Васька (Рассказ)

Она звала его Васькой. Не как мама - Васятка или Василёк - хотя от подобного „детства“ ему порой становилось неудобно перед знакомыми. Ведь он давно дорос до Василия, а на работе всё чаще превращался в Василия Андреевича. Нет, она - как кота - Васька. Ну или ещё того пуще - Вась. И гладила по шёрстке. И приятно щекотала за ушком, и почёсывала животик. И смеялась:
- Чего ты не урчишь? Урчи!
И он урчал. Урчал и целовал её всю: в ласковые пальцы, в тёплые ладони, плечи, живот, в прикрытые слегка подрагивающие веки, в лоб...
- Дурак! - смеясь, возмущалась она, - Кто же целует в лоб?!
И впивалась коготками в спину.
Ему было всё равно. Ей нравилось обращаться с ним как с котёнком - он охотно позволял это делать. Для неё он и был, наверное, милым пушистым котёнком. Если только можно представить себе в этой роли верзилу под два метра ростом.
Он не помнил, как они познакомились. Не смог бы, пожалуй, и сказать наверняка, когда впервые обратил на неё внимание. Она была из тех малоприметных девушек, в кого влюбляются не сразу: не спеша, незаметно, день за днём, мал-помалу, но... навсегда.
В какой же миг это произошло?

Когда их компьютерный сервис переехал в новое помещение в огромном бизнес-центре, работа в соседской, „девичьей“ , фирмочке  кипела уже вовсю. Из коллег Василия удручённо ойкнула лишь тридцатилетняя толстушка Танюша, исполняющая обязанности диспетчера и секретаря, а вся остальная, мужская часть коллектива, напротив, набрала в грудь побольше воздуха и, выдохнув - „вот же-ш, блин, попёрло!“ - наперегонки ломанулась к соседям, „разузнать, как тут что и как... ну-у… по работе, в смысле“. Немного освоившись и получив нагоняй от начальства с обеих сторон - трудно сказать, что из этого сыграло большую роль - молодёжь принялась обживать курилку на этаже, аккурат меж двумя офисами. Курительное помещение, улучив свободный от нудных обязанностей момент, отныне охотно посещали даже некурящие.
Быть может, там всё и случилось. Ну, как бывает: удар током, искра, из искры пламя, за ним пожар в груди - или как ещё пишут в красивых страстных романах? Наверняка там - видеться толком им вроде было больше негде.
Она сидела с подругами и щебетала на извечные женские темы: свидания с „рыбами“ и „овнами“, тряпки с макияжем по фэн-шую, модные интимные татушки да прошедший отпуск под пальмами. Всё перечисленное так или иначе касалось их парней - бывших, настоящих и будущих - поэтому, можно сказать, тема разговора была всего одна.
Он сидел молча. Коллег рядом не оказалось, а встревать в бабские сплетни не хотелось. От нечего делать он с интересом разглядывал прелестниц вокруг себя. Хотя почему от нечего делать? Не за этим ли он - нет, не за этим ли все они бегут сюда вприпрыжку каждые полчаса, якобы „на пару затяжек“?
„Да уж, попали в цветник... “ - восхищался про себя Василий. Впрочем, надежды тут же сменялись унынием: „Нифига, похоже, не обломится. Как обычно, заняты все красотули... Зря дымом дышу...“
Он не был опытным ловеласом. Точнее сказать, он вообще ловеласом не был. Он - как бы это сказать - был не очень современным парнем. Считал, например, что секс обязательно должен случиться по любви. Идиот!.. Впрочем, влюблялся он часто. С первого взгляда и „со всеми потрохами“, делаясь - влюблённым - удивительно робким. Он бросался, как пишут в тех же романах, в омут с головой. И... пробкой выныривал обратно как раз перед самым-самым. Едва только предмет его тайной страсти вдруг поддавался и начинал отвечать взаимностью на нерешительные, зачастую совсем незаметные знаки внимания, что-то щёлкало в его голове, и „любовь“ улетучивалась, оставляя вместо себя чуть горчащую смесь  неловкости и пустоты.
Как он умудрился не остаться девственником в свои двадцать шесть при этакой „патриархальности“? Вопрос... Хотя, ответ на него прост. Во всем остальном Василий был вполне обычным молодым мужчиной. Любил погулять, повеселиться, выпить при случае в компании. А, как известно, компания и, в особенности, алкоголь отменяют все абсолютно патриархальные правила. Признаем очевидное: „вне правил“ девушки случались у него не так уж и редко.
Правда, наутро вариантов было уже два. Первый и наиболее вероятный - знакомая нам горько-брезгливая смесь, щедро сдобренная головной болью и желанием хлебнуть пивка. И второй, нечастый. Он влюблялся... С тем, впрочем, отличием, что нерешительность и робость, в иных обстоятельствах вызванные лишь опаской сделать неверный шаг и всё испортить, теперь, за ненадобностью, исчезали. После происходило „как у всех“. Некоторое время они встречались. Пока что-то - правильно! - не щёлкало в башке и... дальше мы уже знаем.

- … Мой уже скоро приедет, а некоторые и не шевелятся...
Чем-то необычным - может, особой интонацией? - фраза привлекла его внимание. Он перевёл взгляд. Она смотрела на него изучающе и чуть насмешливо. Мол, чего сидишь - действуй!
Он не придал значения её словам. Девчонки так любят: наговорят-наговорят, пококетничают, покрасуются, упрекнут - что ж ты за рыцарь такой не отважный... А дела коснись - я не я и хата не моя, и ничего я такого вовсе в виду не имела, и лапы, козёл, свои вонючие убери! Да и сдалась она ему, если у неё этот... какой-то „мой“.
Он лишь смущённо улыбнулся уголками губ, стараясь выдержать её взгляд.  В тот раз он, пожалуй, впервые заметил её...
Нет, не так. Много раз до этого он равнодушно провожал взглядом неброский  мальчишеский силуэт, походя скользил глазами по невыразительному личику, смотрел вдаль поверх худенького пегого хвостика на затылке, перехваченного простенькой заколкой-„крабом“. Не проходило и секунды, как его внимание переключалось на более симпатичный и фигуристый „объект“. Попроси кто-нибудь описать по памяти её внешность, он, вне сомнений, затруднился бы ответить что-то вразумительное. Мышка. Серая мышка...
Но глаза!..
Да! Именно.
Он впервые встретился с ней глазами…

Неделей позже он звонил ей по телефону…
Нет, опять не так. Звонил он вовсе не ей.  Их фирма, так уж сразу повелось, обслуживала всю оргтехнику бизнес-центра. Чего, спрашивается, „варягов“ приглашать, - справедливо рассудили окрестные начальники, - коль свои бравые специалисты под боком.
Он позвонил в „девичий“ офис договориться о замене картриджей. Трубку взяла она. И все бы ничего: разговор как разговор, всего делов - иду, да, прихвачу, сейчас буду, ждём...
Но голос!..
Её голос. Он не понял, что голос ЕЁ, он лишь жадно ловил каждое слово, моля в душе небеса, чтобы она не бросила трубку. Затягивал разговор, придумывая новые и новые глупейшие „уточняющие“ вопросы. Лишь бы только!.. Лишь бы!.. Не исчезло. Не пропало. Не пропало то знакомое с пятого класса щемящее чувство влюблённости. Влюблённости в голос. Мурашки по всему телу, но только... э-э-э... изнутри. Смейтесь, смейтесь! Да, ему приходилось влюбляться в голос по телефону. Не беда, что при встрече с виртуальной собеседницей в голове, как обычно, щёлкало, и сладкий туман рассеивался, но это у него было. Это было у него - миг блаженства и эйфории. И гори они огнём, ваши плотские оргазмы! Дураки!..  
Голос завораживал. Голос завораживал, не взирая на то, что произносил каркающие дурацкие технические термины: картридж, принтер, интерфейс, кардридер… Голос не каркал. Голос ворковал...
- Ва-а-ась? - неуверенно догадался голос, - Ты, что ли? Заходи быстрей, я тут чай как раз поставила. Ты шоколад любишь?
„Что за чудеса? Кто-то из прелестниц не только помнит его имя, но и узнаёт по голосу! Я сплю?“

Он не спал. Которую ночь не спал и думал, думал, думал...
- Хоть бы ты защитил меня…
В тот раз он увидел её, окружённую толпой разъярённых клиентов. Негодующие, они грозились пустить по миру всю её фирму за какие-то - он так и не понял, какие - грехи. Она виновато разводила руками и оправдывалась, как могла, за ошибки приболевшей напарницы…
Как повелось в последнее время, он зашёл к ним в офис „так, на минутку - ничего ли не сломалось?“ Он обращался только к ней. Другие для него перестали существовать. Они, другие, и вправду как бы прекращали дышать. Все замирали и, пряча улыбки, молча - кто украдкой, а кто с нескрываемым любопытством - наблюдали за ним и за ней.
Ему было всё равно… Пусть себе…
- Хоть бы ты защитил меня… Ва-а-ась, а? - наигранно сокрушаясь, сказала, лишь только недовольная шайка, уразумев, наконец, что обратилась не по адресу, ворча в голос, потопала к начальству.
- А, Ва-а-сь? Спаси меня…
Обычная фраза, обычная игра...
Но улыбка!..
Нет не заискивающая... Виноватая, смущённая, но в то же время исполненная такого огня, призыва и жизненной силы, что... Ах, да что там говорить! За такую улыбку богач бросает к ногам избранницы свои миллиарды, поэт слагает серенады, дон-кихот разит копьём страшных чудищ... А Васька…
Васька стоял. И смотрел. И слушал, зачарованный…
Три „кита“, на которых всегда держалась его женщина, его идеал. Глаза, улыбка, голос... „Не в сиськах счастье“ - ободрял он себя, бывало, обнаруживая отсутствие „прелестей“ уже в постели. - „Лишь бы человек был хороший“.
Не станем ловить его на противоречиях. Да, он любовался красивыми женщинами. На досуге. Но, стоило его „зацепить“ одним-двумя компонентами той „троицы“ , остальное уже не имело значения.
- Ва-а-ась? С тобой всё в порядке?

Нет, не в порядке. Боль. Сердце колотится. Сильно. Сердце готово пробить рёбра…
Он купил машину. Не бог весть, ведро с гайками, но всё же - средство. Ждал на стоянке полчаса. Вот она выйдет. Предложить довезти до дому. Как бы между прочим. Чтоб не догадалась. Как? Сказать - мне тут как раз в твой район по делам заскочить надобно...  Дурак! Мужику двадцать шесть, называется! Решиться. Главное, решиться…
- О-о-о, Вась, ты на машине? И молчал! Может, довезёшь девушку до дому?
„Фу-ухх…“
- Довезу, конечно. Легко. Мне сегодня по пути…

Как же не хочется её отпускать!
- Покажешь мне свой район? Я тут плохо ориентируюсь.
- Да чего у нас глядеть-то! Спальный как спальный. Три улицы вдоль, три поперёк и парк с гнилой речкой. Вот, видишь, уже и кончился. Здесь я и живу. Ну, спасибо за доставку.
Удержать. Хоть на минуту. Тело млеет от одного её присутствия. Как? Взять за руку? Не отпугну?
Она потянулась к водительскому сиденью и поцеловала Ваську в щеку. Поводила языком.
- Электрической бреешься? Плохо, Вась...
Засмеялась тихонько и выскочила из машины.
Что ему оставалось делать? Лишь приветливо помахать рукой через стекло…

Он приобрёл станок. Самый лучший. Скоблил щёки. Одним лезвием - чисто. Вторым ещё чище. Третьим... Реклама не врала.
Они целовались в темноте парка. Того самого, с гнилой речкой. И гуляли апрельскими аллеями, шурша прошлогодней листвой. И говорили, говорили...
Они оказались почти ровесниками, но она, несомненно, была старше его. На целую жизнь. На целую жизнь длиной в шесть лет. Была замужем. Развелась. Живёт с мамой и маленьким сыном.
И... этот... „мой“… жених...
Васька вспомнил, как ослабли вдруг ноги и ухнуло в пропасть сердце.
В тот день он заставил себя набрать заветные цифры. Да, позвонить не в контору „по делу“, а ей, только ей, по шпионски выведанному номеру. Она тотчас его узнала. Не удивлена. Казалось, ждала звонка. А он мялся, пыхтел и никак не решался. Душа компании, он вдруг забыл все слова. Вот... Если б нам... Туда... Как тогда…
- Ва-ась, ты что? Ты что, меня на свидание зовёшь? Вот, дурачок! Я же замужем, глупенький…
На следующее утро он едва её узнал. Подобные метаморфозы с женщинами происходят где-нибудь у известных режиссёров в двухсерийных комедиях под названием „Служебный роман“. Или, в самом крайнем случае, со сказочной Золушкой. Но никак не в жизни - до сегодняшнего утра Василий в этом был уверен твёрдо.
- Ва-а-ась? Съездим вечером куда-нибудь?

Они неслись по сырому хмурому шоссе. - В деревню, в глушь, в Саратов!.. - не сговариваясь, решили махнуть за город. C бутылкой шампанского и парой шоколадок - романтически отметить знакомство на природе. На берег реки - романтика, так романтика! - для прекрасного вида.
Всем известны апрельские дороги. Дьявольский коктейль в сочетании с ослеплённым страстью неопытным водителем-романтиком.  Они, чуть съехав с асфальта, не проделали и десятка метров.
Кто сказал, что свидание пропало?! Дураки! В заляпанном отборнейшей свежайшей глиной, в тон галстуку, с головы до пят, „дресскоде“ - она сама вызвалась давить на газ, пока он будет подталкивать сзади - не прошло и двух часов, как они слились в первом нежном поцелуе... Мурашки снова помчали по венам - он любовался, как ловко она превращает кусочки шоколада и пластиковые стаканчики в настоящий праздничный стол. Поправляет волосы...
- Ты что, не боишься гаишников?
- Плевать! Шампанское быстро выветривается. Надеюсь, ты не погонишь меня обратно, как только мы это выпьем?
- Надейся… - загадочно произнесла она „тем“ голосом в полутьме.
Закусывать шампанское поцелуями с шоколадом, растопленным жарким дыханием - что может быть волшебнее? Губы, мягкие сладкие губы, много слаще, чем сам шоколад. И руки... Руки сплетённые, руки ласковые, руки, не знающие препятствий... Никогда в жизни ему не приходилось заблудиться в такой чудесной сказке.
И тишина. Мягким шелестом стелящаяся тишина...
Тон тишины изменился, едва он справился с последней пуговицей на юбке. Тишина напряглась и зазвенела.
- Хмм... - чуть слышно прозвучало из тишины, и она сильнее сжала его ладонь. Будь на её месте другая девушка, Василий без труда справился бы с неожиданным сопротивлением, но сейчас он отчего-то прошептал:
- Держи меня на том расстоянии, какое посчитаешь нужным. Мне просто очень хорошо с тобой!..
- А тебя разве можно удержать?
- Можно. Меня - можно. - уверенно сказал он в голос и вновь коснулся губами её губ.

- И всё же мне непонятно. Зачем ты тогда поехала со мной? Почему сейчас здесь? - Василий поддел ногой ворох листьев, и те, словно осуждающе, зашипели. - Я могу представить, если изменяют мужу, тут как бы ясно. Но наставлять рога жениху!
- Ва-ась. Я же просила. Давай не будем... - она приложила палец к его губам.
- Ну ладно, не дуйся. Тут всё просто. После развода я себе поклялась никогда больше не выходить замуж по любви. А он друг. Он меня ещё до мужа знал. И до сих пор любит. И пусть себе любит.
- Не жалко его?
- Почему же жалко? Вам ведь, мужикам, важно, когда не вас, а вы сами любите. Вот и пусть любит.
„ Правильно. Всё равно. Ему всё равно. Плевать на жениха. Сейчас она со мной“. О будущем он не думал.
- Коварная ты! - снова добавил он в голос шутливые нотки. - Сказала, замужем. Тогда, по телефону. Я чуть не умер от отчаяния!
- Ну, не замужем, ну, почти. Тебе легче? Он, кстати, через пару недель приезжает. Иногородний. Ездим пока друг к другу в гости. Так что, господа, спешите делать добро.
Удар. Сердце, погоди, постой!..
- Да уж, тогда мы не сможем часто видеться, да? - выдавил из себя, стараясь заставить голос не дрожать.
- Ага. Я, может, к нему после свадьбы перееду. Не решили ещё...
Удар. Удар за ударом. „Боже, что ж ты делаешь со мной!..“

А потом - рай. Две ночи райских наслаждений…
- А можно с тобой? - и глазищами так, бездонными - хитро-хитро.
„Она читает мои мысли!“ - Василий слегка вздрогнул. Только что он обдумывал подходящие слова - как бы, шуткой, поймать её „на слабо“ . И вот, на тебе...
Его отправили в командировку. Мечта любого молодого специалиста их фирмы. Но не сейчас же, не сейчас! Почему сейчас, когда его мимолётному счастью и так суждено оборваться через полмесяца, когда счёт идёт на дни, часы, минуты…
- А можно с тобой?
Ему хотелось сграбастать её в охапку и летать над крышами, над городом, сгонять на Луну и обратно, осыпав всеми незабудками, сорванными второпях по пути на альфе Центавра. Но сил хватило лишь на глупейший „ультиматум“:
- Серьёзно? Только, смотри, на этот раз ты не отвертишься!
- Ага, - прищурилась, - Поглядим-поглядим…

Она притянула его к себе сразу, как отъехали. Впилась губами и не отпускала до утра. Все его вступительные „домашние заготовки“ и планы „мирного наступления“ остались невостребованными. По соседству с дорожными припасами, собранными заботливыми мамиными руками, так и скучали нетронутыми на столике купе.
Сами собой пришли другие слова. Не вымученные и очень нужные. Страхи ходьбы по краю пропасти сами сгинули в своей бездне. И Василий вновь стал самим собой. Душой компании, рубахой-парнем, отважным рыцарем. Васькой, одним словом. Для неё он был просто Васькой. Её Васькой…
В эту ночь не уснули. Оба ведь понимали: рай на земле не вечен.
Командировочный день прошёл как в бреду. Вряд ли Василий запомнил хоть что-то. Не уволили потом - значит, справился-таки. И то ладно.
- Не знаю, какой из тебя выйдет муж, - сказала она ему поутру в гостинице, - Но любовник ты отменный.
„Отменный!..“
На самом деле отменной была она. Никогда в жизни не доводилось испытывать ему подобных ощущений. Она... Она как бы растворялась в нём вся, вся без остатка. Не только в постели. Она не ждала его инициативы. Просто потому, что „так положено“. Она легко предвосхищала любые его желания. Не заставляла мучиться этим вечным „мужским комплексом“: ты мужчина - ты и решай. Все решения, которые он только готовился высказать, она уже „знала“ и была к ним готова. А всё, о чём он ещё не успевал подумать, в её исполнении нравилось ему, как своё собственное. А самое главное, её это нисколько не тяготило и казалось вполне естественным.
- Я буду вспоминать эту ночь всю жизнь!..

Вспоминать…
Это всё, что ему осталось. Вспоминать и  … плакать? Ах, если бы он умел плакать! Говорят, сразу становится легче. Но „мальчики не должны плакать!“ Со временем папины слова превращаются в „мужчины не плачут“. Не плачут. Просто - не умеют.
Сердце. Сердце бьёт молотом. До этого он не знал, что оно у него есть. Не как романтическая метафора. Как орган внутри. Каждое утро в пять часов - словно по будильнику - сердце подбрасывает его на постели увесистыми ударами.
Бух, бух, бух...
Никогда прежде ему не ведалось, что душевная боль может обернуться всамделишной, физической.
Он лежит на своём диване, стараясь унять удары, и вспоминает, вспоминает…

- Ты обманула! Ты обещала не уезжать! Мне не важно, сколько у тебя женихов, сколько будет мужей! Лишь бы ты была здесь, рядом!
Что с того? Что это сейчас изменит? Можно было расстаться друзьями и ждать, надеяться на встречу. На будущее.
Они расстались плохо. Он пнул ногой стул и вышел, осыпав дверью штукатурку.
Не поздоровался на следующий день.
Ещё через день она уехала. Туда, к своему. Ещё не замуж. Как обычно, в гости…

Сердце рвало грудь. Он лежал, пытался плакать. И вспоминал…
Он подошёл к ней после командировки.
- Знаешь, нам лучше, наверное, больше не встречаться…
- Ва-ась, ты что! Поматросил и бросил, что ли? Ты чего?
- Нет, что ты, милая! Наоборот. За это время я понял, что с каждым днём мне будет всё тяжелее потерять тебя. Лучше обрубить всё в самом начале.
Конечно, это блеф. Никогда, пока она рядом, никогда не сможет он ничего „обрубить“!
Но она? Как отреагирует на провокацию она?
Вздохнула.
- Знаешь, этого я больше всего и боялась... Ва-а-ась, ну не надо, а? Смотри на жизнь веселей.
- Я смотрел. Честно, смотрел. Пока не встретил тебя.
- Дурачок, с чего ты взял, что потеряешь меня?
- Ты сама говорила, уедешь…
- Но зато у меня теперь есть повод вернуться…
- Я не в силах ждать долго…
- Ладно, успокойся, Вась. Я передумала. Никуда я теперь от тебя не денусь. Честно...

Ага - честно!
Конечно же, он сорвался...
Псих! Ну что ты скажешь - псих, да и только.

Теперь не поправить. Поговорить, объяснить, спокойно, без истерики. Но поздно. Она далеко. И телефон молчит... А память подкидывает новые и новые поленья в топку его отчаяния.
Ведь он прав.
Ведь так быть не должно.
Ведь им было хорошо...

- Спокойно, легко и хорошо... - она любила ему это повторять.

- Васька, я не могла не зайти. - сказала, с дождя, прижавшись к нему мокрым лицом. - Прости, мне бежать надо. Мы с „моим“ в город выбирались, уговорила сюда завернуть, якобы по работе, к девчонкам.
А он потом стоял и смотрел вдаль, под проливным дождём, провожая глазами две удаляющиеся по пустынной улице фигуры: её и…

- Ва-а-ась, ты прелесть! - по телефону, в свой день рождения, обнаружив в электрощите на лестнице букет цветов, перед тем как отправить красоту в мусоропровод, чтобы „мой“ не догадался.

- А сам-то ты как?! Цел? Всё нормально? Вась, не молчи!
Васька опешил. Он не ожидал такого вопроса.
Он перевернулся в машине по нежданному последнему апрельскому снегопаду и звонил ей, извиниться за сорванное свидание. Ему казалось естественным остаться „без царапины“ после страшной аварии. И все знакомые, которым он позвонил до неё, чтобы помогли с машиной, также интересовались лишь техническими деталями. Она одна спросила о нём самом.

- Ах, если бы в этом доме нам с тобой дали квартиру, - говорила на очередной прогулке. -
Как бы было здорово …
Мечтала.
О нас.
Значит были они - МЫ?

И - уехала…
- Прости, так вышло…

- Ты сам виноват...
Он подкараулил её в первый же день по приезде. Она шла не одна, но ему было всё равно. Окликнул. Вздрогнула. Что-то сказала спутнику. Подошла.
- О, ты снова на машине? - непроницаемое лицо, стальные острые глаза. - Ладно, не отвяжешься ведь, знаю. Погоди, я сейчас выйду.
Он ждал. Надеялся…
- Ты сам виноват, Вась. Что ты хотел доказать? Если бы ты не повёл себя так, я бы могла приехать раньше. Одна. Хотя, я и ехала. Билет уже был, честно. На автобус опоздала, решила - судьба…
-  А может?
- Нет, Вась, нет…

Ведь могло на этом и закончиться. Ну могло же!
Время - лучший лекарь. Поболит - перестанет. Организм молодой - справится, как говорят.
Нет, время лечить не спешило.
Время распорядилось иначе.

- Ты как магнит, Вась, - нежно, но с лёгкой укоризной проворковала она, поправляя колготки. - Не оторваться никак. Тянешь и тянешь…
Она позвонила сама. Через два месяца, когда ежеутренний сердечный „набат“ начал потихоньку сходить на нет. Просто так, молчала в трубку, пытаясь по его дыханию понять, всё ли у него в порядке. Глупенькая, забыла, что на домашнем телефоне тоже бывает определитель номера.
Он снова потерял покой. День за днём звонил, пытаясь вызвать на разговор. Она отнекивалась.
- С чего ты взял, что это я звонила? Нужен ты мне! Мало ли какие ошибки бывают…
- Послушай, - не сдавался он, - Ну, не хочешь со мной наедине, возьми с собой сына. Погуляем втроём. Мне важно только, чтобы ты была рядом.
Однажды она сдалась. Пришла. Одна.
- Ты как магнит, Вась…
Это был последний их секс. Василий вспоминал, как читал в тех же романах, что женщины, бывает, таким „трогательным“ способом заглаживают вину, вольную или невольную, перед своими бывшими.
Потом они встречались, гуляли, целовались, но...
Она не отвергала его. Ссылалась на глупые медицинские противопоказания. Он терпел. Главное, она снова была рядом.
Пока её сын не проболтался „по секрету“, что завтра они снова уезжают „туда“.
С ухнувшим вновь сердцем Василий подошёл к ней. Поинтересовался, как бы между прочим.
- Нет, не знаю, пока не собираюсь. Не бойся...
Назавтра она позвонила расстроенная и сообщила, что жених в больнице и надо срочно ехать.
- Прости, так вышло…

Он забаррикадировал входную дверь.
- Сволочь! - кричала она в трубку.

Надо сказать, что двери досталось изрядно в той истории. Злосчастная дверь была бита, царапана, коверкана, облита всякими гадостями и, в конце концов, подожжена.
Видимо, у него сильно „снесло крышу“ в те нелёгкие месяцы. Нет, он не старался показать ей, насколько ему тяжело и больно. Таким образом, через примитивную тупую месть, ему просто ненадолго становилось легче. Как в наркотической ломке, когда, при невозможности получить настоящее „зелье“, некоторые суррогаты облегчают страдания.
С тех пор он старался не оставаться наедине с собой, полюбил ночевать у друзей и устроился на вторую работу. А по  ночам он звонил ей на домашний в надежде… в надежде не зная на что. Поначалу трубку брала её мама, потом телефон и вовсе стали отключать. Он принялся звонить днём.
- Послушай, - наконец не выдержала мама. В её голосе не слышалось обычного в последнее время раздражения, только усталость и немного даже, казалось, сочувствия. - Она замужем, пойми. И смирись, пожалуйста…

Да. Да, именно в ту ночь он и поджёг дверь. Через день ему вручили повестку в милицию.
- Мне надоели  ваши кастрюлькины разборки! - орал участковый. - Не угомонишься - посажу!
Он лишь согласно кивал. Ему было всё равно.
Но.
Оказывается, она приезжала, и именно она написала заявление. И вот через час она уезжает! „Спасибо, капитан! Я тебя поцелую, потом, если захочешь!..“
Он помчался на вокзал…

Она прошла совсем рядом, маленькая, неприметная, робкая. На секунду задержалась, подняла глаза.
Он не узнал её.
Нет, не её.
Он не узнал ту девушку, что являлась ему ночами, под утро, в пять часов со стуком сердца.
Перед ним снова стояла серенькая мышка. Не со страхом. С растерянностью и тоской в глазах. Прочно схваченная за безымянный палец золотой мышеловкой...
Он уловил, как еле слышно щёлкнул невидимый выключатель. Будто выключили свет.
В эту ночь он впервые спал спокойно...