Василиск (Сказки)

Насколько хватало глаз, местами дымящаяся пустыня тлела, постепенно остывая и обращаясь в охрово-антрацитовых оттенков потёки лавы. Завитками, полукружиями и складками, подобно застрявшим в прыжке вечности морским волнам, бугрились разжиженные камни, земля, глина, песок, кости…
Из покрытой жёсткой острокраей чернёного серебра чешуи груди паровым свистом извергся очередной вздох. То ли сожаления, то ли усталости, то ли – удовлетворения. Василиск с горечью огляделся, с чувством, смачно сплюнув ядом на тут же растворённый этим шипящим облачком пара чудом уцелевший осколок гранитной скалы.
Сегодня ему приснились тонкие прутики рябиновых веток, обсыпанные лёгкими хрустящими льдинками искристого инея, а красные ледяные ягодки были словно присыпаны сахарной пудрой. Вспоминая эту желанную и недосягаемую прохладу сна, Василиск прикрыл оловянные воспалённые сушью глаза, пока над его головой пронзительно ультрамариновая высота насыщалась пурпурными перьевыми сполохами заката, окрашивая застывшую внизу лаву кровавыми мазками.
Пожалуй, сегодня он перестарался, но.. как же хотелось холода. Когда он набрёл на это уютное местечко, по осторожно прикрытым векам резануло гладью ледяной воды горного озера. Мучительно хотелось с разбегу погрузиться в стылые объятия толщи спокойной воды, где не выживало ни одно живое существо без риска мгновенно обратиться в кусок льда. Он бы выжил, но, приближаться к воде, зажмурив глаза, было слишком, а увидеть себя в водяном зеркале он не мог при угрозе самоиспепеления.
Долго ходил вокруг, боясь приблизиться, втягивая огромную шипастую голову в плечи, злился, выпуская из ноздрей облачка перегретого пара, потом совсем впал в ярость, вспенив до закипания жижей магмы всё вокруг. Озеро бесследно испарилось, оставив в потрескавшейся обугленной земле глубокую расщелину. Зато теперь можно было подойти и помечтать, воображая, словно когтистые лапы опускаются в блаженный холод горной ледниковой воды.
Подойдя к самому краю и собираясь вытянуть шею, чтобы заглянуть вниз, встал как вкопанный, услышав шорох и стук падающих камней в зёв пропасти. Оловянные огневые глаза широко распахнулись, готовые кремировать ожидаемую опасность или…какая там опасность… раздражающую помеху, как над закопченным каменистым краем показалась взлохмаченная темноволосая голова, потом – жутко раздражённые, сияющие яростью, глаза. Ледяного голубого льда. Василиск понял, что это не он сейчас кого-то кремирует, а его сейчас это существо обратит в глыбу айсберга. Оно не горело, оно не плавилось и не корчилось вспыхнувшим факелом!
Затем показалось чумазое бледное личико. Существо оказалось симпатичным юношей в оборванных и опалённых тряпках, некогда, очевидно, сияющих царским великолепием. Выбрался, поджав губы, встал напротив Василиска, продолжая буравить того вселенским вымораживающим яростным презрением. Хмыкнув ядовитым облачком (тот даже не скривился!), Василиск пробасил:
- Ты кто?
«Кто» молчал, на чумазых щеках его ходили желваки. Потом он шагнул навстречу, Василиск невольно попятился, избегая заглядывать в ледяную гладь его глаз, а вдруг… Костяные крылья над лопатками вздулись парусами, вихря вокруг раскалённый воздух с летающими искорками пепла. Рычащий голос клокотал:
- Молчишь…Вредныш!?
- Значит так. Ты, чудовище, спалил мой дом, теперь ты за меня отвечаешь. Я – особа царских кровей и обо мне нужно заботиться.
Василиск от такого заявления чуть не подавился собственным ядом, сев на свой чешуйчатый костлявый зад, а холодная ладошка легла между его раскалённых ноздрей, толкнув огромную шипастую голову. До Василиска непривычным ноющим разрядом по позвоночнику до кончика хвоста дошло, что он почувствовал прохладу этой ладошки. Да, ради такого стоило спалить всё что угодно. Вздохнув, поднялся, легонько подтолкнул костяным плечом мальчишку, чтобы тот забрался на спину между топорщившихся кожаных крыл.
- Пошли. Я же Василиск, мне, в конце концов, нужно своё сокровище. У тебя вот, ладошки прохладные.
Вредныш, надменно фыркнув, забрался на спину, гордо восседая.