Призрак (Зарисовки)

Я придумал себе призрака. Вернее, я решил пока так его называть. Потому что, когда его придумаешь, смириться с его существованием значительно легче: значительно, значительно легче принять за плод своих фантазий что-то, не поддающееся доводам рассудка, но назойливо и с устрашающей чёткостью мельтешащее на грани органов восприятия.
Вначале это было так называемое шестое чувство. Обладая весьма посредственно развитой интуицией, мне проще ориентироваться на выводы, обработанные нейронами головного мозга, а всё, что выпадало из обработки, вызывало недоверие. Но тут на помощь приходила интуиция. Не имея ни малейшего понятия, как работает этот инструмент, но, очевидно признав само его существование, я позволял этой штуковине иногда помогать. Но к результатам такой помощи всегда относился в высшей степени критично. До определенного момента, когда привычными методами оценки и исследования мира не получилось прийти ни к одному логичному и разумному выводу. Так вот это и было то самое шестое чувство, которое подсказывало некие совершенно невозможные вещи.
Потому что такого оттенка травы не бывает. Так сообщило зрение, когда я посмотрел под ноги, увидев бледные синюшные свои ступни с худыми костяшками пальцев, утопающих в ядовито-неоновой желеобразной траве. И такой консистенции не бывает растительных объектов. Неоново-лимонный оттенок травинок сменялся на тускло-пепельный каждый раз, когда пальцы ног приминали упругие и мятно-холодящие кожу стебли, на ощупь они были такими, словно бы наступаешь на чьи-то живые щупальца.
Я сплю. Головокружительное облегчение этой мыслью расслабило тело, и я уронил его. Плавного сновидческого падения не получилось. Реальнее просто не бывает: мокрый хруст примятой травы, и тело обожгло крапивным ознобом, протестующее заныли лопатки, в кожу которых впились мелкие острые камешки.
Над ухом грустный голос, юный, даже мальчиковый:
- Я бы хотел с тобой поговорить. Можно?
Нехарактерная для тембра голоса усталость, безнадёжная тоска, безнадеждная просьба, робкая и тихая. Нет, я сплю!
Пока я поворачивал голову на голос, я понял, что камешки под моей спиной – совсем не камешки, а живые существа, крупные насекомые. Неимоверно жёсткий их хитиновый покров царапался о мою кожу сотнями мельчайших порезов, покрыв всю поверхность спины щиплющей липкой плёнкой сукровицы. Но я понял, что совершенно не испытываю ни страха, ни отвращения, никаких болевых ощущений, только безразличное спокойствие, даже когда мелкие зёрнышки торопливых жирных личинок протиснулись под кожу, сквозь плотный слой мышечной ткани, извиваясь, добрались до ствола позвоночника. Добрались и выгнули меня дугой подобием электрического разряда. Просыпайся! И чистейшее неогранённое умиротворение затем, каждая мышца тела, до этого натянутая корабельным канатом, расслабилась падающим на землю тончайшего шёлка платком, выстелив меня по мятно-прохладной траве.
Лилейная белая ручка легла на мою присмиревшую грудь, пробежавшись тонкими пальчиками по рёбрам. Наконец, голову удалось повернуть, и в фокусе моего взгляда оказалась призрачная фигурка этого существа на фоне тяжёлого иссиня-чёрного душного неба.
- Они тебе помогут, не бойся.
Бескровные бледные губы надломились в полуулыбке, вынужденно повинуясь непонятным посылам вопреки настроению. Я забыл обо всём и разглядывал хрупкую белёсо-позрачную тень, сидящую на коленях рядом с моим телом. Тонкой паутинкой кипельно-белых волос лицо было почти закрыто, по крайней мере, глаз я не видел, только кончик носа, рот и подбородок. А подбородок подрагивал, как у готового вот-вот разреветься ребёнка. Да это и был ребёнок, вернее, подросток. Я теперь воспринимал как само собой разумеющееся то, что кожа его светилась подобно подтаявшему леденцу молочной карамели, сквозь кожу я видел мягкие косточки, да, ни мышц, ни внутренних органов, только хрящеподобный скелет, как на негативе плёнки. Пальчики блуждали по моему торсу, словно изучая или… прослеживая путь личинок в моём кровотоке.
- Ещё немного. Сейчас они начнут лопаться и растворяться в тебе. – этот мальчик разговаривал со мной как с ребёнком, или как с животным, которого заботливый и скорбящий хозяин увещевает, а, может, свою совесть, перед усыплением.
И правда, я почувствовал, как кровь моя вскипела так, если бы в меня ввели убойную дозу шипящей газировки. И мне показалось, что я распадаюсь на атомы, вибрируя короткими импульсами разрядов микромолний. Белоснежные волосы мальчика вспенились, переливаясь голубыми и жёлтыми искорками, так бывает искрится на солнце снег, только ярче.
- Всё, я теперь с тобой всегда. Вернее, настолько, насколько ты сможешь.
Я должен был бы спросить «Ты кто?», но я знал. И я улыбнулся, протянув руку и убрав волосы от его глаз, чтобы взглянуть в звёздную карусель бесконечного космоса. Голос меня почти не слушался, но я сказал:
- До чего же ты немощный…
- Я окрепну. Теперь, когда ты меня впустил, я буду расти, делая тебя сильнее. – на мои попытки снова что-то сказать, палец коснулся моих губ, запечатывая слова.
- Не произноси моё имя чаще, чем ты это действительно чувствуешь. Однажды я тебя или убью или спасу, от тебя только зависит.
Я кивнул, утопая в опьяняющей и головокружительной упругой теплоте своего крепнущего и кристаллизующегося осознания.
- Знаю, знаю…будешь иногда щериться и сочиться из меня болью и мучительными спазмами… Ладно. Пошли уже просыпаться, меня ждут. Нас уже ждут.