Один в поле (Проза / фантастика)

Один в поле
Дона знобило. Побаливала грудь, распухли и ныли фаланги пальцев. Боль, неявная, шла фоном, отравляла и обволакивала усталостью, серым тошнотворным маревом. Ломило спину, и от постоянного напряжения слезились глаза, так, что хотелось уменьшить яркость травы и неба. Да еще этот старик! Дон посмотрел и скривился. Опять он здесь, маячит посреди поля. Высокий, худой, немного карикатурный, с тугой котомкой за плечами. Длинная, в пояс, борода. Глаза, как у персонажа японской манги, огромные, с морщинками томной грусти — смешная ассоциация. Одет в цветастое рубище, подпоясанное синей тряпкой. Босые ступни не сминают травинки, поэтому кажется, что долговязая фигура не стоит на земле, а парит сантиметрах в двадцати над ее поверхностью.
Дон инстинктивно втянул голову в плечи, но старик уже заметил его, сверкнул вороньим зрачком.
- Ты ослаб? Докучает депрессия? Надоели тупые чаты, где из года в год обсасываются одни и те же темы? Тошнит от скуки? От дней похожих друг на друга, как искусственные снежинки? От анимешных типов и рекламных слоганов?
- Убейся шваброй, - буркнул Дон. - Кто бы говорил.
Старик и бровью не повел.
- Эй, лузер, а спорим, что это поле — еще не весь мир? - пропел он вкрадчиво. Грубо намалеванный доморощенный пророк, что б его. У Дона от раздражения зачесалась левая пятка. - Выгляни в окно, и ты увидишь другой, необъятный, трехмерный...
- 3D, что ли?
- Нет, человек, тебе откроется реальность. Посмотри на траву. Она зеленая. Просто зеленая, бледнее или ярче, но зеленая, без переливов и оттенков. Настоящая трава — это радуга, это фонтан красок, сосуд живого света. Это гамма — от беззащитно-лазоревого до густо-янтарного, на стыке которых получается прозрачный, как слеза, изумруд. В каждом стебельке отражается солнце, по капиллярам льется небо...
Дон зевнул.
- … и текут облака. Поэтому, срывая обыкновенную травинку, ты заключаешь в ладонь Вселенную. Встань, человече! Отлепи задницу от стула и раскрой окно!
Дон тоскливо огляделся. Поле расстилалось вокруг — именно такое, как сказало анимешное чучело — монотонное, тоскливо-зеленое, поросшее гладкой, повсюду одинаковой травой. Он не заметил поблизости ни одного зигга. Их и не могло быть. Новый злокачественный вирус «Проповедник» блокировал игру. Дон понятия не имел, кто и когда запустил в систему вредоносную программу, но лучшие антивирусники не могли с ней совладать. Максимум, что им удавалось, это временно обездвижить Проповедника, но и в этом случае действие шло вяло. Персонажи двигались кособоко, точно со смещенным центром тяжести, и по чудным траекториям — как будто боялись ненароком коснуться старика, запачкаться о его пестрые одежды, а недоразумение в ярких тряпках отвлекало внимание и заслоняло часть экрана, сужая игровое пространство.
Вызвав специальную форму, Дон отстучал письмо в службу техподдержки. Пока они отреагируют, пройдет, как минимум, часа три. Значит, поиграть в «зиггис-филд» в ближайшее время не получится. Дон испытывал все большую досаду. Эта дрянь заразила его любимую стрелялку! Вдобавок, ему неприятно было слышать излияния Проповедника, и не только из-за пафосного текста. Они будили что-то смутное, давно и решительно отвергаемое, намекали на какой-то постыдный секрет, о котором Дон ничего не знал и не хотел знать.
Разумеется, в его комнатушке имелось окно. Застекленный прямоугольник в стене, а за ним — пыльное небо цвета спитого чая, в котором, похожие на дольки лимона, болтались тонкие ломтики облаков. У Дона иногда возникало глупое желание обсосать их и выбросить. Особенно, когда мучала жажда. Они, наверное, как лимон, кислые на вкус, и тают во рту, оставляя на языке легкое, прохладное покалывание. Потом заботливая рука ставила на столик чашку кофе или стакан апельсинового сока, и про кислые ломтики больше не хотелось думать.
Иногда пространство — от двери до угла — пересекала тень. Бесшумно ступая, меняла белье на койке, протирала стол или вытряхивала в большой черный мешок содержимое корзины для бумаг. Краем глаза Дон замечал, как вздымаются ее руки в белых рукавах — и на ум почему-то приходило глуповато-сентиментальное, архаичное слово: «бабушка». Но тень не была бабушкой. Три раза в день она приносила еду, а через полчаса убирала поднос. Не завтрак, обед и ужин, а именно еду — нечто бесцветное и мелко нарезанное, легко подцепляемое вилкой. А еще в комнате жили голоса. Они звучали как будто сами по себе — отдельно от людей, может быть, по радио или доносились из-за стены — равнодушные и бесплотные, как облака за окном.
- … отбирает много сил, а взамен дает зыбкую иллюзию собственной значимости, - тепло вибрировал на низких частотах мягкий, печальный баритон.
- Сетевая действительность, - визгливо подхватывал второй голос, — или так называемый виртуал первого уровня — это социум, хоть и ущербный.
- Именно так! - соглашался первый. - Но, как говорит наша уважаемая Гри-Гри, давайте рассмотрим кофточку с изнанки. С точки зрения канализации эмоций...
Дон не понимал, о чем речь, но от присутствия голосов ему делалось неуютно. Они как будто нарушали целостность его маленькой вселенной. Вносили в гармоничную, хорошо продуманную систему элемент хаоса. Они были еще хуже, чем компьютерные вирусы — от тех он по крайней мере знал, чего ожидать. Иногда Дону казалось, что голоса обитают у него в голове.
Он вздохнул и закрыл окошко «зиггис-филда». Появилась трехцветная заставка социальной сети «вавилон-толк». Сверху вниз побежали, вытесняя друг друга, длинные строчки чата. Одни пользователи писали на каком-нибудь из европейских языков — слева направо, другие справа налево — на арабском или иврите, третьи вообще не понятно как, заполняя пустые места экрана. Получалась веселая разноголосая мешанина. Дон отыскал русскоязычный сегмент чата и попытался вникнуть в суть беседы. Речь шла о зомби-апокалипсисе. Некий прыщавый подросток — а любой разумный человек знает, что подобную ерунду обсуждают исключительно прыщавые подростки — поливая слюной экран, доказывал, что лучшее оружие против зомби — это копье с титановым наконечником. Ему наперебой возражали, предлагая — кто лук со стрелами, кто автомат, кто топор, кто ракету с ядерной боеголовкой. Тут же некая домохозяйка истерично сетовала на всеобщую безнравственность, и пара кусачих пенсионерок ей поддакивала.
Дону не нравился «вавилон». Злила многоголосица, выводила из себя пестрота аватарок. Драконы, оборотни, вервольфы, от киношной приторности которых сводило скулы.
В общем, это был далеко не лучший чат, но на двух других, где обсуждались более или менее нормальные темы и где не путались под ногами иностранцы, Дона забанили еще на прошлой неделе. Не то чтобы он так уж любил поскандалить, но...
«Последнее время меня стали невероятно раздражать люди! ОСОБЕННО ТАКИЕ ИДИОТЫ, КАК ВЫ!» - набрал он капслоком.
Реакция не заставила себя ждать. Посыпались возмущенные реплики, жалкое бормотание старых грымз и невразумительный, пересыпанный сетевым сленгом лепет подростков. Школяры, как всегда, не могли связать пару слов в мало-мальски грамотную фразу. Дон обозвал пацанов имбицилами и недоносками, а домохозяйку — климактерической дурой. Стало полегче, но только чуть-чуть. Голова кружилась от слабости, в груди клокотала — не то злоба на всех и вся, не то густая, как неотхарканная мокрота, застарелая печаль. Хотелось глотнуть воды. Дон поискал рядом с собой — пусто. Пустой стол, пустые речи, и такая же пустая душа... А «вавилон» уже гудел от возмущения. Дон усмехнулся. Словно круги на воде от брошенного в пруд камня, от его оскорбительных слов разбегались вдаль и вширь недоуменные, обиженные комменты. Домохозяйка взвилась до потолка, призывая модераторов. Улюлюкали мальчишки. Старушенции подозрительно молчали, должно быть, строчили кляузу.
«Эх, влепят сейчас», - обреченно подумал Дон.
- Он становится агрессивным.
- И тем не менее это лучше, чем апатия. Где агрессия — там желание и готовность меняться. Хотя бы подсознательные.
- Отключение попробовать, Иван Вениаминович?
- Да, это кризис — а значит, шанс преодолеть, но совсем небольшой, малюсенький такой шансик.
- Я думаю, три дня, не больше, - вступил в разговор новый голос, молодой и напористый. - А то не выдержит ломки...
Админ писал ярко-алыми буквами, размашисто и крупно, так что китайцы в другом углу экрана прервали свою иероглифическую болтовню и почтительно следили за ходом разборки.
«За неоднократное оскорбление пользователей, флейм и флуд... - Дон зевнул. Это не просто скучно, это... - пользователь Дон Кихот лишается доступа в сеть сроком на семьдесят два часа».
«Ну вот, доигрался, - мелькнуло у Дона в голове. - На трое суток, значит... То есть... как? Как это — доступа в сеть?»
Написал бы: «лишается воды и воздуха, солнечного света и неба над головой, сроком на трое суток» — Дон бы так не изумился. Он и вздохнуть не успел, как экран мигнул и начал гаснуть, высветив напоследок курьезную заставку: каменный кукиш на фоне травы. Прощальный мелодичный звон в колонках — и все пропало. Дон оторопело уставился на стеклянный прямоугольник — серый и мертвый — неожиданно гротескно отразивший его вытянутое лицо.
Клетушка с низким потолком. Дон маялся в ней, не зная, куда себя девать. Он словно впервые осознал, до чего тесное и душное его жилище, как убога привинченная к полу металлическая кровать, уродлив пластиковый шкаф, несвежа и аляповата занавеска. Вернее даже не занавеска — узкая цветастая тряпка: не то полотенце, не то разрезанная пополам наволочка, трепыхалась на глубоком, как бойница, окне. Открытая туалетная кабинка, душ и раковина из белого фаянса, над которой изогнулся ржавый кран. Гулкая раковина — Дон поморщился, как от зубной боли, вспоминая, как звонко, среди ночи, скатываются по ее бокам одинокие капли. Стол с монитором, тоже грязный, заляпанный кофейными пятнами. На клавиатуре — хлебные крошки. Яблочный огрызок на полу. Дон и не помнил, когда последний раз ел яблоко. Забыл, какое оно на вкус — а мусор остался. При всем желании комнату нельзя было назвать уютной, но раньше это не бросалось в глаза. Какая разница, грязный пол или чистый, сколько дохлых мух валяется на подоконнике и сколько их набилось внутрь плафона, когда тебе открыт бесконечный цифровой мир, полный интриги, эмоций и правильной, симметричной красоты? Там он жил, в виртуале, там — а не здесь. Дон чувствовал себя как будто парализованным, оглохшим и ослепшим одновременно. Его правая рука вяло двигалась, катая мышку по коврику, но курсор не повиновался командам мозга. Дон зажмурился, пытаясь подавить болезненный приступ клаустрофобии. Досчитал до девяти и снова — осторожно, из-под опущенных век — оглядел комнату. Лучше она не стала. Жалкая конура, в которой абсолютно нечего делать. Разве что в потолок плевать — и смотреть, как капает вниз. Дона тошнило от жары. Что-то давило изнутри на череп. Все расплывалось, тонуло в агрессивном красном тумане, как будто Дон долго — бесконечно долго, так долго, что в сетчатке полопались кровеносные сосуды — вглядывался в даль. И тогда он поступил так, как поступил бы на его месте любой усталый, растерявшийся, измученный жизнью человек — заснул.
Он спал за столом, уткнувшись лбом в раскрытые ладони. Шея затекла, но в голове прояснилось. Когда развеялась тяжелая дрема, он уже не был Дон Кихотом сети — ник, прилипший к лицу прочнее любой маски, прочнее, чем настоящее имя, начал отслаиваться, а из-под него проглядывало нечто смутно знакомое, но давно забытое. Обрывки диалогов, снов, Бог весть чего...
Машинально сунув руку под стол, Дон надавил на кнопку включения. Компьютер загудел и осекся, как сбитый в полете шмель. Что за притча? Должно быть, накануне он загрузил какой-то вирус. Не Проповедника — тот типчик безобидный. Хотя кто его знает? Может, только поначалу прикидывается ягненком, сказочки рассказывает, усыпляет бдительность, а потом вгрызается в систему и выводит из строя.
Ну, и что теперь делать? Надо позвать кого-то на помощь, но в комнате никого нет. Голоса — и те затаились, наблюдают. Он бы обрадовался сейчас даже их непонятной болтовне. Только бы не эта тишина... В тишине может произойти что угодно, или — что гораздо страшнее — не произойти ничего. Дон впервые подумал, что у голосов, вероятно, есть глаза и уши.
Он поднялся, сделал несколько шагов. Прошелся от стола от стола до кровати, потом от окна до туалета. За стеклом — синевато и мутно, не понять, зима или лето, в унитазе плохо спускается вода. Перед дверью Дон замешкался.
Любой ребенок знает, что двери, как правило, ведут на другой уровень или в другую комнату. Выходить через них — рискованно, потому что в каждой виртуальной реальности подстерегают новые монстры, но, в общем-то того стоит, поскольку и возможности открываются новые. В играх Дон не избегал дверей. На ватных ногах он приблизился и осторожно потянул за ручку.
Белый коридор, метра полтора шириной, вывел его к лестнице и через несколько пролетов вниз раздвоился. Коротким отростком уперся в еще одну дверь — как Дон впоследствии узнал, внешнюю — а длинным нырнул в мутный свет. Стены длинного крыла блестели, точно покрытые инеем, а пол казался навощенным. Пахло тоскливо и резко — чем-то не то лекарственным, не то химическим. Лаборатория? Больница? Неприятное место. Запутанное. Дон растреянно озирался, не уверенный, что сможет найти дорогу назад. Все было немножко как во сне, немножко, как в 3D-симуляции, но от сознания того, что под рукой нет кнопки «escape», ему становилось дурно.
То, что оказалось за внешней дверью, напоминало «зиггис-филд», но так же отличалось от него, как современный «виндоуз-2026» отличается от допотопного «виндоуза-95». Зеленое с золотом поле, горячий свет, выпуклый хрустальный купол над головой — ослепительный, с тонкими прожилками синевы. Пунктирно намеченные контуры облаков, чуть потемнее основного фона — белое на белом.
«Какая потрясающая графика!» - восхищенно пробормотал Дон и сделал пару неуверенных шагов по зеленой траве. Трава кололась.
Он огляделся, словно ожидая, что в игру вступят зигги, почти уверенный, что они вот-вот выпрыгнут из-за кучерявых холмов на горизонте. Застрекочут, расправляя жесткие подкрылки, отталкиваясь от земли длинными коленчатыми ногами, и ринутся в атаку, а у Дона нет бластера. Чем же он будет защищаться? Если зигги его убьют, что будет дальше — с ним, с реальностью? Исчезнет ли солнечное поле, обратившись в тусклый стеклянный прямоугольник? Или программа перезагрузится, и все начнется сначала? Способен ли человек пережить собственный геймовер?
Он помялся у входа, не зная, вернуться ли, идти ли дальше. Впереди — изумрудно-солнечная, манящая и пугающая — лежала неизвестность. Позади... Дон обернулся и прочитал табличку на двери: «Приют для безнадежных компьютерозависимых». Вот, значит, как. Не больница. Там, по крайней мере, лечат. Помогают выжить. Приют. В приюте не живут и не выживают, а доживают. Дон попытался вспомнить, кто привел его сюда и когда, но мозг словно обратился в решето.
От непривычных запахов — солнечных и пряных - тепла и сухого ветра у него кружилась голова. Нарастала слабость. Зигги не появлялись, зато вокруг было много странных, бесполезных объектов. Насекомые с разноцветными крыльями, невесомые и воздушные, носимые ветром от цветка к цветку, и другие — с прозрачными, верткие и тонкие, с выпученными золотыми глазами. Некоторые карабкались по травинкам или копошились среди лепестков. Встречались и прыгучие, похожие на миниатюрных зиггов, но по виду безопасные — без жал и ядовитых зубов. Они и стрекотали, как зигги — монотонно и сухо, на разные лады. Трава пенилась колосьями, среди которых прятались крошечные голубые васильки.
Дон медленно, точно завороженный, побрел вперед. Наклонился, сорвал один колосок, отшелушил зерна. Одно из них положил в рот и начал жевать. Не потому что был голоден. Нет. В нем крепло желание причаститься хоть чему-то настоящему. С молочным вкусом зерна, с переливчатыми трелями маленьких зиггов, с ароматами цветущего поля пришли воспоминания. Они протиснулись в дверь бочком, как незваные гости, и смущенно сели в уголке. Дон велел им говорить.
Он вообразил себя маленьким, с ранцем за плечами. Ходил ли он в детстве в школу? Должно быть, да, но как Дон ни пытался — не мог представить себя в классной комнате, у доски, за партой... Все стерлось. Остались лужи в ярких блестках осеннего солнца, мокрый асфальт, пешеходная зебра, умытая дождем. Дон смотрел себе на ноги и почему-то очень хотел запачкать кроссовки. Мечтал увидеть грязные разводы на ненавистном белом. За руку его держала бабушка. Сухонькая кисть, тонкие, слабые пальцы. У старушки все время трясся подбородок, и ходила она медленно, приставными шагами. Приволакивала левую ногу, а правую выгибала и ставила осторожно — словно боялась наступить на мину. Когда Дон шел быстрее, бабушка скользила. Ее войлочное пальто было забрызгано водой из луж.
Дон моргнул, и картинка поменялась. Заснеженный парк, белка на ладони. Бабуля — совсем слабая, так что и не понятно, кто кого вывел на прогулку — она Дона или Дон ее.
«Не бойся, белочка не кусается... только орешек возьмет».
Дону тогда было лет семь или восемь.
Потом бабушка умерла. Гулять стало не с кем, а одному — не интересно. Мама приходила с работы и ужинала за компьютером, а после — до позднего вечера наполняла виртуальный стакан. Квадратики, зигзаги, палочки струились дождем, а мама, ловко перекатывая мышку по коврику, поворачивала их и ставила как надо. Наполняясь, стакан вновь пустел, загорался следующий уровень, и дождь превращался в ливень. Мама не успевала ловить фигурки и злилась. Поговорить с ней удавалось не часто, но и тогда мама отвечала, как сомнамбула, и в зрачках ее продолжали падать зигзаги и перекладины.
Знакомые ребята, с головой погруженные в «лол» — тактическую игру — дневали и ночевали в виртуале. Дон тоже втянулся. Ему нравилось разрабатывать стратегию. Сперва он играл скорпионом, затем выбрал темнокожего героя, страдающего от неразделенной любви. Передвигая его по экрану, Дон сам чувствовал себя немножко влюбленным — хоть и не понятно, в кого. В крови бурлил адреналин. Потом, когда «лол» потерял популярность и сошел на нет, Дон играл в «метин», а в перерывах осваивал новую версию старой доброй «хаббо». У него получалось — заключались сделки, строились дома, рекой лились золотые таллеры. Тогда же... нет, чуть позже, после «метина», появились «хорризонт-6» и первая версия «зиггис-филда», пока еще очень несовершенная, полная багов. Ну, а затем... «А кроме игр что было-то? - остановил себя Дон. - А ничего».
Он и не заметил, как собрал целый букет васильков. Брел по колено в траве, наугад, понимая, что идти некуда, и, как вивисектор в кишках подопытной крысы, брезгливо копался в собственном прошлом. Где-то там, среди пикселей, потерялась его, Дона, жизнь...
Под ноги легла розовая от жары грунтовка. Пышет зноем, кусается сквозь тонкие подошвы. Если, не сворачивая, двигаться по ней вперед, можно, наверное, добраться до какого-нибудь городка. Туда, где обитают люди. Дон и забыл, как они выглядят. Он подумал, что по городским улицам не ходят небритыми, в пижаме и тапочках, но потом решил, что это все равно. У него в запасе трое суток — пока не включат компьютер.
«А если не включат? - холодный пот струйкой побежал по спине. - Если он сломался? И никто не поможет, потому что на самом деле нет никого рядом, чтобы помочь? Но голоса... они обещали... они не могли обмануть».
«Или не ходить никуда? - размышлял Дон. - Так спать хочется... Подышал немного — и хватит. Слишком много свежего воздуха — это нехорошо...».
Он задремал у дороги, положив под голову васильки, но и во сне продолжал спорить с самим собой, с голосами, с непонятно откуда явившимся Проповедником.
- Ты правильно назвал меня лузером, - говорил Дон. - Я проиграл все, что мог. Дом, любовь, карьеру, самого себя. Столько лет бился с химерами. А теперь — мне даже невдомек, какой сейчас год и день. На что я годен, такой?
- Нет, не правильно, - возражал Проповедник. - Жизнь — это не война и не игра. В ней нет ни выигравших, ни проигравших, а только живущие. Ты дал иллюзии увлечь себя. И вот, я стою и спрашиваю...
- Что? - вскинулся Дон.
Перед ним стоял старик. Настоящий. В рубахе и полотняных штанах, с молочным бидоном в руке. Обут в сандалии. Редкие волосы — словно ковыль в степи, серебрятся мягкими барашками, а борода молодая, рыжая.
- Слышь, сынок, на Быстрицу как пройти?
- Не знаю.
Старик лениво сплюнул в горячую пыль и почесал себя за ухом.
- Не местный, что ли?
- Не знаю, - повторил Дон.
- Эх, ты...
Дед опустился рядом с ним на обочину, поставив бидон между ног. Звякнула металлическая дужка.
- Распогодилось, слышь...
Он скинул сандалию и принялся вытрясать из нее камешек.
«Так вот он какой, Проповедник», - улыбнулся Дон.
Ему казалось, что сейчас старик ткнет его в грудь костлявым пальцем и скажет: «Эй, ты, а спорим, что и это поле — еще не весь мир?», но тот молча возился с обувкой, и ветер трепал его молодую бороду.