Годами оставаясь неизменным, ты видел все - пробитое крыло,
Простреленную грудь, проказу рая и тень объятий бесприютной лжи.
Ты знаешь, что они не заживают. Но на плаву удержат миражи -
Твои туманы, посвист бересклета и дальний перезвон колоколов,
Когда на самом острие полета выветривает мысли из голов
У самых стойких птиц, что долетают до середины Леты, там кружа.
Ты знаешь, в моем сердце молодая трава очередного миража
Опять пустила корни - это дело. Мой мир меня без жалости крошит,
А ты опять латаешь это тело - сосуд для разболтавшейся души,
Что сторожит незапертые двери, чтоб выпорхнуть и сгинуть без следа.
Но ты твердишь - исправленному верить, и правишь клеммы, тянешь провода,
Пускаешь жизни ток по снулым жилам, полет поставив в главу угла.
Но по всему - так я не заслужила. Я слишком мало для тебя смогла.
Ты пестуешь своих детей не даром, и нашей жизни линия таит,
Что мы твои приемники, радары, мы атласы и компасы твои,
Певцы простых неиссеченных линий. Но кто-то подло изменил игру -
Теперь чтоб оставаться "не такими", нам быть как все приходится в миру -
Жить скованно, бездарно, бесполезно на выжженой привычкой полосе.
Здесь худшей разновидностью болезни считается быть не таким как все.
И все, наверно будет, но не сразу. С твоим туманом в легкой голове
Я вглядываюсь в лица третьим глазом. Да и сто третьим тоже, уж поверь.
И на границе холода и мрака, в фонарным светом битой темноте
Я по глазам и незаметным знакам ищу мирских сирот, твоих детей.
Мой Авалон, дела идут неважно, и все ж, пока со скрипом, но живу.
И ты, мой страж, мой самый верный стражник, дай сил верней держаться на плаву,
А если я остыну, не заметив, ты мою тень надежно сохрани.
Меня ждет мир "для всех" и твои дети, которых еще много среди них.