Каждый третий циничен и каждый четвёртый – хам.
Я теряю лицо среди них – не найдёшь в стихах.
И стихи тяжелеют, поскольку их сталью плавлю.
Я летучий когда-то, тонущий теперь фрегат,
В самом сердце храня иризирующий агат,
Выбираю друзей не по вере, но наугад,
Потому что никто не приемлет моих айлавью.
Как мой друг говорил, ты неряха, свинья, грязнуля,
Все уйдут от тебя, будь то Вася, Иван ли, Юля.
Потому что у них все июли всегда в июле,
А тебе подавайте-ка лето, да в январе.
Я, как мячик, уроненный в речку неловкой Таней.
Вроде, грустно, но ей сказали, что не растает,
Потому что вы только букв печатных стая.
А у нас здесь дрова не доколоты на дворе.
Я уставший, промокший до нитки забытый зайка.
Улетел самолет самодельный, ушла хозяйка,
Заблудился в траве козлёнок, и ты слезай-ка,
Вскоре кот опрокинет игрушечный грузовик.
Телефон не звонит. Бармалей непослушных сужинал.
У меня здесь болит, потому что аорта сужена.
Айболит не придет, не успеет явиться суженный.
Не услышит никто, не старайся ты, не зови.
Я, как сломанный мишка – ни лапы тебе, ни рожи.
Забирайся в помойку, и что, что еще хороший.
Повзрослела хозяйка, и купят ей подороже,
Порезиновей Зину в корзиночке принесут.
Я иду, неуклюжий бычок, по доске, отчаясь,
То ли сам упаду, то ли досточка пнёт, качаясь,
И поскольку она кончается – я кончаюсь.
Нарисуй меня, Господи, наново нарисуй.