выплёскивая медь свою и кобальт.
в её незатухающем костре,
взметнувшемся за поднебесный обод,
я не останусь, сколько ни проси,
хоть молча протестуй, хоть голоси.
к тому же, как свидетельствует опыт,
когда готова осень лечь костьми,
сбываются предчувствия потери.
могла бы полюбезней, чёрт возьми,
со мною обойтись. и в самом деле,
ведь помнится, наладив как на грех
и диалог вполне, и обогрев,
мы разделить их поровну хотели.
но оказалась ты не такова,
о чём мне сообщил осенний всполох:
сгорай, мол, как последние дрова,
есть у меня в запасе целый ворох,
и я с тобой немного погорю
и даже ни о чём поговорю,
поскольку, дескать, ты мне очень дорог...
и далее по тексту... овертайм!
осенняя остуда - это сила.
других теперь люби и повергай,
и маслом подливай в своё кадило.
а мне пора подальше от костра,
поскольку ты во мне ещё остра,
успеть сбежать, пока не воротило
опять туда, где красная тропа
с окрестных гор спускается в низину,
и жертвенник приветствует раба,
на все замки закрытый для блезиру,
и потирает руки мародёр...
суметь сбежать, пока горит костёр,
а ты потом гадай и фантазируй,
куда сбежал, зачем и почему
свой чемодан не взял я с антресолей.
как будто с ним и чувств величину
оставил, дескать, чтобы повесомей
вернуться повод был, но огорчу:
я не вернусь, и не поколочу
и не напомню о своей персоне.
и более того, отныне я
не оброню, что ты была любима.
коль правды нет, то значит и вранья
не стало меньше. как необратима
осенних красок выспренняя медь,
равно и нам бы лучше не иметь
ни шанса, ни малейшего мотива
к сближению друг с другом. поручусь
за гибельность итога. путь накатан
взаимной истребительностью чувств,
в которой с неизбежностью на ладан
задышим, и к гадалке не ходи.
попробуй-ка такое укроти,
когда наружу рвётся каждый атом...