Сон чиновника - 4 (Повесть)

  
За окном что-то громко ухнуло. Баринов вздрогнул, опустил папку с бумагами на стол и посмотрел на часы.
- Пойду, перекушу. - бросил на ходу Валентине, впившейся глазами в экран ноутбука на своём столе, и хлопнул дверью приёмной.
- Опять этот хмырь! - с неприязнью подумал он, распознав в сутулом силуэте неподалёку того самого „топтуна“, что неотвязно следовал за ним к туалету и обратно. - Что ж, давай, давай поиграем в индейцев, дядя...
Главная столовая, для всех работников Госкомитета, находилась на первом этаже. Но Николай Петрович туда не пошёл. Не только потому, что почти никогда не обедал там, предпочитая спецбуфет для „верхушки“ Комитета на седьмом этаже.
Сегодня точно был особый случай. И Николай Петрович, злорадно ухмыльнувшись, решительно направил стопы на седьмой. У входа в  буфет всегда стоял охранник - здоровенный лоб, наизусть усвоивший, кого в буфет пропускать следует, а кого не стоит. Наглецов, рискнувших миновать фейс-контроль „по нахалке“, детинушка обычно мягко брал за плечи, мягко разворачивал и, мягко пришлёпнув по мягкому месту, мягко шептал на ухо: старичок, тебе на первый. Давай, старичок, не шали…
Предвкушая весёлое представление, Николай Петрович сладострастно „вдыхал“ негромкое монотонное сопение субъекта за спиной. Каково же было его удивление... Нет, удивлением и даже разочарованием это назвать нельзя.
Это был удар. Удар ниже пояса. Никакого охранника! Не было даже стульчика, на который тот обычно присаживался перевести дух в минуты отсутствия страждущих вкусить заветных деликатесов. Не оказалось на месте и буфетчицы Клавдии, розовощёкой хохотушки необъятных размеров, вечно строившей Николаю Петровичу глазки и подкладывавшей ему в тарелку лучшие куски. Вместо неё за прилавком скучала страшнейшая угрюмая бабища, которую с Клавдией роднили, разве что, габариты карликового бегемотика.
- Тэ-э-экс, ну и чем тут вкусненьким сегодня кормят? - попытался наладить контакт с угрюмой бабищей Николай Петрович, включив многократно проверенную на публике обаятельную улыбку.
  - А чо, не видно, что ли?- равнодушно отозвался „бегемотик“, - Всё перед тобой. Аль ослеп?
За спиной Николая Петровича сдавленно хрюкнули.
Обернулся - так и есть - сутулый хмырь лыбится ничуть не смущаясь!
- Он что, собирается это жрать?! - брезгливо поёжился Николай Петрович, краем глаза заметив тарелку на вид горохового супа вперемешку с гречневой кашей и с костлявым куском рыбы посередине в руках субъекта. - Я бы собаку этим не накормил! Не понимаю, куда всё человеческое подевалось?
Если бы не тянущее ощущение под ложечкой, напомнившее ему о том, что последний раз он тешил желудок в самолёте восемь часов назад, Николай Петрович плюнул бы, развернулся и ушёл. Но предчувствие неминуемого голодного обморока вкупе с запахом съестного словно парализовали волю и не позволили сбежать из этой „забегаловки“. Или - кто знает? - нервный срыв последних часов был тому виной.
Выбрав из всего многообразия несколько тарелок, содержимое которых, на его взгляд, с некоторой натяжкой всё же походило на еду, Николай Петрович проследовал к кассе.  От озвученной суммы у него перехватило дыхание.
- Ты ох...ела?! - чуть не сказал он „бегемотику“ вслух.
- Откуда такие цены? - хрипло поинтересовался он, оправившись от потрясения.
- Цены как цены. - с прежней невозмутимостью отвечал „бегемотик“ - Ты по заведениям, чай, ходишь, аль не?
- Да я бутерброд с чёрной икрой здесь покупал за двадцать рублей месяц назад! А ты мне с колбасой за полтинник суёшь, сука!
- Что ты там вякнул, лысый?! Кто сука?
  Женщина, засучивая по пути рукава, решительно „покатилась“ к узкому проходу между стеной и прилавком.
- Да я т... - начал было Николай Петрович и неожиданно осёкся.
Окончание фразы навсегда упокоилось в мозгу Николая Петровича, предоставив будущим историкам обширное пространство для их буйной фантазии. Но для озверевшего „бегемотика“ так навсегда и осталось в тайне, было ли это „в асфальт закатаю“, либо „в кастрюле с борщом утоплю“ , а то и вовсе безобидное „уволю к такой-то матери“.
Непонятно, что послужило тому причиной: грозный вид „бегемотика“ или же внезапное воспоминание Николая Петровича об утреннем инциденте.
- Простите его, пожалуйста, Нина Михайловна, - раздался до боли знакомый голос над ухом Николая Петровича, - Товарищ долго в стране не был, не освоился пока.
- А-а-а, вон оно как! То-то я смотрю, экий он борзый! Вы бы, Василий Василич, ему мозги, что ли, вправили, пока он по сопатке не схлопотал.
И, моментально потеряв к Баринову всякий интерес, женщина потянулась к недорешённому сканворду с фотографией Тома Круза посреди рядов клеток и букв.
  
- Товарищ, значит? - бросил он через два столика своему обидчику и неожиданному спасителю. - Теперь понятно. Из коммунистов, значит? Опять свой социализм строите? А народ, между прочим, давно уже в просвещённое будущее шагнул. Признав, между прочим, ваш хвалёный социализм большо-о-ой ошибкой.
- Ну, положим, народ признал ошибкой не социализм… - парировал Василий Василич, вставая из-за своего столика с подносом в руках.
- Вы позволите, я присяду? - вежливо поинтересовался он, подойдя к столику Баринова, - Поскольку меня приставили к Вам на ближайшие дни, отчего бы, думаю, не познакомиться поближе, Николай Петрович?
- А я, если угодно, Шутин Василий Васильевич.
Сутулый субъект с грохотом отодвинул ногой стул и сел, не выпуская из рук подноса.
  - Я, что называется, беспартийный. Если Вам это действительно интересно. И никогда не состоял, что называется. Ни при коммунистах, ни при, что называется, демократах…
- Это шизофрения! - подумал Николай Петрович, вглядываясь в бледное лицо собеседника, - Но как он может быть сразу везде, во всех местах?! Как его там  - Хутин, Футин, Мутин? Тьфу!..
- Так что Вы там говорили про ошибку? - вместо приветствия напомнил Николай Петрович Шутину.
- Я говорю, ошибкой был не социализм, а тот, что называется, „совок“, который построили якобы последователи марксизма-ленинизма, гордо величающие себя большевиками.
- О, приятно слышать здравую мысль из Ваших уст. Значит, ошибку Вы все-таки видите? А я, признаться, подозревал в Вас не очень далёкого человека. - c едва заметной издёвкой процедил Баринов.
- Боюсь, следующее моё наблюдение Вам не придётся по сердцу, Николай Петрович. - не замечая колкости, продолжал Шутин. - Боюсь, то, что вы построили вместо совка, никак нельзя признать удачным „проектом“.
- Отчего же, Василий Васильевич? - с лёгким прищуром сладенько простонал Баринов.
- Помните их любимую большевистскую песенку? - вопросом на вопрос ответствовал Шутин и слегка фальшиво запел, - Весь мир насилья мы разру-ушим до основа-а-анья, а-а зате-ем…
- Мы наш, мы новый мир построим... - подхватил Баринов.
- Ха! Опыт, что называется, не пропьёшь! Гляжу, в Высшей Партийной Школе Вы без дела не сидели.
- Откуда Вы знаете про Школу? - стушевался Баринов.
- Батенька! Помилуйте! Да кто ж не знает! Назовите мне хоть десяток человек „нонешних“, кто не из бывших коммунистов и комсомольских вожаков! Думаете, вывеску сменили и всё? Полноте, батенька! Большевистская закалка, она как татуировка у зэка - до самой могилы не смывается. - Шутин шутовски подмигнул Николаю Петровичу.
Баринов презрительно фыркнул, но не проронил ни слова.
- Молчите? Правильно. Потому как сами вы остались большевиками до мозга, что называется, костей, и методы у вас остались большевистские. Вместо того чтоб реконструировать „здание“ по уму и дальше двигаться - расхерачили всё до основания. Вам-то, конечно, всё равно - вы вон себе какие „дачки“ выстроили на обломках „империи“. А народу что предложили? Гениальный проект светлого будущего?! Отбросили страну на восемьдесят лет назад, в загнивающий феодализм с зачатками капитализма, как до февраля семнадцатого. Только вместо телеги - в иномарке, а вместо ямщиков и голубиной почты - вай-фай на кухне и мобила под подушкой! Да и то все эти прибамбасы не ваша заслуга. Чем хвастаетесь-то? А?!
- Да что Вы говорите такое! - вспыхнул Николай Петрович, - Мы же капитализм... как во всём мире... мы грудью... мы же рубаху на себе... мы же... Неужели Вы считаете, раньше было лучше?
- У Вас, Николай Петрович, язык поворачивается назвать ваше детище капитализмом? - с горечью поинтересовался Шутин. - А что до лучше... э-э-э... вот скажите мне, что лучше, дырявый как решето корабль без руля и винта или самолёт без крыльев? Опять молчите? Правильно. Потому как предвидите, к чему я клоню. В отличие от Вас, Николай Петрович, я и не сомневался никогда в Вашем уме. Вы только все прикидываться дурачками любите. Как там у вашего любимчика: хотели как лучше, а получилась как всегда? Вот-вот, именно. C дурачка, что называется, какой спрос! Э-эх, ваши бы мозги да в мирное русло... В созидательное... Для всех...
Так вот, Вы мне предлагаете сравнить плохой социализм и плохой капитализм. Конечно же я Вам отвечу, что и то, и другое - полное дерьмо!
- Хорошо, а что по-вашему не дерьмо?
- Справедливость. Разве не понятно?
- Справедливость?
- Справедливость. Не идиотская уравниловка совка, но и не издевательская эксплуатация дикого капитализма.
- Вы знаете, Василий Васильевич, лучшие умы человечества многие века бьются над этим понятием. А Вы так запросто сидите за столом и, покачивая ногой, говорите - „справедливость“. Так легко? Небрежно так?
- А чего тут сложного? Тоже мне, нашли, что называется, бином Ньютона! Справедливость, что называется, она и в Африке справедливость.
- Может, просветите неразумного? - в голосе Николая Петровича вновь проснулись саркастические нотки.
- Отчего нет? - легко согласился Шутин, - Но вот только у Вас обеденное время уже заканчивается, а Вы даже не притронулись к еде.
- Да чёрт с ней! Вы разве здесь еду видите?
- Вернее будет сказать, Николай Петрович, что другой еды я в своей жизни и не видел. Но это лирика. Дело Ваше, можете голодать...
Николай Петрович нехотя подцепил вилкой кусочек ветчины и принялся задумчиво жевать…
- И всё же, о справедливости... - попытался вернуть он разговор в накатанную колею минуту спустя.
- Извольте. Я так полагаю, что нас с Вами интересует справедливость не в бытовом понимании, а, что называется, в глобальном аспекте, в политэкономическом, если выражаться языком Карла и Фридриха. Так?
- Валяйте в глобальном, чего уж там... Шутин отодвинул опустевшую тарелку, допил компот, с наслаждением крякнул и, словно нехотя, встал. Подойдя к окну, он ненадолго замер в молчании, видимо, что-то обдумывая. Затем неторопливо продолжил:
- Смотрите. Вот дворник...
Николай Петрович живо представил себе утреннего мужика с лопатой, словно отражение в зеркале походившего на стоящего перед ним Шутина.
- Не удивляйтесь, просто дворник попался мне на глаза первым. А мне, в сущности, без разницы, на чьём примере объяснять свою мысль. Представьте, вот, себя на его месте с лопатой в руках…
- Свят-свят-свят! - пронеслось в голове Николая Петровича. Он постучал костяшками пальцев по деревянной столешнице, - Ну и шутки! Как есть - Шутин...
  
Сидя в удобном кожаном кресле огромного, внушающего благоговейный трепет постороннему, но в некотором смысле достаточно уютного для постоянного обитателя кабинета, Николай Петрович ещё и ещё раз прокручивал в голове тот достаточно странный разговор.
- Вы видали такого нахала! - за неимением другого собеседника по привычке обращался он к висящему напротив Президенту. - Да мне самому даже в те годы, в партийной школе не приходило на ум сравнивать себя с Павкой Корчагиным.
Нам, говорит, веры в народе нет! Потому как, говорит, мы из „куршавелей“ им, мол, кричим, как у нас в стране всё непросто. А что ж ты, урод, мне прикажешь в грязи по колено с народом копошиться, как твоему Павке? Тьфу! Мол, чтоб народ поверил, что действительно всё настолько плохо... Мол, не верится, говорит, как-то, что вы в трёхэтажных виллах дюже страдаете. Дескать, с верой и работа шибче бы спорилась, и лишения легше преодолевались... Ничего, ничего, ненадолго это, ненадолго... Наешься ты у меня той грязи ещё, гавнюк, по уши наглотаешься! Кандидат наук он! Быдло ряженое! Дай только срок…
Николай Петрович с опаской покосился на видеокамеру.
- Черти! Ничего, посмотрим кто кого...
Обречённо вздохнув, он потянулся к стопке разноцветных папок, выгруженных утром на стол Валентиной. Из всей кипы он наугад вытянул зелёную. Вряд ли его привлёк длинный заголовок с упоминанием бюджета на корешке. В таком мрачном состоянии Николаю Петровичу было не до бюджета. Работать не хотелось. Скорее, зелёный  цвет как нельзя лучше подчёркивал его тоскливое настроение. Невидящим взглядом он скользил по строчкам, таблицам и формулам. Руки машинально листали страницы…
- Николай Петрович, сим-карты готовы, - голос Валентины в динамике раздражал своим оптимизмом, - Вам сейчас занести?
- Валяй…
- За пару личных звонков „для проверки“ связи эти, мля, „контролёры“ не посмеют меня оштрафовать! - думал он, меняя карту в телефоне.
Сам до конца не осознавая, он начинал постепенно осваиваться с непривычным положением подопытного кролика, подчиняясь, по крайней мере внешне, новым правилам игры…