под утренний кофе, мой внутренний альтер эго.
Минута рассвета светла, но еще тиха,
и я собираю сны по кусочкам «lego».
Сегодня я — Джим, просто Джимбо* напился в хлам
вчерашней строкой, это водки гораздо слаще.
Он слушал «пацанскую мудрость» Луганских лам,
где Каменный Бродский** читает стихи и плачет.
Вдыхал перегар тех, кто утром не ждет такси,
а ломится в среднюю дверь городского морга.
Поэтому Джим — на работу, а Джимбо спит,
уткнувшись в подмышку своей бородатой мордой.
Вчера кто-то плакал «не надо себя убивать!».
Но Джимбо смеялся и, плюнув кровавой кляксой,
сказал «это Джим еще слабоват,
а я никогда никому выживать не клялся».
И Джимбо довел до последней кривой строки,
до жутких гримас после горького литра джина,
до мыслей о крыше, о бритве, о дне реки,
о куче таблеток, но...
Хоронили Джима.
*Джимбо — так называли друзья Джима Моррисона, когда он был особо
пьян либо под кислотой.
**В городе Луганск есть «Камброд», район, знаменитый своими гопни-
ками.