Поступок, лишённый смысла и логики. Оголенные провода, все эти стрессы, эмоции. Не все выдерживают потока, скользящего по ним. Так и здесь. Сдалась, сорвалась. И что теперь? Ошмётки кожи так некрасиво свисают с аккуратного подбородка, обнажая мышцы. Зеваки снуют вокруг. Кто-то хватается за голову, кто-то матерится, кто-то кричит. Без эмоций она не оставила никого. Актриса своего театра. Непризнанная. По своим скромным мыслям – Великая.
Немногочисленные подруги восхищались уровнем её подготовки, а кто-то высмеивал за глаза. Равнодушным этот кусок мяса не оставил никого.
Пытается дышать, но физиология берёт своё: кровь постепенно устремляется внутрь, обволакивая глотку. Рецепторы распознают вкус ионов железа. Распластала на поребрике небрежную кровяно-слюнную кляксу. Как некрасиво для Великой.
Сердце бешено бьётся, отчаянно удирая от реальности. Впрочем, она и впрямь чересчур ужасна, чтобы посмотреть ей в глаза. Актриса без лица. Теперь уже в прямом смысле.
Непризнанный гений в жизни был лишь маленькой крохой – уборщицей в театре. Консерватизм брал своё: осуждала новые веяния, постановки. Женщина тридцати пяти в халате простого фасона, но вся в неведомых побрякушках, как рождественская ёлка. По её мнению она походила на Мэрилин Монро. Наивная.
А пока слава целовала кого-то другого, она продолжала играть. Сегодня она на втором этаже – Татьяна Ларина. Завтра – жена Пьера Безухова. Чудная, но красивая однажды, переживая тихую истерику на фоне явной несправедливости, решила, что её никто не любит. Совсем никто. В один роковой вечер ей решил позвонить старый знакомый. Какой жалкий дурак. Что-то роптал как дивная пташка. Не вовремя и не к месту. Сквозь года и сеть чувств продрался, чтобы таки сказать, что любит. Актриса же молча выслушивала пылкие признания. Нож, которым она нарезала капусту, был к месту. Отчаянными серыми глазами впилась в своё отражение: «Ты видишь во мне лишь внешнюю красоту! Тебе никогда меня не понять!»
В трубке послышались гулкие крики, смешавшиеся в общую сонату истерзанной обидой души.
Несчастный, ни секунды не мешкав, направился к её дому. На момент их встречи возле подъезда столпилось уже полно народу. Обезумевшая, она размахивала ножом, словно художник, что видит образ и пытается начертать его хоть на чём- то. Даже если это последнее, что он сделает в жизни. Даже если холстом станет собственное тело. Ошмётки кожи падали перед ней. Наконец-то достойные зрители. Она была счастлива. Столько людей наблюдает её дебют. Все выражают эмоции. Они сейчас являются её ценой, её монетой, её личным богатством.
– София, что ты творишь?! – растолкал застывших от ужаса девушек и направился к ней.
– Уйди прочь! – про себя подумала, что голос вышел слишком тихим и недостаточно надменным. Кашлянула, но нутро выдало лишь неприличный сгусток крови и слюней. Куда деваться, она всё-таки человек. Сплюнула.
– Успокойся, я здесь, – шаг медленный, но уверенный. Руки на уровне груди. Вытянуты. Чуть согнуты в локте.
– Не подходи! Я не желаю тебя видеть! – отвернула голову, стиснув зубы.
Пока женщина изображала драматичность, мужчина быстро дёрнулся вперёд и крепко стиснул запястье, державшее орудие. Пережал вену, заставляя руку неметь. Нож стукнул о пыльный асфальт.
– Глупая, ты всё ещё играешь, – обнял крепко, даже слишком.
Момент истины настал: удар тупым предметом в область височной кости. Та самая злая героиня, про которую пишут в книжках. Плохих книжках. Ей не суждено было умереть молодой и красивой. Ему – счастливым семьянином. Также, Им не суждено было увидеть прекрасное завтра с детским смехом, сообщениями об убийстве и сводками в некрологах. Ничего. Зато они вместе, как она и хотела. Это был лишь сценарий. Впрочем, ему не обязательно было это знать.
Свалились некрасиво, впиваясь лопатками в бордюр. Скорая приехала поздно. А может она просто не хотела портить картину? Эту жуткую, с толикой романтики, картину. Любовь до гроба. Идеально! Занавес.
*Прим: София – Мудрая.