Кап…кап…кап…
Из черных провалов глаз медленно вытекает тёмная густая кровь. Мертвец в грязном саване тянет ко мне костяшки рук и старается схватить за шею. На мне почему-то красный ментик и кивер. Я ловко взмахиваю саблей, отсекаю мерзкому трупу голову, и та катится вдаль, хихикая при каждом подскакивании. Хи…хи…кап..
Кап…кап…кап…
Премерзко стучат капли, и в голове, где-то возле виска, каждая отдаётся болью. Вибрирует нерв, натянутый словно струна. Сознание вернулось.
Но веки склеила липкая слеза. Раскрылись с трудом. В глазах пелена. Белый потолок, белые стены, в окне серое небо. Опускаю глаза. Штатив, флакон, трубочка. Так это система! Капельница. Ага, я в больничке!
Мама моя – балерина! Какого ежа я тут делаю? Палёной водкой, что ли траванулся?
Помню, пили у Манжура. Днюху справляли. Напарник хорошо проставился. Жена его стерлядь, в рот компот, шлюх пригласить не разрешила. Орала, что дача папина, и всякому дерьму не место там. А так, хорошо посидели, знатно!
И что же в больнице такие двери скрипучие? Кого принесло?
— Привет, Кенар! Как ты тут? Очухался? — всё ясно, так только Димка–Ткач громыхать может.
— Вроде…
— Ну, ты вчера и быканул! Так при Манжуре бабу его опаскудить! Вопел, что буфера у неё силиконовые, и губы вазелиновые. А потом всех добил: фригидная, и в постели не шевелится!
— Точняк! Водка палёная была! С чего бы у меня крышу рвануло?
— Да, не только у тебя! Манжура тоже понесло!
—Неужто?!
— Да где уж вам обоим помнить! Надрались как в последний день Помпеи. Манжур тебя по лицу перчаткой елозил, той, которой угли для мангала вытаскивал?
— И чё? Сильно попачкал?
— Кенар, хорош мозги парить! Вы же стреляться надумали! Как в Анне Карениной!
— Темнота ты, Ткач! В Онегине стрелялись.
— Да, пофигу! — Ответил Димыч и взглянул на телефон. Через полчаса на площади возле вождя, как её? Во, дуэль у вас!
— Вы что совсем отморозили мозги? Возле мэрии! Да повяжут в два присеста и в обезьяннике морды разукрасят!
— Не, Кенар, это же твоя идея, птица ты певчая! Ты что заднюю включаешь? Вчера арии тренькал о смелости, а сегодня дупло зажало?
— Я что ли предложил?
— А то!
— Ну и что я здесь делаю? На кой мне эту шлангу присобачили?
— Так спирт вымывают! В чувство приводят! А в конуре напротив Манжур отдыхал. К нему Санек, кислый фрукт пошёл.
— Лимон что ли?
— Ага!
Я выдернул иглу, прижал вату. С надеждой спросил:
— Может извиниться перед братаном – напарником?
— Не прокатит! Лимон ему саблю из дома притащил! Манжур за отказ тебя в капусту порубить обещал!
— Настоящую?
Димыч утвердительно кивнул и подал мне кожанку. Ноги почти не гнулись, шёл как на ходулях. В таком виде только стреляться! Да я в лося промажу с двух шагов!
На выходе зацепился ногой за половик. «Поналожили здесь «велкамов»!» — подумалось со злостью. А потом вспомнилась мамкина фраза: «Уж если споткнулся за порог – подведут тебе итог!» Душа опустилась ниже некуда – в пах.
Доехали быстро. До площади три квартала. По плитке вышагивал Манжур и саблей рубил головки цветам. Мне неуютно стало. И чего я к его бабе привязался? Хотел уломать, да она не того склада оказалась, ствол быстро так, умело из кармана выловила и в низ живота уставила: «Отстрелю, тварь, если руки протянешь!» Вот меня и зацепила обида.
Сегодня перед Манжуром вину чувствовал: вместе не одну версту проехали, спину друг другу прикрывали, с чужаками разбирались, а тут я вывернул…
— Может перетрём…
— Нет, Кенар, не пойдёт! Ты всегда мутным был, а вчера, козёл, мою женщину перед друзьями обзывал шлюхой! – заорал на меня Манжур.
« Ну, за козла ты точно ответишь!» – обида сделала пометку в голове, но желание вничейную свести дело не пропало.
— Слушай, Толян, — вновь начал я, — знаю, что ты ломом подпоясанный и масло в голове имеешь! На кой ляд со мной дебилом связываться будешь?
Манжур, прошипел, что если я шпалер в руки не возьму, то он мне башку снесет саблей. Я вздохнул глубоко, посмотрел на белёсую полосу восхода, на голубые ели и туман, танцующий с ними вальс. Даже вождя с вытянутой к набережной рукой ощутил как родного. Было что-то комедийное во всей этой ситуации. Анекдот, а не реальность.
Но тут Лимон вытащил сверток, положил на капот, размотал тряпку. А там, друг сосны – кедр бразильский! Пистолеты, настоящие дуэльные! Ткач два камзола выволок из багажника. Старинные. Я не выдержал, схохмил:
— Ты не в театре реквизит одолжил? Артист!
Но Толян никак не отреагировал. Жестом предложил примерить сюртук, или как его раньше обзывали. Я подчинился.
Туман, одежда, секунданты и оружие будто перенесли нас с Толяном в прошлое. Ткач и Лимон всунули нам пистолеты, развели к противоположным бордюрам, повернули лицом друг к другу и приказали сходиться. Я взвёл курок, приходилось стрелять из подобного старья. Манжур любил сюрпризы устраивать.
Я дошёл до линии, запрокинул голову, взглянул ввысь, на Толяна смотреть не хотелось. Его выстрел первый. В сотый раз вспомнил мать и её просьбу стать певцом, ведь был талант!
Кап…кап…кап…
Пошёл дождь, первый дождь после длительной засухи. Я ловил капли дрожащими губами. В голове вертелась только одна фраза: « Глупо! Так глупо!»
Но выстрела не последовало. Послышался шум двигателя, а затем скрип тормозов. Между нами вклинился бумер. Из открытой дверцы выскочил наш калган – старшой. Вломил обоим, пообещал заказать саваны, вскрыть шею и закрыл наше кусалово разом. У босса была забита стрелка, и «кожаные затылки», нужны были ему в полном составе.
Через час мы нарвались на беспредельщиков, и только случайность сложила наши жизни ёлочкой. Мы победили. Я спас Манжура, подставившись сам.
Судьбе было угодно, чтобы вечером, на закате, я вновь оказался в той же комнате, со шлангом в вене, слушая премерзкий звук падающих капель, и радуясь тому, что в этот раз пронесло.
