Сон чиновника - 6 (Повесть)

  
На площади перед зданием Госкомитета бурлила жизнь. Звонкий оптимизм динамиков вывел Николая Петровича из состояния ступора.
- А сейчас слово предоставляется основателю интернет-портала Привилегиям.нет, Жутину Владилену Владиленовичу.
Жидкий звук аплодисментов потонул в многократном отражении пыла невидимого оратора от стен окружающих зданий. Казалось, направь громкоговорители, расставленные вокруг, не в толпу, а прямиком в снег - снег поплыл бы талой водой от такого жаркого напора. Несмотря на искажения, привносимые аппаратурой, работающей на пределе возможностей, Николай Петрович узнал бы этот голос из тысячи. Баринов обернулся. Так и есть. Его могущественный шеф стоит в открытом кузове блестящего импортного грузовичка, наспех приспособленного под передвижную трибуну, и со свойственными одному ему ужимками и интонациями вещает в микрофон. Над грузовичком колышется лёгким ветерком транспарант, по всей видимости, призванный объяснить окружающим причину появления грузовичка на площади, посреди огромных сугробов.
«Нет элите по рождению.
   Привет, элита по свершениям!
   Долой элиту по положению.  
   Даёшь элиту по достижениям!» - немного сдвинув очки и близоруко прищурившись, разглядел  Николай Петрович незатейливый стишок. Чуть пониже сбоку в снежную кучу был воткнут плакат поменьше. «Не допустим нового дворянства!» - угадывалось на нём.
- Просим, просим, - завершил Шириновский представление очередного оратора и протянул микрофон мужчине в сером клетчатом пальто. Воротник пальто топорщился вверх, прикрывая уши, а широкие накладные карманы были заняты руками „основателя“.
- Кто бы сомневался, - ничуть не удивившись, прошептал Николай Петрович, разглядев в „клетчатом“ знакомые черты „клана Утиных“, как незаметно для самого себя стал он называть сегодняшних странных двойников. Клетчатый „утин“ прокашлялся в кулак, а затем, вместо того чтобы взять предложенный микрофон, засунул руку обратно в карман. Шириновский так и остался стоять с протянутой рукой.
- Господа! - вступил Жутин, сделав небольшой шажок в направлении руки с микрофоном, - Я не мастер, что называется, ораторского искусства, поэтому я скажу просто. За дело, господа! Свершилось! Теперь ваш голос будет услышан…
Немного поколебавшись, Николай Петрович осторожно шагнул с тропинки в снег. Сказать, что его привлекла болтовня этого пустозвона, было бы в корне неверно. Едва ли он чутко прислушивался к хрипу слов из громкоговорителей. Его крайне занимал другой вопрос.
- Интересно, сколько удастся простоять Шириновскому в такой неудобной и, как бы это помягче, - расплылся в улыбке Николай Петрович, - Несколько двусмысленной позе?
Утопая по колено в снегу, он шаг за шагом приближался к импровизированной трибуне.
- ...На это мы скажем им наше решительное „нет“, - разносилось тем временем по площади, -Наши граждане никогда друг на друга не стучали и стучать не будут. А вот продажному чиновнику сделать гадость - наш гражданин завсегда, что называется, с удовольствием. Задача Народного Контроля - направить этот порыв, что называется, в мирное русло. Вступайте в наши ряды! Становитесь нашими добровольными помощниками и ваш голос будет услышан…
- Хлебом нашего мужика не корми, дай только помитинговать! - казалось, передние громкоговорители вдруг отключились и теперь голос оратора звучал позади Баринова. Нет, даже не сильно позади, а над самым ухом.
- Тьфу, дьявол! - сплюнул он с досады, обернувшись. - Не зря в народе говорят: помяни чёрта - он тут как тут! Вы, Василий Васильевич, теперь меня и до дома будете провожать?! Может, мне Вас ещё с женой познакомить, коньяком напоить и постель предложить?
Мужчина, стоящий за спиной Николая Петровича, смерил его удивлённым взглядом серых часто-часто помаргивающих глаз и дружелюбно произнёс:
- Вы, товарищ, видимо, ошиблись. Я очень польщён Вашим предложением, но, к сожалению, я не Василий Васильевич…
- Увы! - разведя руками, добавил он спустя пару секунд, расценив неприязнь в глазах Николая Петровича, как недоверие к сказанным словам.
- Извините... - буркнул Николай Петрович и ещё разок „для порядку“ чертыхнувшись, отвернулся к трибуне.
И тут же помянул чёрта вторично. Это ж надо, он пропустил самое интересное! Вольфычу, наконец, удалось всучить оратору в руку микрофон. Обернувшись, Николай Петрович ещё застал выражение крайнего облегчения на пухлой физиономии шефа.
Дальнейшее действо, таким образом, потеряло для Николая Петровича какой бы то ни было смысл. Он развернулся и, пытаясь отыскать в неверном свете уличных фонарей собственные следы, аккуратно ступая, пошёл обратно к тропинке. В спину ему с остервенением впивались слова „клетчатого“:
- Мы заставим их самих исполнять те законы, которые они принимают для нас! Вместе мы сила! Хочешь жить лучше - присоединяйся! Твой голос не потонет в пучине равнодушия!..
Николай Петрович бросил прощальный взгляд через плечо.
- Вот, падла!
Невдалеке позади, стараясь ступать след в след за Бариновым, через сугробы пробирался тот самый „знакомый незнакомец“. Сомнений не было - от „утиных“ ему сегодня отвязаться не суждено…
  
- Обрубай хвосты! - вспомнилось Николаю Петровичу предостережение Алексеева. Он посмотрел на световое табло на здании напротив. Часы на нём показывали 18:47.
- Домой не успеваю, - решил Николай Петрович, - Значит, нужно избавляться от слежки сейчас.
- Лучшая защита - нападение, - вспомнил Баринов мудрое изречение.
Притоптывая ногами по тропинке в тщетных попытках сбить налипший на ботинки снег, Николай Петрович подождал, пока „утин“ выкарабкается из сугроба.
- А Вы, небось, тоже из этих? - без обиняков поинтересовался он, не дав преследователю отдышаться. При этих словах Николай Петрович выразительно кивнул в сторону митингующих.
- А Вы, не иначе, из тех... - в свою очередь кивнул на Госкомитет незнакомец.
Сиплое учащённое дыхание выдавало в нём заядлого курильщика, едва ли приближавшегося к спорту ближе, чем на расстояние от дивана до телевизора.
- Надо же, какое тонкое  наблюдение! - захотелось съязвить Николаю Петровичу в ответ, - А то ты раньше не знал!
Но Николай Петрович смолчал. Его хитроумный коварный план не допускал таких дешёвых проколов в самом начале.
- Никакой агрессии, милый! - рассуждал он, не подав и виду, насколько противно ему всё их „утино“ племя, - Давай-ка мы с тобой, друг ситный, лучше пока подружимся.
- Кореш, мля! - мысленно подвёл он черту под внутренним монологом, критически осмотрев соперника с головы до ног. Дешёвая одежонка незнакомца начисто исключала саму возможность дружбы между ними в глазах стороннего наблюдателя.
- Николай Петрович, Баринов. - Протянул Баринов ладонь незнакомцу в предвкушении услышать знакомые вибрации в фамилии незнакомца.
- Толян. - запросто вымолвил тот и ответил на удивление крепким рукопожатием.
Николай Петрович невольно поморщился.
- Извините, - виновато вздохнул Толян, оправдываясь то ли за причинённую боль, то ли за простецкое своё имечко, - Ненавижу, когда мне выкают. Давай на ты?
Покоробленный этакой неслыханной фамильярностью, Николай Петрович, тем не менее, нашёл в себе силы растянуть до ушей панибратскую улыбку и сказать с воодушевлением:
- А легко! Тогда я Колян…
- Тебе на метро, Колян? - с надеждой поинтересовался вновь обретённый корефан.
Николай Петрович помрачнел.
- Твою мать! Такого позора я не вынесу! - чуть слышно выругался Баринов, вспомнив, что проклятая буфетчица выгребла из его бумажника остатки наличности, а „несгораемую“ „платиновую“ кредитку выплюнули, едва-едва попробовав на вкус, все ближайшие банкоматы.
- Ладно, - подумал он, - хоть один плюс да есть в новом провожатом. Не буду выглядеть полным лохом в метро. Когда я там был в последний раз? В детстве? Нет, помню, пару раз ленточки на новых станциях резал. Но так это не в счёт. Бляха-муха, даже цену не знаю! Какой позор!
  Последние слова, впрочем, относились вовсе не к собственной серости по поводу стоимости поездки, а к самому факту появления его, Баринова, „вери импотэнт“ персоны в смрадной толпе душного подземелья.
  - Что, Колян? Прости, не расслышал... - прервал мужчина мрачное течение мыслей Николая Петровича.
- Пойдём, Толяныч, говорю…
  
- Ты, значит, тоже справедливости хочешь, Толян?
Ответ на этот вопрос Николаю Петровичу был ничуть не интересен. Просто он представил, как нелепо, должно быть, смотрится со стороны их „разнокалиберная“ парочка, не связанная меж собой даже общим разговором. Но ответ нового приятеля заставил его насторожиться.
- В какой-то мере да. - чрезмерно серьёзно, на взгляд Баринова, отреагировал Толян.
- Вот  как? Мило! Похоже, тебя что-то не устраивает в жизни „по правде“?
- Нет, не совсем. Просто не хочу уподобляться тем кретинам, которые могут денно и нощно до хрипоты спорить, так и не уяснив, в чём, собственно, предмет их спора. Давай для начала определимся с понятиями.
- Фак! Везёт мне сегодня на философов! - беззвучно посочувствовал Николай Петрович своему многострадальному мозгу в предчувствии некоего предстоящего действа, в процессе которого его серое вещество непременно подвергнется очередной деструкции. Так витиевато Николай Петрович обычно называл то, к чему сам нередко прибегал в своих публичных выступлениях и приватных беседах. В народе же на этот счёт обычно выражались точнее и проще: „трахать мозги“…
Смирившись с предстоящей долгой осадой его многострадальной головушки, он обречённо согласился:
- Валяй, определяйся…
- Ты зря иронизируешь, Колян - восприняв последнюю реплику на свой лад, разгорячился мужчина. - Справедливостей на свете, может быть, тысячи, ровно так же, как и правд. Я просто хочу понять, какую из них ты имеешь в виду?
- А ты мне начинаешь нравиться, Толян! - хохотнул Баринов, - Может, мне взять тебя в свои советники? Мне как раз не хватает правдивых оправданий на все случаи жизни.
- Опять ёрничаешь? Одна-единственная на всём белом свете - только „реальность“, которая, кстати, не всегда нам доступна. А то, что мы „реально“ видим собственными глазами, мы обычно называем „объективной реальностью“. По мере познания нами мира даже „объективная реальность“ может меняться. А уж с какой скоростью может меняться „правда“ наряду со „справедливостью“, ты, Колян, лучше меня должен знать. Любая правда обычно окрашена эмоциями, политикой, менталитетом... Возрастом, наконец!
- Ты меня совсем запутал…
- Хорошо. Начнём с простого. Солнце. Что ты о нём знаешь?
- Ну-у, это звезда, вокруг которой...
- Ты сам это видел?
- Нет…
-Вот и давай не лезть в дебри. Мы же договорились объясняться по-простому. Для сегодняшнего обывателя, не вооружённого никакими достижениями современной техники, объективная реальность, пожалуй, такова. Солнце - это некий светящийся круглый объект, который появляется из-за горизонта примерно на востоке, пересекает по дуге небо и исчезает за горизонтом на западе. Согласен?
- Ну, пожалуй...
- Теперь вот тебе две полярно-противоположные правды о Солнце. Одни говорят, Солнце хорошее, потому что даёт свет, тепло и жизнь. Другие возражают. Солнце плохое, оно может испепелить всё живое смертоносными лучами. Я спрошу тебя, Колян, так. Какая из этих правд правдивее?
- Ха! Нашёл дурачка! Меня-то тебе не удастся подловить, Толянчик! Тут тебе любой школьник скажет, правда и то, и другое. И к тому же, обе эти правды - часть той самой твоей хвалёной „объективной реальности“.
- Йес! Бинго! Я гений! - подпрыгнул от восторга Толян.
- Ты?! Почему ты? - удивился Баринов.
- А как же! В двух фразах я смог объяснить тебе то, что люди не понимают годами. Помню, у нас был преподаватель, который непонятные экономические задачки из заумного учебника „переносил“ к кассе продуктового магазина. Таким путём, на примере собственного кошелька, задача даже самыми тупыми студентами решалась в три минуты. Он тоже был гений!
- Что-то я не „въезжаю“, Толян...
- Всё просто. Люди порой с пеной у рта доказывают друг другу, что их собственная правда лучше, чем правда оппонента. И им невдомёк, что обе их правды - лишь части одной правды побольше. И спор их не имеет смысла. Вспомни, Колян, притчу о слоне и слепых старцах!..
- Где один ощупал ногу, а другой… - не помню - хвост?
- Ну да! А потом драли друг дружке бороды, выясняя, что же есть слон - столб или верёвка.
- Окей, с правдой, считай, разобрались. Что со справедливостью?
Вопреки предположениям, шагать рука об руку с Толяном становилось всё интереснее.
- Может, действительно, этого языкатого к себе взять? - подумал было Николай Петрович, но тут же осёкся, вспомнив о собственном „подвешенном“ состоянии.
- Тут как раз всё проще пареной репы. - не дал Толян Баринову ни на секунду углубляться в собственные мысли.  - Есть справедливость жестокая, „первозданная“. Но против которой, как ни крути, не попрёшь. Люди называют её по-разному. Кто-то „законом джунглей“, кто-то -„кто смел, тот и съел“. В общем, обыкновенная пищевая цепочка. Сильный пожирает слабого, а слабые, объединяясь, если смогут, валят сильного.
Однако, с момента появления человека, и по мере его развития как существа разумного и социального, общество пытается „причесать“ этот первозданный объективный закон. В зависимости от эпохи и, опять же, менталитета, причёсывают по-разному. Но на самом деле, если копнуть поглубже под эту „причёску“, закон джунглей остаётся неизменным. Сильные поедают слабых, а слабые отбиваются от сильных.  Просто вместо отдельных особей выступают социальные группы. Вместо поедаемой плоти - деньги и материальные ценности, а вместо зубов и клыков - всё чаще - определённые правила, законы. Если правила не срабатывают - в ход идёт оружие. Всё это вместе называется цивилизацией.
  
Что-то крепкое и холодное пребольно ударило Николая Петровича в лоб. Разлетевшиеся осколки заляпали стёкла золочёных очков и едва не сбили шапку. Николай Петрович слегка присел от неожиданности.
- Кровь! - испугался он, проведя рукой по лбу. Но тут же обо всём догадался, увидев через мутные разводы очков нечто маленькое, пухлое и орущее, стремительно приближающееся к нему со словами: - Ура-а! Ты убит. Падай!
  Николай Петрович к вдруг вспомнил себя маленьким мальчиком. Он едва-едва высунул голову из-за стены снежной крепости, как в лицо тут же попало таким же колюче-холодным и противно мокрым. Прямо в глаз. Каким-то чудом веко успело среагировать за мгновение до удара и захлопнулось. Видимо, благодаря этому он не лишился глаза. Однако ещё целую неделю потом мальчику Коле было больно моргать...
Снежок, будь он неладен! Второй такой же был зажат у орущего пухляка в занесённой для броска руке. Николай Петрович неожиданно для его тучной фигуры сноровисто уклонился от брошенной вдогонку первой снежной „гранате“ и, сделав ловкий выпад вперёд, схватил маленького агрессора за шкирятник.
- Я т-те покажу, щенок, убит! Ишь, сучонок! Уши с мясом повыдёргиваю!
- Мама, мамочка! - захныкал карапуз, извиваясь ужом в руках Николая Петровича.
  - Что-ж ты, козёл, делаешь! - квохчущей наседкой подскочила к Баринову невесть откуда материализовавшаяся мамаша карапуза. - Ребёнок с тобой играет, а ты!..
Что „ты“, Николай Петрович не расслышал, потому что разъярённую „наседку“ решительно оттеснила высоченная мужская фигура.
- Ты что, мужик, давно в дыню не получал?! - лениво, казалось, даже с большой неохотой поинтересовалась фигура. - Пусти пацана!
Николай Петрович ослабил хватку.
Внезапно всё вокруг смолкло. Карапуз, всхлипывая, утащил мамашу за руку в темноту двора. Прохожие, как по команде, исчезли из вида. Машины замерли перед светофором. Даже радио в открытом окошке такси затихло, набирая дыхание для новой песни. Так перед грозой обычно затихает весь мир. В мире осталось лишь два звука. Сопение верзилы, неумолимо надвигающегося на Николая Петровича, и стук сердца самого Николая Петровича, паровым молотом исполняющего аллегро модерато в его съёжившейся от испуга груди.
  С щемящей тоской вспомнил Николай Петрович о так некстати уволенном Бойцове. Обычно все подобные ситуации разруливал Сашка. Да что там, в его присутствии никаких инцидентов просто не могло произойти. Никогда. Тем более, ещё месяц назад даже представить себе было невозможно такую ситуацию. Никогда бы Николай Петрович не оказался в окружении толпы в „незнакомом“ городе, посреди „враждебных“ улиц.
  Верзила остановился в метре от Баринова и лениво выплюнул окурок, стараясь попасть ему в лицо. Николай Петрович зажмурился...
  
В следующее мгновение он почувствовал, как кто-то, взяв его под локоть, настойчиво тянет вперёд.
- Цивилизация, Колян, это не то, что принято называть культурой и техническим прогрессом, понимаешь? - запросто, будто ничего и не случилось, продолжал свою прерванную лекцию Толян, увлекая Николая Петровича за собой.
Николай Петрович оглянулся. Расплывчатый - в мокрых стёклах очков - силуэт верзилы неспешно ворочался в сугробе в безуспешных попытках подняться. Из-под надвинутой на лицо ушанки вырывались нечленораздельные звуки.
- Ты это... как?! - уже готовы были сорваться с языка Николая Петровича слова.
- Да не отвлекайся ты, Колян! Слушай! - с силой дёрнул Толян его за руку. - Я важные вещи рассказываю, а ты головой крутишь! Цивилизация, Колян, это неуклюжая попытка сбежать из джунглей...
  
- Хмм... Значит, насколько я понимаю, всё происходящее сейчас вокруг - очередная попытка сменить причёску? Так?
- Ты об этих? - махнул рукой Толян в направлении оставшегося далеко позади митинга.
- Ага…
- Думаю, да.
- Но в чем тогда эта - ваша - справедливость? Слабые хотят поменяться местами с сильными?
- Погоди, погоди, Колян! - запротестовал вдруг мужчина, - Ты что, думаешь, я с ними заодно?
- А разве нет?
- Пока нет. Я, знаешь ли, не склонен считать мир чёрно-белым. Твоё-моё, хороший-плохой, свой-чужой - я не привык оперировать подобными категориями. Язык митингов мне не понятен. В людской толпе всё решается до примитивного просто. Либо ты с ними, либо против них. Никаких полутонов, сомнений и нюансов не допускается. Но мир устроен гораздо сложнее, Колян, поверь мне.
- Театр абсурда! - снова поразился Николай Петрович. - Он держит себя так, будто не замечает огромной пропасти между нами. Запросто, как если бы вышел с соседом покурить на площадке. Вот тип! Нет, даже не так! Не с соседом. Сыночка-несмышлёныша ведёт за руку в парке и поучает, поучает уму-разуму. Блаженный! Ах, ну да, он же меня спас! Спаситель хренов!  Ему вправду невдомёк, кто я такой? Или он ведёт свою игру? Надо, пожалуй, держать с ним ухо востро...
- Тогда что же ты делал на митинге? - спросил Николай Петрович, когда ему показалось, что пауза неприлично затянулась.
- Резонный вопрос. Я, что называется, любопытствовал. Чтобы быть в курсе. Хочется, знаешь, пощупать, те ли они, за кого себя выдают. Три недели уже присматриваюсь.
- Ну и как, нащупал?
- Ты знаешь, если отбросить патетическую шелуху, то, пожалуй, они выдвигают весьма неплохие идеи. И в их понятии справедливости есть определённые резоны. Они мне, что называется, по душе. Пожалуй, даже очень по душе.
- Да? И что именно там резонного? Извини, я не прикалываюсь, честно. Я только сегодня приехал. Месяц дома не был, представь! Самое интересное, похоже, пропустил. Теперь смотрю на всё, Толян, как тот баран на ворота. Ни сном, как говорится, ни духом…
- Действительно, неплохо бы разведать, что за настроения витают по другую сторону баррикад, - прикидывал на ходу Николай Петрович, совсем позабыв, как ещё пять минут назад готовился терпеть скучное нытьё собеседника. Теперь он старался шагать в ногу, то и дело пристально вглядываясь в лицо попутчика.
- Масса любопытного, Колян, масса! Но, ты знаешь, я опять прибегну к аналогиям, ага? Вишь, как у нас с тобой они клёво попёрли! Помню, Колян, читал я где-то, как некие кладоискатели найденный клад делили. Вот ты, допустим, Коляныч, как бы клад на двоих разделил?
- Откровенно?
- Как на духу. Мы ж свои люди, Колюня!
- Да никак. Достал бы пистолет и - конкуренту в затылок. Или подушкой ночью придушил. Зачем делиться, если можно забрать всё себе?
- Шутишь?
- А что, похоже?
- Нет, Колян, делить мы должны по справедливости. Таково условие задачи.
- Дурак ты, Толик! Поэтому и шляешься по митингам, вместо того чтоб на Лазурном берегу с девочками пить Мартини. Помни, Толян, условия должен диктовать ты. Иначе ты слабак, слюнтяй и лузер!
- И всё же…
- Ну, не знаю... Позвать оценщика. Ювелира там или кого? Антиквара...
- Вас двое на острове!
- Хорошо. Взвесить?
- Весов нет, ты что! Нет вообще ничего измерительного. Ни линейки, ни ведра с водой для определение объёма. Да и клад разнородный. Монеты, кольца с различными камнями, жемчуга...
- Не знаю, сдаюсь.
- Эх, ты! Даже не подумал нисколько! Ладно, хрен с ним, слушай. Мне кажется, Колян, те двое придумали единственно справедливый в возникших обстоятельствах способ.
- Давай, не томи уже!
- Он до гениальности прост. Один из них разделил кучу на две части, равные, по его мнению, по своей ценности.
- А-а-а! Я догадался! - как первоклашка, угадавший, в какой руке у папы конфетка, возликовал Николай Петрович. - Второй, осмотрев две кучки, выбирает ту, которая понравилась ему больше. Верно?
- Абсолютно. Ты делаешь успехи, Колян!
- А то! Только извини, никак в толк не возьму, старичок, какое отношение это к нашему случаю имеет.
- Самое прямое. Те, из Народного Контроля, считают справедливым, что обе стороны должны влиять на происходящее. Если одни делят, то другие выбирают. У нас в стране, как ты знаешь, пока всё по-другому. Те кто делят, те почему-то и выбирают. Результат, что называется, налицо. Остальным, кто не у кормушки, достаётся, что называется, бульон из-под яиц.
- Ты, Толян, не иначе, профессор. Философский, небось, заканчивал?
- Охренел?! Да я на дух их породу не выношу. Бездельники! Ни в одной области не специалисты, а берутся глаза на мир открывать всем не свете. На любой вопрос ответ знают. Хуже них только попы, у которых вообще один ответ на все вопросы! Бог! Всё знает, всё видит, всё так устроил. И баста! Не рыпайся...
- Интересно! - совершенно искренне изумился Баринов, - Надо же, я был почти уверен! Ну и в какой же тогда области ты спец, Толян?
- Да ну, скажешь тоже, спец! - скромно потупился Толян, - Так, инженеришка мелкий. Занимаюсь... э-э-э... занимался… разработкой сложных систем. Пока вот в безработных хожу. Временно, надеюсь.
- Очистных сооружений, что ли? Или водопроводных? - пропустив „лишнюю“ информацию, заострил внимание на интересующем его вопросе Николай Петрович.
- Разных систем, Колян, разных. Они все, Колян, видишь ли, подчиняются общим законам. Что автомобиль, что, допустим, муравейник.
- Ну, не скажи, Толян, - попытался возразить Баринов, - Вот возьми, к примеру, человеческое общество... Или нет, нет - всю Землю, целиком. Чем не системы?
- Верно. Ещё какие системы. Не просто сложные. Сложнейшие! Но тоже, представь, подчиняются тем же законам.
- Ну да? - недоверчиво переспросил Николай Петрович, - Например?
- Например, саморегулирование. Важнейшее свойство сложных систем.
- Гонишь? Толяныч, ты заливай, да знай меру. Как общество может само? Да если над мужиком с кнутом не стоять - развалится всё к едрене фене!
- Погоди-погоди. Не спеши. Ты с кнутом - это только часть общества. А вторая часть, чтобы система исправно функционировала, должна иметь возможность на тебя и твой, что называется, кнут влиять. В технике это называется обратной связью. Никакой сложный механизм, Колян, не сможет нормально работать без обратной связи.
  Толян вдруг хлопнул себе по ляжке и расхохотался.
- Гы-ы, прикинь, Колян, прикол... Как думаешь, какие часы лучше - отстающие, спешащие или стоящие?
Николай Петрович с некоторым сомнением взглянул на Толяна, но счёл за лучшее промолчать, очевидно отнеся этот вопрос к разряду риторических. Не дождавшись ответа, Толян, давясь от смеха, продолжил:
- Прикинь, Колян, те, что стоят, лучше.
- Почему? - не выдержал Баринов.
- Они чаще показывают точное время...  - конец фразы Николай Петрович разобрал с трудом, - Два-ха-ха-ра-ха-за-ха-в-ха-ха-сут-ки-ха-ха-ха.  
- Вот возьми свои часы... - Моментально посерьёзнев, Толян потянул Баринова за рукав пальто. Хорошие, золотые, Швейцария - да? Не какой-то дешёвый кварц - настоящая механика! Без дураков. Но даже эти, без дураков, настоящие никогда бы не показывали точное время, не будь одной малю-ю-юсенькой детальки. Анкер называется. Она, бздюлька этакая, представляешь, не даёт часам ни вперёд убежать, ни отставать без меры.
- Слышь, Толян! Плевать мне на твои механизмы с высокой колокольни! - сорвался вдруг Баринов, - Анкеры-херанкеры! Не парь мне мозги! Мы про общество трём или где?!
- Так а я о чём? - обиделся Толян. - Не дослушал, а орёт! Вот смотри. Сейчас у нас, получается, только один способ обратной связи с властью. Выборы. Хорошо власть работает - пожалте на новый срок. Фигово народу - скидавай депутата к чертям! Это в идеале. Но, Колян, сам видишь... Во-первых - редко. Пока „поправку“ в „механизм“ внесём - несколько лет проходит. А жизнь-то у человека не резиновая. Ему здесь и сейчас хочется хорошо жить. А во-вторых, даже такая примитивная обратная связь в нашей державе не работает. Нужных людей во власть протащить - как два пальца, что называется, об... Ну, сам понимаешь.
- Так что, за выборами будете следить? Не в два глаза, а в четыре? Смех! И так камер понаставили на участках. Чем теперь недовольны?
- Это оно конечно тоже. Можно и за выборами следить. Но, если я правильно понял, „народные контролёры“ собираются всю систему саморегулирования в корне менять. Говорят, научат власти работать по-новому.
- Да? И как же это у них получится?
- Если всё сделать толково, то как в швейцарских часах. Живое общество, конечно, не бездушная железяка. Погрешностей всяких больше. Но тенденция та же и, так или иначе, результат предсказуем.
- Толян, ты меня бесишь! - снова вспылил Баринов. - Ты можешь свою заумь оставить при себе? Тошнит уже! Дело говори!
- Ну ты даёшь, Колян! Я же пока не с ними. Я могу, как ты говоришь, только со свой колокольни. - Валяй, валяй со своей. Я чувствую, у дураков мысли сходятся. - проворчал Николай Петрович недовольным басом.
- Что сходится? - не расслышал Толян.
- Ничего. Яблоко, говорю, от яблони недалеко падает. Давай свою версию.
- Легко. Смотри. Они...
Договорить Толяну не дали. Шумная толпа женщин в цветастых шалях, отделившись от троллейбусной остановки, окружила их плотным кольцом.
- Час от часу не легче! - всполошился  Баринов, почувствовав, как две усатые тётки с горящими золотом хищными ртами,  повиснув на руках, разлучают его с Толяном и влекут за угол стеклянного павильона.
- Позолоти ручку, касатик, всю правду расскажу, - журчало в левое ухо.
- Эх, милай, глаз чёрный на тебе, ждёт тебя горюшко неминучее... - лилось справа, - Дай бабушке денежку малую, всё-всё расскажу, сглаз отведу, от лихих людей сберегу…
- Да сгиньте вы, ведьмы! - со всех сил крутанулся Баринов на месте, вырываясь из цепких пальцев цыганок.
- Ой, ой, гляди-ка на него! - зло прошипела та, что помладше, - Вспомнишь меня, да поздно будет! Проклят ты, как есть проклят! Несчастье, горе горькое тебе будет...
Страшные угрозы сыпались, как из рога изобилия. Но Николаю Петровичу было не до этой языческой белиберды. Как всякий уважающий себя государственный человек, Николай Петрович до мозга костей оставался материалистом. Что с того, что на людях ему в последнее время приходилось креститься и всё чаще поминать имя бога в публичных речах. Это дань моде, не больше. Все знают: в войне, любви и политике все средства хороши. Если их оправдывают цели.
Николай Петрович поискал глазами мужчину, своего нежданного приятеля и недавнего спасителя. Толян безуспешно отбивался от цветастого табора. Но где там! На помощь к трём молодухам ринулись обе тётки, отвергнутые Николаем Петровичем. К тому же цыганские ребятишки, до того с шумной перепалкой делившие что-то меж собой, вклинились между мамашами, раздирая бедного Толяна на части.
- Что ж, извини, приятель. Селяви... - пробормотал Николай Петрович, пятясь к остановке. Через полминуты он стоял в троллейбусе и тепло махал Толяну рукой на прощание.
- Хвосты обрублены, мон женераль! - отрапортовал он воображаемому Митрофанычу и, счастливый, уселся на сиденье справа у окна.