Пепел (Зарисовки)

Мы все хрустим под ногами, как вулканический пепел.
Он в очередной раз пришёл на этот вокзал, пропахший углём, несвежестью, дешёвыми сигаретами, пыльными подоконниками, суматохой и безысходностью. Зачем он сюда ходит? Он и сам не знает, он никогда и никуда не едет. Он любит, вот, как сейчас, выйти на перрон и сесть верхом на свой старый потрёпанный, чуть облезлый, лаковый коричнево-шоколадный чемодан бывалого путешественника, который никуда не путешествует. Сидит лицом к просмолённым шпалам и тускло сияющим стальной седой синью рельсам в своём стареньком шинельном сером пальто, давно вышедшим из моды, а, может, никогда в неё не входившем, либо, напротив, на самом пике. Эдакий небрежный гранжевый шик. Он сидит, чуть скорчившись, чтобы укрыть лицо от пронизывающего и целующего кожу колкими снежинками ветра, провожая взглядом сиротливо вымерзший кусочек грязной газеты с позавчерашними заголовками, который взвивается и победно уносится в никуда в серое нависшее небо.
Он никогда не любил поезда, особенно – изнутри. А снаружи всегда любил на них только смотреть, не находя ничего привлекательного, но, наслаждаясь их скрытой притягательной опасностью. Сейчас он провожает глазами мчащийся без остановок экспресс с дорогими свежевыкрашенными боками, сияющий и стремительный, как ланцет взрезающий сонную тишь этого захолустного вокзальчика, тревожа ноздри еле уловимым запахом электричества.
Он протягивает руку и ловит подушечками пальцев стремительный вихрящийся тугой поток воздуха вместе с чьими-то мечтами, он ловит отголоски эмоций, он слышит сердцебиение всего на одно мгновение, всего одним вдохом позволяет по своим венам и капиллярам впрыснуть с кровью в себя эту клубнично-брусничную тоску, как чернильное пятно в воду. Всего одна жизнь, которая мчалась в неизвестность, всего одна сумасшедшая надежда, что эта встреча что-то решит, что она поможет. Поможет - что? Утолить голод, заткнуть пасть сидящему внутри неприкаянному существу, бесконечно одинокому и бесконечно заблудившемуся. Как брошенному котёнку на автостраде. Огромные колёса, взъерошив мягкую дрожащую шкурку, останавливаются в опасной близости от хлипкого костлявого тельца, не имеющего более сил даже пискнуть. Обдав котёнка тёплым воздухом, открывается дверь кабины, и, вместе со звуками далёкой развесёлой мелодии, опускается вниз рука. Уверенные пальцы крепко, но бережно берут в ладонь эту тщедушную полумёртвую тушку и помещают за пазуху шерстяной толстовки. Дальше они едут вместе и этот сильный и надёжный человек, никому котёнка не отдаст. Так? Всего за мгновение эта мозаичная картинка складывается и рассыпается в прах, улетая следом за хвостом состава.
Горьким осадком липнет к губам, как пепел. Чтобы избавиться от привкуса, он закуривает, отвернувшись от ветра, он прячет метущийся огонёк в свои зябкие ладони и с силой затягивается, натянув кожу на острых восковых скулах. Скоро будет следующий поезд, он выучил уже все расписания наизусть.
Сидит он продрогший, голодный и уставший, наверное, как тот котёнок, образ которого успел вплавиться в мозг всего за ничтожный миг. Но он прекрасно понимает, что поезда останавливаются здесь крайне редко и никто его не позовёт в тёплую шерстяную толстовку. Да он и не пойдёт. Остро улыбнувшись волчьими зубами сам своим мыслям, пронизывает свои исстраданные и без того лёгкие едким ароматным дымом, окружая себя лёгким флёром отрешённости, встречая глазами приближение в облаке пара следующего поезда. Огромный и тёмный, тяжёлый и чуть неповоротливый, он, мощно пыхтя, крейсерским ходом вальяжно прошествовал мимо, тяжко вжимая собой рельсы в шпалы, лишь чуть замедлив свой ход, и оглушив протяжным свистком. И вот тут накрыло и закружило. Целый вихрь эмоций, чувств, боли, страха, страсти, радости и отчаяния снопом искр, как из доменной печи, окатили сидящего с ног до головы. И его корчит от передозировки. Ему кажется, что тысячи бесцеремонных жадных рук срывают с него одежду и шарят по телу, забираясь в самые потаённые и чувствительные уголки, высекая дрожь и судороги, ему кажется, что сотни и сотни ртов, губ и языков, готовы поглотить его, пробуя на зуб, лаская и душа поцелуями, ему кажется, что мириады острых игл вонзаются в его кожу, закрепляясь в ней микрокрючками, натянутой леской вибрируют и рвут из него ошмётки плоти, окрашивая морозный воздух шипящими крохотными алыми фонтанчиками. Он упал на колени, скрипя зубами и опустив голову, отполз, царапая обледенелую плитку ногтями и сдирая костяшки пальцев в кровь.
Теперь он лежит распластанный, как диковинная огромная подбитая рогаткой птица, и какое-то мучительное количество времени боится даже дышать, чтобы кружащие в воздухе вместе со снежинками остатки этой чудовищной мистерии, не попали внутрь вместе с дыханием. И только тонко звенят и стонут рельсы под скрывшимся в точку горизонта составом, отдаваясь гриппозной ломотой в каждой кости.
Чуть позже, немного придя в себя, он снова сядет на свой чемодан, запрокинув растрёпанную голову, хрипло и ошалело рассмеётся. Он достанет подрагивающими пальцами ещё одну сигарету, морщась от боли в разбитых костяшках, весело хрустнув тяжёлыми ботинками по вулканическому пеплу под ногами, и будет ждать следующего поезда.