Одной волною нас накроет
прилежных таллиннских стихий,
волной балкончиков и кровель,
подхватит, выбросит в стихи,
в необитаемость такую....
А впрочем, доктор прописал
необходимость жить тоскуя
в малометражный мой пенал.
Меж нами будет эта третья,
то клеем, то посудой вдрызг,
а то цепочкою отметин
словесных гениальных брызг.
И будет биться внутривенно
морская свежая волна
о страшный берег обреченных
друг друга понимать сполна,
где жалость есть и нет пощады,
где ненадёжней центр, чем край.
Есть преимущество у ада -
во всех деталях виден рай.
Его крылатых беззаботность,
игривость жиденькая их.
Но только адовая плотность
сжимает до предела стих.
И чем он твёрже, тем прелестней.
Прости, я чуточку устал.
Коварен путь подъездных лестниц.
Ты согласишься на привал?
Вот так, болтая об алмазах
сиянья гибели, поверь,
едва живой едва подлазишь
и опираешься о дверь.
Но веришь, веришь, веришь, веришь,
(от доказательства уволь)
как свет из приоткрытой двери
сочится, светом ставши, боль
издалека. И в даль нас бросит
волна балкончиков и кровель,
разбитая на блики осень -
сестра поэзии по крови.
Ты только верь, ты только вверь ей -
всю кровь свою, всю соль души.
А то,что счастье - нонпарелью,
так это - оптимальный шрифт.
