- Нет! Я не могу уже это слушать!.. Хвалят твои стихи - ты говоришь о своей учительнице, которая тебя учила писать стихи и прочее. В ответ на восхищение точностью твоих слов и выводов - «У меня была очень мудрая бабушка!!!» - возмутилась как-то при большом застолье в нашем доме предавняя моя приятельница.
- И что?! Все ученики вашей Натальи Дмитриевны пишут стихи? И у твоей бабушки, между нами говоря, есть еще одна внучка... - закончила свою тираду Мариночка.
- Да — задумчиво продолжила умница Ирина с образованием психолога, не купленного нынешнего диплома, а именно заработанного в Ленинградском еще университете, — благодарные люди, к этому еще и лишенные зависти — самые счастливые люди. Здесь очень уместен твой любимый тост!
Все дружно подняли бокалы, устремив взгляды на меня, помятуя, что любимый свой тост: «Так выпьем же за хороших людей, тем более, что нас так мало осталось», я всегда заканчиваю, благодарно, тем, что уж в чем мне всегда везло в жизни, так это — на людей!
И каждая встреча — подарок свыше!!!
Все мои предки — из одного места на Сумщине. Литературно, ударение на «у», от слова «сума», « сумка», но сами наши земляки, сразу выдавая свое место рождения, делают упор на «и». В селе Нагорновка, разбитого На Хутора. Так, мама — Цымбаловская.
Никогда не были крепостными — государственные крестьяне, а отец мамин еще успел родиться дворянином, поместье его деда с бабушкой, умерших от какой-то эпидемии в Париже, когда их дети были именно в наших Цымбалах с управляющим, просто прогнавших их. То есть, кто из односельчан имел голову и трудолюбие, тот крепко стоял. На мне, к счастию, сошлись четыре очень достойных рода.
С дворянством — просто анекдотичная история. Как многие не знают или не хотят знать свою родословную! А ведь часто и немогут... Мои тоже узнали совершенно случайно.
Сосед моего прадеда Петра, уже обросшего большой семьей с подросшими детьми, Ильюша Магалей, фамилия у него такая, совсем еще молодой, нарядился и пошел в город подавать в суд на моих, за то что их конь вытоптал часть его посевов...
Забавно, что я этого Магалея еще застала. Было мне лет десять, купались мы на ставу, что появился при мне, а до этого давно то была река, я ее застала небольшим неглубоким ручьем, который можно было перейти вброд... И кто-то из мальчишек гнал корову пастись, ножичком отрезал ветку, как пугу, с какого-то не фруктового дерева, странным образом засеявшегося и выросшего на краю огорода старого уже престарого деда Магалея. Тот выскочил, бранился и угрожал подать в суд, что, собственно, тут же и проделал. Пошел в город, в суде знали его обыкновение писать жалобы на всех и по любому мелкому поводу.
Забавный был человек, одинокий, и вообще-то незлобивый. Если у него спрашивали разрешения, так он и сам с того дерева резал пастушкам плетки, выбирая даже те ветки, что мальчишки бы и пожалели портить! Но писать жалобы в суд — хобби его, а скорее — болезнь. Их род когда-то был очень богатым, и чтобы богатство не утекало, они женились на своих. Сестра Ильюши была сумасшедшей, и ее я застала, когда перед школой жила у бабушки.
Итак, Ильюша, грозясь, пошел подавать в суд на моего прадеда. Ждут возвращения его с приставом. Узелок жена собрала, дети плачут. Издалека увидели идущего домой Магалея, вышли за ворота всей семьей... О, небо! Решили, что тот совсем с ума сошел: завидев их, начал бить поклоны до самой земли, плакать и что-то бормотать. Удалось только разобрать, что просит прощения!
Оказалось, что ему ответили:
- Пономаренко Петр — дворянин, его может судить только уездный суд.
- Как дворянин?
- Дворянин. У нас ошибки быть не может.
Разыскали того родственника, что дети запомнили, как он их откуда-то вез в село, оказалось не просто родственник, а еще и их управляющий... Он и рассказал подробности.
Папина мать, молодой вдовой с двумя малыми сыновьями ставшая во время войны, была ланковой, говоря украинским, то есть бригадиром. А зимой — зав фермой.
Сильная духом, по-житейски мудрая, мне казалась равнодушной. Мамины-то родители были холериками, всегда — на переднем плане активности, а она никогда не возмущалась, никого не переубеждала, ничего не доказывала...
Мне, уже двадцатипятилетней, тихо так сказала (по-русски это не так мягко и, одновременно, не так сильно звучит, как на украинском, к сожалению):
- Ты же умная. Чего же ты так реагируешь на людей? Вот вышла ты без зонта, а тут - ливень. Да хоть головой о землю бейся, вымокнешь - дождь есть дождь. Ну, така це людина. И ничего не поделаешь, воспринимай его, каким он есть. Это - как цвет глаз. У тебя - карие, у него - голубые... Ты же из-за этого не взрываешься...
Такая любопытная трактовка известного правила: позволь себе быть сообой, а другому — другим.
Из рассказов очевидцев: подходит к ожидающей ее, бригадира, толпе женщин. Там гвалт, что-то обсуждали-планировали, уже беседа перерастает в скандал... Ей рассказывают о причине, она, спокойно:
- Это сейчас надо делать?
- Нет, но...
- Вот тогда и будем решать.
Тема исчерпана. Все успокаиваются и идут полоть свои буряки, то есть, сахарную свеклу. Бабушкина любимая поговорка с подобных ситуациях: «Ще тii краiны не ма, а вони вже туди iдуть».
Известно доподлинно: 99 процентов всех проблем решаются сами, а один — просто неразрешим.
Десятый ребенок в семье, она рано осталась без родителей, жена старшего брата, «приютившая» сироту, наверняка не знавшая сказку «Золушка», сама с жуткой изобретателльностью каждым движением и словом, изощренно и весьма исправно творила ее на свой лад. Замуж вышла по большой взаимной любви. Именно вышла. Получила за буряки и остальные работы в колхозе на трудодни сахар, муку и крупы, погруженные в мешках на выделенную ей колхозом для этого подводу, едва отъехала, встретила своего Николая:
- Ты сказал, чтобы я через два дня ждала сватов. Так, если не передумал, вези меня к себе, с приданым, что называется.
Николай, ставшим моим дедом, которого я знаю только по очень уважительным отзывам односельчан, привел ее в самый, пожалуй, большой тогда дом и двор в селе. Третий сын, отца тоже уже не было, а только мачеха, наша баба Галя.
Любопыто! Уловила в тексте повтор, почти тавтологию, за которую меня всегда сечет моя литератор школьная: «отзыв односельчан», и - !!! Если писать «отзыв» тоже через «д», как «одзыв», то рассказ был бы куда как точнее, именно не отзывы, а оды остаются, оды звузат, после ухода «туда» сильных настоящих людей.
Жизнь «бабы Гали» — сага многотомная... Два года не дожила до ста лет. Пришел молодой врач, надо писать заключение для справки о смерти. Рассказывают ему: умерла во сне, до последнего была в полной памяти, с прекрасным слухом, непоседа; правда, рано стала плохо видеть (рано, это после восмидесяти с хвостом), с прекрасным аппетитом, веселая хохотунья и прекрасная рассказчица...Так и записал молодой врач диагноз: сердечная недостаточность третьей степени.
Эта справка — изюминка моей довольно приличной коллекции документов, породила новый тост: желаю всем во сне с таким диагнозом умереть хотя бы в сто лет, а, если получится, то и попозже!
Жаль, мне самой это не удастся, мне кардиологи уже с моих двадцати лет пишут далеко не третью степень сердечной недостаточности.
Уж не знаю, где она родилась, в 1881 году, но сиротой с одиннадцати лет была при доме польских помещиков, смотрела за детьми, учила с ними языки, которые, должно быть за ненадобностью забылись с годами, хотя — не факт. Помнила до последнего дня такие, казалось, бы мелочи обо всем и обо всех.
Похоронила мужа и единственную дочь. Выйдя замуж за вдовца с тремя сыновьями, младшему из которых было уже около шестнадцати лет, за крепкого хозяина, моего прадеда, тут же и овдовела, но на хозяйстве осталась.