1
День прячется в лицо твоё, отец.
Густеет вечер в жанре винопитий.
Предбанника небесного жилец,
почти земля, заочный небожитель,
ты прививал закатному вину,
как прививают воздуху музыку,
нездешнюю - аркадскую - вину,
чтобы ему привычную не мыкать.
И через год - по воздуху пешком,
а помнишь как сидел - прочнее Будды
с его неусыхающим смешком,
в отливе дня, в приливе незабудок
и сигарета прыгала в губах,
скакал кузнечик, цвякала цикада -
всему присущий радостный размах
отплясывал во вкусе винограда.
Потом хозяйка приносила чай -
крепчайший чай среди чифирной ночи.
.......................................................
Я не могу отдать тебя "прощай",
тоскливому пространству одиночеств.
Там - где-то - снова - курево, вино.
Кузнечики. Цикады. Виноградник.
И ты всё тот же - с тою же виной,
но там она - печальная - отрадней.
2
Лишь это случается рано.
Внутри колыбельного сна
уже открывается рана,
не будучи нанесена.
Но света ложится заплата
на пасмурный, яркий ли день.
Она оборвётся. Тогда-то
и хлынет знобящая тень.
И сразу же станет спокойно,
и выше привычных забот
взметнётся воздушной постройкой
скорбящей весны эшафот.
Всё спутано будет и честно.
Всё вспомнится, чтобы облечь
любое, пусть общее, место,
в кастальскую чистую речь.
"Во Францию два гренадёра...." -
ты пел, и курчавился Крым
черёмухой из-за забора
и облаком немолодым.
Сквозь раны, сквозь слёзы и голод,
сквозь тысячи тысяч минут,
но , знаю я ,"два гренадёра"
во что бы ни стало дойдут.
Сначала до Франции милой,
а после вернутся туда,
где полнит собою могилы
сплошного сиянья руда.
3
Тем годом через край пролилось лето,
не уместясь в сценарную посуду,
не угодило в призрачное "где-то",
наоборот, расхаживало всюду.
Шумел призыв осенний, ребятня
оттачивала храбрость самогоном.
"Прибыть в такой то час такого дня"
и - килькою консервной по вагонам.
Мальчишки, задыхаясь от тоски,
кончали в две затяжки сигарету,
когда ефрейтор, яростный, как скиф,
их изгонял по матери из лета.
А лето и не думало краснеть
советскою стыдливою десяткой,
не собиралось нищенскую медь
одалживать ни явно ни украдкой.
Оно качала ветра колыбель,
сорила в предвечериях левкоем
И губ моих касалася свирель
какого-то нездешнего покоя.
Но грызла пирс лохматая вода,
впивалась в мясо и сдирала кожу.
...........................................................
Вот это всё ни разу? никогда?
в блаженном сне тебя не потревожит?
4
Пьяно колыхается гардина,
горек воздух, взваренный на звёздах,
каждый вдох его валокардинов,
Только, поздно.
Неизбежно поздно.
Свет запнулся и упал во мглу,
бабочка во мраке заметалась.
Приоткрылась вспоротая глубь
тишиной-сиянием кристалла.
Привкус миндаля во всём на свете.
Календарь во тьму роняет перья.
Посидеть бы : закусь на газете,
стопочки, деревья и доверье,
мажет души свежая трава,
пляшет вечность девочкой босою.
.................................................
Та, что безусловна на словах,
только здесь она чего то стоит.
5
Беззубым ртом ты ветер приобрёл
последний, несгибаемый, железный.
Теперь я знаю : был ты воробьём -
комочком жизни над беззвучной бездной.
Зато теперь ты кормишься с руки,
которой космос приведён в круженье.
Ах, воробьи вселенной - старики,
людскому пораженью возраженья.
Я помню был один такой, как боль
над ним сомкнулось небо Поднебесной.
Ему чирикни ты: "Привет, Ли Бо!"
И он ответит воробьиной песней.
Я знаю, ты сойдёшься с ним на том,
что кедры под луной любили оба.
............................................................
И жди меня. Поймаю ветер ртом,
тогда и почирикаем подробно.
6
Откровенно? Да. Открытовенно:
эта будет третьей из попыток.
Если бы я мог вот так - мгновенно,
лечь и не проснуться. Шито-крыто.
Но опять я говорю не то,
кровь моя пока ещё упруга.
А в твоём небесном шапито
вечный ослик бегает по кругу,
клавишами клацает копыт
и вращает сферы мирозданья.
В общем, Бытиё, оно - не быт.
................................................
Ты простишь меня за опозданье?
