне, правда, хотелось первому показать картину — ему.
Утром я шел с уверенностью, что встречу его, непременно встречу. Шел и отчетливо видел, как Молчун сидит на люке, ждет меня. Тщетно. Встретил кого угодно...серого, рыжего, черного. А вот моего пушистого белого кота с разноцветными камушками в глазах не было. В почтовом ящике нашел письмо. Вскрыл и обомлел. В конверте оказалось письмо-приглашение на участие в серьезном конкурсе. С единственным условием — представить серию новых картин. Времени на всё про всё — две недели. А у меня из новых — лишь одна готовая картина. Сбросив на ходу шляпу, пальто, стянув перчатки, нетерпеливо размотав шарф, я стремительно прошел в мастерскую.
Я не отвечал на звонки, не пил кофе, не хотел есть. Я рисовал, не отрываясь. Мысли опережали руку. Я боялся упустить сюжет. И потому, единственное, что отвлекало — это наброски. Они разлетались из-под руки, устилая к вечеру пол хорошим листопадом.
Вечером Молчуна опять не было. Не было и на утро. И на следующий день. Другие коты ластились в ногах, провожали, призывно урчали и мяукали. А мне помнилась тишина. Тишина моего друга.
Я продолжал работать, отставляя одну за другой готовые картины. Дома молчал, не говорил ни слова, решил поразить на выходе. За припущенными веками прятал блеск глаз, всё чаще закусывал губу, предательски расползавшуюся в довольство и улыбку, больше молчал.
Наступило четвертое утро без Молчуна. Сегодня я не торопился, не рвался писать. Вроде не переработал, и не устал. Напротив, был полон сил и стремления. Но вот не ложилась одна крохотная деталь. Я видел, чувствовал, знал, как это должно выглядеть, а изобразить этот важный штришок… Да хоть ты тресни! Никак.
Я исходил мастерскую вдоль и поперек, переставил стул, подмел пол, съел бутерброд, хотя не был голоден. Потерял уйму времени, но так и не нашел места ни себе, ни ей. Расстроенный сел на софу, уставился на картину, не замечая, как рукой оглаживаю ту часть накидки, где спал Молчун. И вот надо же, чем дольше я смотрел, тем отчетливее понимал, что ведь вижу! Картинка сложилась. Я хлопнул себя по лбу, подскочил, как ошпаренный и завопил на всю мастерскую: «Вижу!»
Я рисовал и оборачивался. Рисовал и оборачивался. Никого за спиной, конечно же, не было, никто не сидел на софе, но я видел Молчуна за собой. Ви-дел. Он пристально наблюдал за движением руки и в точности ей вторил. Довольный я отбросил кисть, вытер руки и обернулся посмотреть на реакцию кота. Тот ободрительно кивнул, растянул губы в своей фирменной улыбке, после чего дымка рассеялась. Да, кот исчез, но я не расстроился. Теперь я знал — он со мной. В самый трудный момент он со мной!
У подъезда я чуть об него не запнулся. Не мудрено, темень-то какая. Подхватил на руки, прижал к себе, зарылся в мех лицом. Другой бы на его месте заурчал или задергался. Этот же нет, недаром Молчун. Этот поступил по-другому. Он прижался крепче моего, чем окончательно оголил моё бухающее сердце.
«Ты же мой родной…» — сказал я ему. И мы пошли домой. Родного и близкого разве будешь смущать вопросом вроде того, что задал я, еще не распознав в нём своего, в нашу первую встречу? Нет. Никогда. Со своим, близким, родным вот так и идешь в обнимку, прижимаясь всё крепче и крепче. Идешь и никак не нарадуешься встрече.
Молчун приходил еще дважды. В последнюю нашу встречу, он вдруг принялся рвать покрывало. Я окрикнул его, бесполезно. Кот сосредоточенно создавал дыру. Я понял, что дело сделано, и махнул на него рукой. Мысли были заняты другим. Картины закончены. И закончены в срок. Остается упаковать и вести на строгий суд судей. Я терялся в догадках, что же они выберут. Потому как, замечу без ложной скромности, — мне нравилось всё.
Потом в дверь позвонили. Я открыл, помог раздеться. Проводил гостью в мастерскую. Какое-то время было тихо. Оглушительно тихо. Затем она развернулась и посмотрела на меня новыми глазами. Эти глаза были полны слёз и чего-то еще… Губы подрагивали, она не могла говорить, а потом сказала. Всего одно слово. И спустя время оказалась права.
…Только наутро я заметил, что нет кота. Он исчез, растворился, как растворялся в той дымке... В действительности этого быть не могло. Выходит, он выскочил, когда я открывал дверь на звонок? Делить меня не хотел? Или настолько тактичен?
Застилая софу, она укоризненно указала мне дыру. Я вздрогнул и отвернулся к окну. Она подошла, прижалась сзади, обвила руками. А потом протянула на ладошке два прозрачных камушка: синий и желтый.
— Откуда?!
— Под покрывалом нашла. Откуда они у тебя?
Разве я мог ответить?
…Тем вечером она произнесла всего одно слово: победитель. И оказалась права: первое место стало моим. Получая награду, я до боли сжал в кулаке разноцветные камушки. Пусть так, но эту победу с Молчуном мы разделили!
Зима закончилась. Наступила весна. Я всё ждал его. Звал, искал. Это продолжалось до тех пор, пока соседка, наблюдая за моими терзаниями, не потеряла терпение. Она вышла ко мне, тронула за рукав пальто и жалобно так попросила: «Не ищи больше. Молчуна твоего забрали в хорошие руки».
Я опешил. Но опешил вот от чего: «Откуда она знает, как его зовут?!» …Ах да, чего это я… Кто же всё это время вопил на всю округу: «Молчун! Молчун!!!»
— Да не расстраивайся ты так, — сказала мне соседка. — Какая разница. Возьми другого. Вон рыжий какой симпатичный. Толстый, мордастый.
Я посмотрел на нее и пошел. Потом остановился, развернулся и сказал:
— Спасибо Вам. Я подожду своего.