Иван Федорович Соколов в качестве заместителя командира 12-го батальона по политчасти 72-й Гвардейской Сибирской дивизии в сентябре 1941 года был отправлен из Новосибирска на Западный фронт. Ситуация, по его словам, в те осенние месяцы первого года войны была катастрофической. Фашисты неудержимо рвались к Москве, занимая все новые и новые области европейской части Советского Союза. Прибыв в начале октября под Вязьму, Соколов вскоре оказался в так называемом «Вяземском котле», когда более двух с половиной миллионов советских солдат и офицеров оказались окруженными в четырехстах с половиной километрах от столицы. Те немногие, кто выжил в те страшные дни, вспоминают их, как настоящий кошмар, ад наяву, когда только за неделю боев с нашей стороны полегло около миллиона человек. Лишь немногим удалось, избежав смерти и плена, с боями отступить к Москве и, перегруппировавшись, с новыми силами вступить в схватку с сильным и беспощадным врагом. Именно в те страшные дни, когда, порой, не оставалось ни надежды, ни сил держать в руках оружие, когда мощный шквал огня обрушивал ежеминутно на головы советских солдат сотни, тысячи килограммов смертоносного металла, происходили случаи, которые иначе, как чудесными назвать было нельзя.
6 октября 1941 года батальон, в котором служил Соколов, занял оборону в семидесяти километрах западнее Ельни. Основной задачей Западного фронта под командованием генерал-полковника И.С. Конева, в составе которого находилась 72-я Гвардейская Сибирская дивизия, было не допустить прорыва врага на важнейшем московском направлении и тем самым выиграть время для формирования нового боеспособного резерва. Поставленная задача усложнялась тем, что на данном направлении противник имел преимущество в живой силе более чем в 2 раза, в артиллерии в 7 раз, в танках – в 8,5 раза.
Осуществляя активные наступательные действия и сломив сопротивление советских войск, противник прорвал оборону, форсировал Днепр и 7 октября 1941 года танковыми группами вышел к г.Вязьме. Именно в этот день батальону Соколова пришлось на протяжении двенадцати часов отражать беспрерывные атаки немецких танковых дивизионов. К концу дня более шестидесяти процентов личного состава батальона было выведено из строя и известие о том, что в подразделение прибыло небольшое пополнение в составе пяти человек, не слишком обрадовало командование. По документам пятеро молодых ребят вырвались из окружения из-под Андриаполя, где погиб весь их стрелковый полк. Они были братьями, родившимися где-то под Сталинградом, старшему их которых исполнилось двадцать шесть, а младшему не было и девятнадцати.
Первой странностью стало то, что молодые бойцы вечером этого же дня отказались от скромного солдатского ужина. Вместо того, чтобы лечь спать, они принялись чистить выданное оружие и укреплять доты.
На утро, с первыми лучами холодного осеннего солнца, немецкие штурмовики стали утюжить советские позиции. Из-за отсутствия средств ПВО батальон Соколова лишь слабо отбивался всеми имевшимися в их распоряжении видами стрелкового оружия. Вооруженные винтовками Мосина, прибывшие с вечера братья также принялись отражать атаки фашистской авиации. И вскоре после начала боя первый «Юнкерс» был подбит одним из братьев. Не прошло и десяти минут, как второй, шедший почти над самыми головами солдат самолет, заглох и рухнул восточнее советских позиций. Самым удивительным стало то, что вскоре один из братьев сумел подбить тяжелый немецкий бомбардировщик, шедший высоко в составе эскадрильи на Москву. «Мессершмидт» задымился, вошел в штопор и упал в пригороде Вязьмы.
К концу получасового налета вражеская авиация не досчиталась шести штурмовиков и одного дальнего бомбардировщика. Командир батальона едва успел отдать приказ представить братьев к награде, как перед кромкой леса показались фашистские танки, сопровождаемые автоматчиками. Заговорила тяжелая вражеская артиллерия. C каждым выстрелом снаряды ложились все точнее на позиции оборонявшихся. Из-за бруствера Соколов краем глаза наблюдал, как точно и хладнокровно братья вели огонь по приближавшемуся противнику. Пули взрывали рядом с ними фонтанчики земли, одна из них сорвала с головы младшего из братьев каску, однако ни один мускул не дрогнул на его бледном лице. Вдруг нарастающий свист заставил находившихся в окопе солдат пригнуться, и в следующую секунду артиллерийский снаряд угодил в то место, откуда вели огонь братья. В небо взметнулся столб земли, дыма и огня. Присыпанный глиной, Соколов успел увидеть, как в разные стороны полетели куски тел, обрывки шинелей…
Когда Иван Федорович очнулся, то первое, что он услышал, были звуки шедшего ожесточенного боя. Он встал, отряхнулся и, оглядевшись, от изумления открыл рот. На месте, куда угодил фашистский снаряд, зияла огромная воронка, вокруг нее лежали изуродованные тела бойцов его батальона, но пятеро братьев, которые по всем законам войны должны были погибнуть, как ни в чем ни бывало продолжали бой – живые и невредимые. Лишь только шинели их в некоторых местах опалились, да были посечены осколками разорвавшегося снаряда. Перед их позициями догорали четыре легких немецких пулеметных танка, а все пространство перед траншеей было усеяно трупами вражеских автоматчиков…
Не выдержав ожесточенного сопротивления советских солдат, и эта атака противника захлебнулась. Воспользовавшись короткой передышкой, комбат собрал в своем полуразрушенном блиндаже младших командиров. Обсудив с подчиненными складывающуюся обстановку, он принял решение: батальон должен отступить. Но чтобы дать возможность ему отойти с минимальными потерями, необходимо было оставить группу прикрытия, которая бы ценой своей жизни спасла остальных бойцов батальона.
Когда Соколов объявил солдатам приказ командира и спросил, кто добровольно желает остаться прикрывать отступление подразделения, пятеро братьев сделали шаг вперед. Иван Федорович собрал у ребят документы, поблагодарил их за мужество и пожал на прощание им руки. В ту минуту Соколова удивило то, что ладони братьев были холодные, словно у мертвецов.
С первыми сумерками остатки батальона двинулись на юго-восток. Они уже отошли десятка полтора километров от линии фронта, когда услышали за спинами звуки разгоравшегося боя. Практически до глубокой ночи на западе не стихали пулеметные очереди и взрывы.
Лишь только к полудню следующего дня батальон вышел на позиции 12-й кавалерийской бригады резервного фронта под командованием Маршала Советского Союза С.М. Буденного, прикрывавшего Рославльское направление. Офицер особого отдела фронта опросил командира батальона, выяснил причины отхода, а затем поинтересовался личностями тех бойцов, которые остались прикрывать отступление. Когда Соколов предъявил чекисту документы братьев, тот побледнел и на несколько минут потерял дар речи, с недоумением разглядывая официальные бумаги. Наконец оправившись от шока и взяв с командиров слово хранить молчание, рассказал, что ему довелось под Винницей воевать именно с этими братьями. Там во время отступления наших войск они – все пятеро – погибли. Это он знал точно, так как лично принимал участие в спешном захоронении тел погибших в том бою, а позже заполнял похоронки родителям братьев. Напоследок он сообщил, что в его недолгой военной биографии это не первый случай, когда мертвые сражаются наравне с живыми. Подобными фактами ему приходится заниматься по долгу службы, однако объяснить их ни себе, ни своему начальству пока не может…
Через двое суток противник подошел к позициям, занимаемым резервным фронтом. Мощными бронетанковыми группировками фашисты прорвали оборону советских войск севернее и южнее расположения остатков 72-й Гвардейской Сибирской дивизии и за несколько часов непрерывного марш-броска продвинулись к Москве еще на двадцать четыре километра. Линия фронта была разорвана в трех местах, и ударные группировки гитлеровцев соединились под Ельней. В танковом мешке оказалось около 2 тысяч солдат и офицеров Красной армии, в том числе и отрезанный от остальной группировки советских войск 12-й батальон, которым, после гибели комбата, командовал Соколов.
Ситуация складывалась критическая. Противник совершал постоянные налеты на позиции окруженных войск, боеприпасы быстро иссякали. Соколову было известно, что единственным свободным от врага коридором являлись тянувшиеся на восток на десятки километров непроходимые болота и торфяники, пробираться через которые было равносильным самоубийству. Ни один из четырех направленных на болота разведчиков не вернулся в расположение батальона. Ждать же ноябрьских морозов, когда можно было бы пройти по первому льду, было бессмысленно – запасов продовольствия могло хватить максимум на неделю-полторы.
Потянулись тягостные дни. Прошла неделя, и в батальоне были съедены последние обозные лошади. Две попытки вырваться из окружения в юго-восточном направлении закончились неудачей и большими потерями. Однако, несмотря на всю безвыходность ситуации ни у кого в батальоне даже и мысли не возникало сдаваться в плен. Все были готовы либо с боями прорываться к своим на восток, либо умереть, не покидая удерживаемых позиций.
Этот день – 21 октября 1941 года – Иван Федорович Соколов запомнил на всю оставшуюся жизнь. В то холодное туманное утро он проснулся с чувством того, что чего-то не успел сделать. Выйдя из блиндажа, Соколов прислушался к удивительной тишине, стоявшей в округе, нарушал которую лишь далекий перестук дятла. Он принял доклады часовых, обошел позиции, поговорил с военврачом. За прошедшую ночь скончались еще семеро тяжелораненых.
Неожиданно предрассветную тишину разорвали звуки канонады, доносившиеся с севера и юга. Вскоре прибыла и батальонная разведка, которая сообщила, что противник начал массированное наступление. Было ясно: фашисты намереваются уничтожить засевшие в их тылу советские войска, выровнять линию фронта и до наступления серьезных холодов подойти вплотную к Москве. Имевший уже большой боевой опыт Соколов понял, что шансов не то, чтобы удержать позиции, но даже уцелеть у его более чем вполовину поредевшего батальона не было.
Тем временем звуки начавшегося боя нарастали. Из-за обнажившегося леса уже были видны всполохи разрывов. Немцы неудержимо теснили истощенные окружением войска Красной армии.
Вскоре Соколову поступил доклад, что в расположении батальона замечен посторонний гражданский человек. Это было тем более удивительно, что в округе на десятки километров не было жилья, а единственная деревенька, стоявшая у кромки болот полмесяца назад была полностью уничтожена во время авианалета.
Комбат с группой солдат прибыл в то место, где был замечен неизвестный и увидел сидевшего на стволе поваленной осины старика. Одетый не по погоде в длинный стеганый халат старик имел длинную седую бороду, был обут в лапти, а за спиной держал плетеную котомку. На строгие вопросы Соколова о том, кто он, откуда и с какой целью оказался в расположении советских войск, незнакомец лишь улыбнулся, встал и, велев следовать за ним, двинулся по направлению к болотам. Шальная мысль мелькнула в голове Ивана Федоровича: «А, вдруг, и вправду выведет?»…
В считанные минуты батальон был построен в походную колонну, и бойцы двинулись вслед за своим командиром.
Старик тем временем уверенно и не по годам легко шел на восток. Создавалось впечатление, что на этих гиблых болтах он знал каждую кочку. Леса, порой, вплотную подступали к топи, из них доносился шум моторов и гортанная немецкая речь. Однажды, когда передовая группа батальона поднялась на пригорок, окруженный со всех сторон ледяной жижей, Соколов увидел в сотне метров от себя на лесной полянке беззаботно расположившихся фашистов. Они что-то оживленно обсуждали, время от времени поглядывая в сторону болот. От страха у Соколова сжалось сердце. Заметить их для вражеских солдат не составляло труда. Однако немцы, казалось, в упор смотревшие на застывшего посреди пригорка советского офицера, его не видели. Будто шапка-невидимка укрыла его от вражеских глаз.
Старик же за это время ушел далеко вперед. Соколов отдал приказ догонять проводника и батальон ускоренным маршем двинулся вперед…
К вечеру батальон Соколова без потерь и боевых столкновений вышел на ровное и широкое поле, на котором торчали стебли выжженной пшеницы. За полем виднелась небольшая деревенька, в окнах некоторых домов которой мерцали слабые огоньки.
Еще с минуту назад державший старика в поле зрения Иван Федорович обернулся, собираясь отблагодарить его, и не поверил своим глазам: проводник исчез, словно сквозь землю провалился. Никто из бойцов Соколова так и не смог толком объяснить, куда пропал их спаситель. А многие даже и не понимали, о чем идет речь. Никакого старика с бородой они не видели и считали, что это их командир на свой страх и риск решился вывести подразделение из окружения…
Уже за полночь хозяйка одного из деревенских домов – древняя старушка – у которой на постой остановился Иван Федорович, услышав рассказ о чудесном спасении его батальона, уверенно заявила, что дед – проводник ни кто иной, как Николай Угодник. После этого она сняла с полки потемневшую от времени икону и поднесла к Соколову. Иван Федорович взглянул на нее и обомлел: изображенный на иконе святой был точной копией незнакомого старика.
На следующее утро, прощаясь с уходившими на соединение с советскими войсками «сынками», старуха перекрестила Соколова и отдала ему икону…
После этого случая член ВКП(б) с 1936 года Иван Федорович Соколов более не относил себя к атеистам, и его стойкая вера не раз выручала боевого офицера в самых трудных и опасных ситуациях.
Много еще чего было в боевой биографии Соколова, с боями отступавшего практически до самой Москвы, затем с войсками 3-го Западного фронта освобождавшего западные области Советского Союза, Украину, Польшу, штурмовавшего легендарные Зееловские высоты. В 1943 году при форсировании Днепра он, находясь в автомобиле, взрывом был сброшен в реку с понтонного моста. Идя камнем ко дну, Иван Федорович мысленно успел попрощаться со всеми своими близкими, как вдруг словно чья-то сильная рука непонятным образом выдернула его из кабины и вытолкнула на бурлящую от пуль и осколков поверхность реки. Во время проведения Краковской операции к тому времени уже заместителю командира полка подполковнику Соколову довелось брать небольшую польскую деревеньку. Фашисты довольно быстро отступили, но во время короткого и ожесточенного боя была тяжело ранена женщина – военврач полка по имени Зоя, в которую Соколов был влюблен, и с которой после войны они собирались пожениться. Ранение оказалось очень тяжелым – в живот. Молодую женщину нельзя было куда-либо везти, а полевой госпиталь находился южнее в пятнадцати километрах. Солдаты Соколова обошли всю деревню вдоль и поперек, однако никого, кто мог разбираться в медицине, в ней не оказалось. Соколов не находил себе места от горя, но исправить положение было невозможно и следовало готовиться к худшему.
К вечеру того же трудного для Ивана Федоровича дня, когда у его раненой возлюбленной началась агония, Соколову доложили, что к нему на прием просятся девочка и слепой старик. Коверкая русские слова и мешая их с польскими, девочка объяснила командиру, что пришли они из соседней деревни, в которой из живых осталась она и ее дед. Ей известно, что здесь умирает хорошая пани, и ее дедушка может помочь.
Гостей привели в блиндаж, в котором умирала Зоя. Девочка попросила принести им конской желчи, соли и спирту. Когда ее просьба была выполнена, она сказала, чтобы старика и раненую оставили наедине до утра…
Когда с первыми лучами осеннего солнца Соколов вбежал в блиндаж, то увидел свою возлюбленную спящей. Рядом с ней в тазу, дно которого было заполнено темной и загустевшей кровью, лежал большой осколок. По безмятежному лицу военврача Иван Федорович увидел, что самое страшное осталось позади.
Девочки же и старика в блиндаже уже не было…
В обед женщина уже самостоятельно могла принимать пищу, а вечером, когда санитарка сняла окровавленные бинты, чтобы сделать перевязку, то не поверила своим глазам. На месте, где еще прошлым вечером кровоточила смертельная рана, алел ровный и длинный шрам. То, как слепой старик без медицинских инструментов и, не накладывая швов, сумел удалить осколок и стянуть рваную рану, которая столь поразительно быстро затянулась, так и осталось загадкой. Сама же военврач не могла вспомнить ничего, что происходило с ней после ранения.
В январе 1945 года под Будапештом командир полка оформил отношения Ивана Федоровича и Зои, а уже в июне того же года судьба разлучила их на несколько месяцев. Командование направило Соколова на восток, где Советский Союз начал активные боевые действия с Квантунской армией.
22 августа 1945 года Соколов в составе десантной бригады высадился в районе Дайрена. После двух дней кровопролитных боев японские войска отступили, открыв Красной армии дорогу на Порт-Артур.
В первый же день затишья над Дайреном разразилась страшная гроза. Грозовые разряды были настолько мощными, что вывели из строя полковую радиостанцию, а от попадания молнии сгорел продовольственный склад. Ночью, когда стихла гроза, а о недавней непогоде напоминал лишь мелкий моросящий дождик, заместителю командира бригады полковнику Соколову привели пленного. Этот напуганный трясущийся человек выглядел довольно странно. На нем были темно-синие брюки из неизвестной грубой ткани, на ощупь походившей на брезент, и рубашка без рукавов, мерцавшая в тусклом свете настольной лампы. При обыске у незнакомца также обнаружили несколько предметов, из-за которых Соколов принял незнакомца за японского шпиона, хотя внешне тот принадлежал к европеоидному типу. Много десятилетий спустя Иван Федорович узнал, что это были за предметы – мобильный телефон, плеер, электронные наручные часы, шариковая ручка и пъезозажигалка «Zippo». В те же годы, когда о подобных технических чудесах никто и не мог подумать, эти предметы казались новшествами, разработанными вражеской разведкой.
Вскоре выяснилось, что задержанный изъясняется на английском языке. Переводчика нашли очень быстро, и из разговора Соколову стало известно о незнакомце следующее.
Двадцатичетырехлетнего молодого человека звали Майкл. По его словам до последних часов он жил в Сиэтле (США) в две тысячи четырнадцатом году. В этот день будто бы случилось нечто ужасное. Как сообщили радио и телевидение (что это такое Соколов тогда так и не понял) началось активное и стремительное смещение земной оси. По всему миру прокатилась серия землетрясений, извержений вулканов и цунами. Затем началось резкое похолодание. Температура в Сиэтле опустилась до минус шестидесяти градусов, а затем началась сильная гроза. Молния угодила в дом, где жил Майкл, и после этого момента он оказался здесь…
Допросив задержанного, Иван Федорович связался с командованием, после чего было принято решение передать «этого умалишенного» со всеми изъятыми предметами представителям дружественной американской армии.
Соколов выполнил указание руководства. Вот только зажигалку умалишенного Майкла он оставил себе на память, хотя ни дня в своей жизни и не курил…
Юбилей Победы Иван Федорович встречает в добром здравии, окруженный заботой и вниманием трех дочерей, пятерых внуков и восьми правнуков. Но главной хранительницей очага в его скромной однокомнатной новосибирской квартире является подполковник медицинской службы в отставке Зоя Соколова, свидетелем чудесного спасения которой Иван Федорович стал в самом начале их знакомства. В праздник Победы они, по традиции, накроют стол, выпьют фронтовые сто грамм, закусят яблочным пирогом, который мастерски готовит Зоя Михайловна, а затем станут вспоминать боевую молодость, рассматривая старые фронтовые реликвии – десятки потускневших фотографий, осколок, едва не ставший роковым для Зои, да зажигалку «Zippo».
Сергей Забуга