Я отвергала заклинания и клятвы,
Шла по наитию, будто слепец на звук.
Я раздвигала человеческие взгляды,
Как ветви мокрые, — простым движеньем рук.
И я не ведала о том, что станет завтра,
Смеясь, плевала в суесловье мудреца.
Я не гадалка, не вещунья, я — Кассандра!
Я ощущала мир, как палого птенца.
Скользила жизнь, как остриё по кремню,
Я привыкала жить у бездны на краю,
Я обнаженною пятой читала землю,
Земные воды, что питали кровь мою.
Я говорила и жила, как мне хотелось,
Я по складам читала горные хребты,
И птичий крик, и гул листвы. И я гляделась
во взбаламученное зеркало воды.
И я высчитывала тучи, словно числа,
И я во снах бывала с ними наравне.
А в звездных пропастях неужто меньше смысла,
Чем в пустотелой человечьей трепотне?
И мне понятней облаков упругий росчерк,
Закат, подсвеченный дрожащею листвой.
Мне с мокрой галькою речной сродниться проще,
Чем с полоумною соседскою братвой.
С подобострастием и завистью кликушьей.
С потливой похотью и склонностью к ярму.
И этот город, средоточье двоедушья,
Меня предаст, как и положено ему.
Предаст и позабудет. И растают
Следы мои среди полуночных дерев.
Но мир изменится, когда меня не станет, —
Пусть в слепоте своей, того не углядев.
