По сути, Изнанка – это место, куда сливаются фантазии. Не такие вроде «я иду и облизываю мороженое», а плотные и жизнеспособные целые миры. И поэтому, вместо мальчика, идущего и облизывающего мороженое, здесь можно встретить чаще всего сцены убийств и изнасилований, человечество примитивно, но особенно упорно конструирует именно то самое отвратительное, что обретает потом жизнеспособности на Изнанке. Ну а вы как думали, будете плодить свои образы, а они бесследно исчезать в информационном эфире? Они живут некоторое время даже тогда, когда вы о них забываете, исключая навязчивые и крепко засевшие в головах. Такие живут дольше, иногда тут обретая самостоятельную жизнь.
Из таких складывается мир Изнанки, хорошо то, что такие фантазии и образы, максимально приближенные к реальным, в самом деле, редко кто плотно, постоянно и целенаправленно мечтает о радужных пони, скачущих по лимонного цвета пешеходной «зебре», потому что просто белые полосы скучно. Детские фантазии во многом спасают это место от становления его совсем уж чудовищным, поэтому танцующие фарфороволицые девочки в воздушных розовых кружевных платьях значительно скрашивают тот факт, что их серебристые с блёстками туфельки мокро хлюпают по осклизлому обгорелому мясу в мешанине покорёженной дымящейся стали среди треска голубых искр оборванных электрических проводов. Это кто-то нафантазировал «чтобы тот троллейбус, которому пришлось уступить дорогу, разбился нахрен ко всем чертям». И скрюченные мерзкие тушки, похожие на костлявых карликов, покрытые густой чёрной шерстью и с козлиными рогами на голове, тявкая и хихикая гиенами, дожёвывая с чавканьем и хрюканьем кровавые ошмётки, приглашают на танец зефирно-розовых девочек. Люди так банально представляют обычно чертей… Большинство совсем не утруждаются, но эти живучие образы сцементированы уже веками. Но такие вот довольно безобидны, они совершенно безопасны и остаются только в рамках этого мира таким гротескным напоминанием о человеческой сущности. Некоторые фантазии имеют форму желаний, проклятий и прочего, на что способна неудовлетворённая и озлобленная человеческая сущность. Такие «посылы», как ни странно, редко попадают на Изнанку и совсем мало живут здесь, поэтому, они наиболее зловредны для обычного мира, потому что, воплощаются чаще всего буквально.
Но, наверное, я лучше расскажу, зачем я тут иногда бываю. Есть в нашем обычном мире люди, которые создают особенно живучие фантазии и особенно опасные, не обязательно – страшные или жестокие, опасность совсем не в подобном таится. Если такие люди свои фантазии закрепляют, скажем, в текст или фильм, то на Изнанку попадают не только сами они готовыми и почти осязаемыми и реальными, но и отпечатками тех, кто читает или смотрит. Неавторские отпечатки фантазий, хотя, и бывают сильными, но саморазрушаются очень быстро, а вот упорные, взлелеянные авторские фантазии, которые не нашли своё воплощение в материальном мире в каком-либо виде, становятся здесь настолько сильными, что иногда стремятся попасть обратно в их породивший мир, чтобы закрепиться. Я и думаю, что было бы, если бы тот же Лавкрафт не удосужился писательством, а так, благодаря ему здесь весьма не скучно бывает. К сожалению, всех подобных «мечтателей» невозможно заставить или как-то принудить фиксировать свои фантазии, тем самым обезопасив их для внешнего мира, поэтому лучшим выходом служит искать на Изнанке особенно сильные воплощения, не нашедшие своего закрепления во внешнем мире, и уничтожать. Для этого, собственно, я сюда и попадаю.
Некоторые достаточно перефантазировать во что-то более невинное и безопасное. Но для этого приходится удостоверяться, что автор их уже не «ведёт» или что его направленное намерение достаточно слабо и может легко отказаться от своего детища. Для этого лучше работать в паре, чтобы один мог контактировать в нашем мире с носителем фантазии, отвлекая его. Можно создать своего двойника, живущего на Изнанке, и при помощи его выслеживать проблемные экземпляры, только тогда появляются и проблемы с проникновением в этот мир. Законы пространства Изнанки сопротивляются любым клонам, я без понятия, почему, но выживает всегда только один экземпляр нафантазированного, самый живучий и самый приближенный к реальности. Когда я попал сюда первый раз, помню, как меня вштырило… Дело в том, что уничтожая свои кем-то нафантазированные клоны, я смог едва ли не на своей шкуре ощутить всю прихотливость выдумки их авторов. Даже не хочу рассказывать, но из наиболее невинного я увидел на своём безымянном пальце фантом обручального кольца и узрел проекцию вмятины на бетонной стене от своего разбитого лба, серые трещинки с потёками почти чёрной крови с прилипшими к ней прядками волос. Почему-то, иссиня-чёрных. Но, созданный мной лично мой же клон обычно чувствует себя в безопасности, я наладил с ним телепатическую связь и во время моего присутствия здесь, он благоразумно идёт шататься по чьим-нибудь снам. Да, я постарался придать максимальную жизнеспособность своему двойнику, он окреп, возмужал, можно сказать. Хотя, всё равно чужие сны – те же фантазии, иногда там претерпевает какие-то трансформации, не всегда безобидные. Благо, на Изнанку они почти не попадают, и то хорошо. Исключая те случаи, когда проснувшийся человек начинает вспоминать сон, и не только вспоминает, а доконструирует что-то забытое, увлекается и начинается…
Этот изнаночный мир во многом внешне походит на реальный именно потому, что наиболее живучими и сильными являются фантазии, максимально приближенные к реальности. Порхающие феи и драконы имеют место быть, но совсем недолго, на подобное тут никто особого внимания не обращает. Сколько тысячелетий люди мечтают и фантазируют? Точно никто не знает, но этот мир, похоже, намного древнее, чем мы думаем о том, сколько существует человечество. Здесь даже есть свои государства и правительства, этот мир так же существует и развивается, человечество давным-давно не одиноко, оно так себя растиражировало в своих фантазиях, что этот мир вполне себе осязаемее и прочнее в своём роде. Оттого и чудовищнее. Некоторые фантазии, прочно занявшие своё место в мире Изнанки, и потерявшие своих авторов, начинают мутировать, или, напротив, костенеть и не поддаваться развитию общего мира, в котором находятся. Поэтому, совсем не редкость встретить здесь любые существа, которые могли бы населять мир кошмаров и бреда сумасшедшего. Но, к счастью, такие тут обитают в резервациях или для них, бывает, создают что-то вроде местных зоопарков. В целом, бесполезно оценивать с нашей точки зрения, почему здесь никто не обращает внимания на возню чертей и танцы девочек в розовых платьях на месте ДТП, или что-то иное, больше похожее на наркоманский трип, чем на подобие хоть какой-то реальности.
Пришельцев из внешнего мира здесь не любят. Подавляющее большинство местного населения и знать не знают о том, что есть какой-то там другой мир, от них тщательно всё подобное скрывается. Да, как от нас прочее подобное, в том числе, и Изнанка. Поэтому, каждый раз, попадая сюда, я безмерно рад тому, что внешне становлюсь своим клоном – местным жителем, так намного безопаснее. Но, если меня вычислят и поймают, в лучшем случае, я навсегда и останусь лишь плодом своей же фантазии. А в худшем…
Ну вот, серый позднеоктябрьский город, туман по ногам стелется, ластится к коленям, как кот. Этот изнаночный город похож на средневековый, спасибо Майринку за его Прагу с мощёными мостовыми, старыми чугунными фонарями, которые во влажном сумеречном мареве позднего вечера светятся молочными каплями, упавшими в чернильницу. Воздух пропитан палой с мёртвой горчинкой листвой и холодит стянутую свежестью кожу лица. Луннокаменная часовня за спиной басовито, но бархатно дрогнула гулким звоном колокола Борджия, легко отозвавшись в грудине под рёбрами отзвуком, я поворачиваю голову влево. По мокрым глянцево блестящим камням тащит рептильные брюха шин огромный чёрный зверь, сияющий зеркальным лаком и хромом. Вальяжно и хищно, словно демонстративно подставляя мне свои стройные брутальные бока какого-то концепта. Тонированные стёкла отражают мою ехидную клыкастую ухмылку (я говорил, что удивительно становлюсь похожим здесь на свою проекцию), и белеющее пятно лица в этом отражении наслаивается на агонистично дёргающееся тело за стеклом на заднем сиденье роскошного авто. Две пары холёных рук кромсают юное жилистое тело фотомодели с известным мировым именем острыми краями запонок и прищепки для галстука. Медленно катится мимо ксеноно-ясноокий монстр, так же медленно бутылка из под Asti Martini скрывается в разодранной содрогающейся плоти, прежде чем от выверенного удара набалдашником трости раскрыться внутри острокрылым изумрудным цветком, являющим свои лепестки наружу через взрезанные слои органов и кожи живота. Я провожаю действо поворотом головы вправо, слушая, как чеканно дробят мостовую подковы шестерых могучих вороных атласношкурых фризов. Тяжёлые головы коней покачивают султаны из роскошных угольных страусовых перьев, и катафалк торжественно скрывается в серо-фиолетовой взвеси сумерек, унося за собой слабый запах тлена, белых лилий и совсем чуть-чуть крови.
Я иногда сюда хожу развлекаться. Я же говорил о вседозволенности и безнаказанности, да?