О вреде совпадений и благородных напитков
Выдержка:
Из письма в газету „Ленинградская Правда“:
«Здравствуйте, уважаемая редакция! Обращаюсь к вам от лица трудящихся как в последнюю инстанцию. Сколько писем я ни писал, в какие только организации не обращался, везде получаю одни отписки и сплошную бюрократическую волокиту. Стыд и позор! И это происходит в годы развитого социализма, когда вся страна живёт в соответствии с задачами основных направлений экономического и социального развития страны, определёнными решениями двадцать шестого съезда нашей коммунистической партии! Нигде мне не могут ответить, сколько ещё продлится „долгострой“ с ремонтом трамвайных путей по пр. Шверника. Люди который год не могут нормально добираться до своей работы и обратно домой. Рядом с автобусной остановкой напротив завода „Светлана“ проложена огромная труба. С какой целью? Если это газ, то отдают ли себе отчёт соответствующие органы насколько это опасно? Пожилым людям и женщинам с колясками невозможно перебраться через трубу, потому что мостки, сколоченные наспех, очень неудобны. И последнее. Просто крик души. Скажите, где обещанное освещение и милицейское патрулирование в Удельном парке? Почему в вечернее время парк превращается в опасное место, прибежище разного рода шпаны и криминального элемента?
C уважением,
Персональный пенсионер союзного значения,
Герой Советского Союза,
Кавалер Ордена Славы трёх степеней,
Председатель Совета Ветеранов Выборгского Района,
Варламов Г.В. »
Аромат:
… Вот меня ночью разбуди и спроси, что такое четырнадцатое октября - я вам без запинки оттарабаню, как Отче наш. Такое не забывается. Каждый год в этот день просыпаюсь в холодном поту. Галка, извини, что не звоню с поздравлениями, но я тебя всегда четырнадцатого поминаю, и с годами, заметь, всё более добрыми словами. И рюмочку за твоё здоровье обязательно поднимаю. Одну, не больше!
А вам, друзья, мой добрый совет: никогда - помните! - ни в коем разе не поступайте в институт. А если уж сделали такую глупость, то хотя бы следите, чтобы вас не зачислили в группу, где у старосты днюха в день стипендии. Уверяю - добром не обернётся!
Не всякие традиции мы, русские, чтим. Вы согласны со мной? Ой, да где там за всем уследить - у нас их столько! - традиций-то да праздников всяких разных. Но, когда дело касается пьянки, то тут вынь да положь. Дело святое. За такие традиции мы кого хошь порешим и даже родину продадим.
Вот так и у нашей группы одним на удивление тёплым осенним вечером появилась новая традиция - каждый год четырнадцатого октября … оставаться без стипендии. Нет, что вы, Галкин авторитаризм тут ни при чём. Она её силой ни у кого не отнимала и подарков себе на наши деньги не покупала. Галка вообще удивительно добрая девушка. Староста наша - вы ведь её помните! Сейчас, после смерти Матери Терезы и моей тёти Люси в мире такая только одна осталась - она, Галка.
Мы стипендию просто пропивали. Всю, до копеечки!
Однако, должен вам признаться, наша традиция вообще могла не зародиться. Представляете, всё пошло бы прахом!
Да что вы такое говорите о пользе организму и сохранности драгоценных студенческих рубликов! Разве сравнится это всё с потерей такой замечательной истории, моей любимой, которая лежит всегда на самом видном месте в архиве моей памяти и которую я неизменно рассказываю каждому встречному, волею судьбы оказавшемуся со мной тет-а-тет за бокальчиком веселящего! Иногда я забываюсь, и рассказываю мою историю кому-нибудь второй раз, а то и в третий. Спасибо вам, друзья, что не бьёте меня за это пребольно по голове, а вежливо хохочете и восклицаете - во, даёт! - в очередной раз.
Дело в том, что после первой стипендии, сентябрьской, от которой тоже мало что осталось - ну как же, первая степуха, грех не обмыть! - я решил экономить. Я уже большой, важничал я, а потому негоже тянуть с родителей деньги. Хотя бы карманные расходы должны лечь на мою собственную шею.
Ага.
Первая же вечеринка - за „чтоб наша группа была самой дружной и весёлой“ - не оставила и следа от моих „взрослых“ планов. Оцените масштаб „дружбы и веселья“ - когда я из всего вечера отчётливо запомнил лишь один эпизод: мы вваливаемся в „Нектар“. Были такие времена, с питейными заведениями в городе было, прямо скажем, не густо. А „Нектар“ - как нарочно рядом с альма-матер. И чего, решили мы сгоряча, далеко ходить! Элитный дегустационный зал. Всё чин чином: сеансы расписаны, как в кинотеатре - сейчас коньяки можно вкусить, через час ликёры оценить, в следующий заход - любителей водочки приглашаем, к примеру. Билеты продавали. Как в „Эрмитаж“ прям. Смехота!
За нас всё решила судьба и расписание учебных занятий. Если бы не последняя лаба по химии, мы бы успели на водочку. Или хотя бы на коньяки. Но нам достались вина. Именно благодаря такому щадящему выбору небесной рулетки я запомнил, что из всей предложенной нам „для восхищения“ жуткой элитной кислятины мне более-менее приглянулась „Мадера Крымская“. Боюсь, что это название до сих пор единственное и уникальное в моей личной винной карте. Я и поныне вставляю его в разговор, когда хочется показать свою осведомлённость в вопросе интеллигентного пития. Впрочем, вы, мужики, вы даже не ждите от меня этих устрашающих названий - мы-то с вами хорошо знаем, что именно нам следует пить, не так ли? Мадерами всякими я только дамам по ушам езжу. Пардон, по вашим прелестнейшим ушкам!
Но вот после прощальных слов инструктора-сомелье, после нашего разочарованного - и всё?!, после его ободряющего - при нашем „зале“ есть бар, „пройдите, будьте любезны“, после снова нашего - у-у-уфф, так бы сразу и сказал! - память моя, признаться, пришла в полнейшую негодность. Отдельные вспышки.
Помню таксиста по имени Джон, отвозящего нас на „продолжение банкета“ в ЛДМ. Да-да, в Советском Союзе с какого-то перепугу - Джон. Это в разгар холодной войны с Америкой! Куда смотрела партия?!
Помню зимний сад во Дворце Молодёжи, фонтан помню и Юрку у фонтана под пальмой, протирающего запотевшие очки и вопрошающего - ещё по чуть-чуть? Помню, Любу провожали втроём и с песнями. Поцелуй всех троих - чтоб не обидно - в щёчку на прощание тоже помню. Помню, Люба на меня обиделась, когда я на собрании группы вспомнил, как Любаша в ЛДМе отжигала. Но это когда уже - это через два дня было! Как дома оказался - не помню. И почему в кармане только смятый червонец - аналогично, хоть убей!
Первый глоток:
Вы думаете, моя любимая история уже началась? Как бы не так! Я всего лишь объяснил, почему я решил экономить. Полагаю, всю нашу группу одолевали подобные сомнения. Поэтому мы дружно заявили Галке в её день рождения:
- Разве что скромненько, по чуть-чуть…
Ну вот, теперь история началась, слушайте...
Как всегда во всякой компании бывает, у нас тоже нашёлся свой эрудит. Вы помните, про какие времена я говорю, так что поверьте мне на слово - в таких вопросах эрудит вовсе даже не лишний. В любой компании. Наш знаток злачных мест предложил ехать - ни много, ни мало - прямиком в „Спутник“.
Мне что, мне удобнее всех: этот „Спутник“ от моего дома в семи автобусных остановках.
- А это важно при подобных обстоятельствах. - благоразумно решил я.
Усомнился я только в одном: пустят ли нас в интуристовскую гостиницу. Тогда с этим было строго. Советских людей, чистых и непорочных, всячески оберегали от тлетворного влияния Запада. А что как советский человек, весь такой чистый и непорочный, вдруг нахватается этой гнили, да начнёт сыпать фразами не по учебнику марксистско-ленинской философии?! Это ж скандал!
- Не дрейфь! - заверил эрудит, - Всё схвачено. В ресторан, действительно, не пускают. А на кой нам ресторан? В баре посидим - туда без проблем. У меня знакомый ходил.
- Тогда чего мы тут козявки жуём? Ноги в руки и айда! Завтра лаба - надо выспаться успеть.
Сказано - сделано. Мы в метро, из метро десять минут пешочком - всё, мы у заветной двери. Осталось только порог преступить в райские врата.
Обстановка и впрямь приличная. Интурист, как-никак. Это советскому быдлу можно обшарпанные стены и заплёванный пол всучить - нет, здесь не пройдёт, интурист валютой платит и ногами голосует. Словом, та самая, ненавистная, рыночная экономика в действии. Хоть выездной семинар по политэкономии проводи.
- Гляди-ка, даже драпировка бархатная по стенам!
Хотя, нам плевать на драпировку. Мы скорее в гардероб, одёжку скидывать, и в зал - места помягшее занимать.
Стоп. Отвлекитесь на минутку, прошу вас. Здесь, в гардеробе, спешу привлечь вас к одной немаловажной детали. Я ещё в шарфе. Это, действительно, важно. Знаете, такие тогда только в моду входили - длинные такие, вокруг шеи надо пять раз обмотать, чтоб по земле не волочился. В магазине, знамо дело, не купить. Месяц мамочку родненькую уговаривал мне его связать. Сам за пряжей в „Гостинке“ очередь выстоял километровую. Зная меня - это подвиг! За джинсами для суперважного первого свидания, за мясом в голодную горбачёвскую годину да за первыми „фирменными“ духами для молодой жены - вот, пожалуй, и все мои близкие взаимоотношения с длинными очередями за всю свою жизнь. За водкой я, понятное дело, опускаю…
Так вот, шарф, накануне мамочкой подаренный, ещё на мне. Я его как раз сейчас разматываю и в гардероб сдаю. Со всем барахлом своим заодно.
Букет:
Ура! Мы в приличном месте. Мы тоже как бы важные и солидные гости. Галантно рассаживаем девчонок и садимся сами. Чего, собственно, на красоту вокруг таращиться - не для того вроде через весь город пёрлись. Чинно и вальяжно идём к барной стойке, на разведку.
- Матка боска!
Чуть позже в моей истории появятся поляки, поэтому я заранее по-польски, не пугайтесь - подготавливаю вас. Ну и язык разминаю. А на самом деле я возопил не так, хоть и близко по смыслу. Ну, скажем…
- Пресвятая богородица! Какая подстава!
Эрудита нашего мы не побили только лишь благодаря одному обстоятельству. Нет, то что он лепетал виноватым голосом - „Я же и сам не знал! Ну, пацаны... “ - это не в счёт.
На пороге стоял дюжий вышибала и немигающим взором смотрел на нас - вот, пожалуй, что разрядило наши агрессивные эмоции.
А вот и не угадали, что в баре только на валюту продавали. Нет, всё по честному, на рубли. „Изысканное“ по разнообразию меню в виде картонных карточек-ценников на пластмассовых ножках щедро предлагало нам на выбор два напитка, подобающих нашему случаю, то есть иными словами - алкогольных.
Сухое вино по трёшке за бутылку: наценка, конечно, крутая, но вполне по карману.
Так это ведь опять ненавистный кислый „сушняк“ - давись им теперь, давай!
Второй напиток - это да! Мужской, крепкий, благородный! Коньяк, пять звёздочек. В магазине не найдёшь. Но цена!
- Такие что, бывают?!
Двадцать пять за бутылку! Больше половины стипендии. Треть, к примеру, зарплаты нашей институтской библиотекарши.
Из закусок - шоколад. Чёрный, горький, дорогой. Гадость!
- Может, ну его? В магазин по-быстрому и в парадняк, на газетке?
- Ты чё, офонарел! С нами бабы! И у Гали, так некстати, день рождения…
- Ух ты! Точно ведь!..
Скидываемся, вздыхаем... Или нет - сначала вздыхаем, потом скидываемся? Не важно. Берём на всех несколько бутылок сухенького и шоколадку. Мы ведь все экономим, не забывайте. А если бы и не „экономили“, то, всё равно, у кого, скажите, рука поднимется вместо, положим, простенького, но все-же велосипеда купить махонькую коричневую бутылочку неведомого вкуса? Впрочем, судя по цене, вкус должен быть обалденным, из ряда, что называется, вон.
Галку мы поздравляли? Не помню. Должно быть, поздравляли - мы ведь по этому поводу собрались. Это же логично. И не сбивайте меня!
Вы следите, следите - сейчас многие себя узнавать начнут...
- Может, хоть попробуем буржуйского пойла? - неуверенно спросил кто-то, когда небольшая дешёвая „батарея“ на наших столиках опустела.
- Ну, если только по пятьдесят?
- А там меньше не наливают? - с надеждой поинтересовался самый трезвый.
Наиболее отчаянные попробовали.
- Ну как?
- Умереть, не встать! Ради этого стоило родиться.
А разве могли они сказать по-другому, подумайте! Деньги уже ушли - их не вернуть. Обидно.
Тогда попробовали остальные. Неудобно лохом-то сидеть в кругу „посвящённых“. Дерьмо дерьмом, скажу я вам. Точнее, как дерьмо? Не хуже того, нашего, обычного коньяка, за „аж восемь двенадцать!“, на который взрослые и то раскошеливались только по самым великим семейным торжествам. Но и не лучше! Ничуть.
Однако джинн из бутылки уже выпущен, красная сигнальная ракета - „к атаке“ - взмыла в небо.
Скинулись снова. Уже на коньяк. Что мы, чмошники какие-нибудь, кислятиной давиться!
Потом, как говорится, „первый - пошёл“. Кто-то раскошелился на свою, личную, бутылку. Нет, конечно, на всех.
- Я угощаю! Гуляй, рванина!
Потом нашёлся второй „нувориш“. За ним третий. Я купил бутылку последним, когда первые девчонки уже потянулись к выходу. Быть может, я был самым жадным. Может. А может, благоразумным. А может, я уже тогда начал копить на хорошую гитару, не помню. Факт остаётся фактом: тормоза отказали даже у меня и я проставился. Последним из парней. А девушки, конечно, в косметике будущей себя не обделили. Заначили. Или, может, они просто пить ещё по молодости не умели - не дошли до нашей кондиции.
Приятное тепло:
Поляки? Какие поляки? Ах, да, я обещал поляков! Были поляки. Ещё задолго до „моей“ бутылки были, задолго до бегства девушек; пока нам всем, дружным и сплочённым, было очень хорошо вместе, в уютных бархатных стенах.
Были с нами рядом и америкосы, и другая всякая немчура, но я запомнил поляков. И немудрено: о чём с этими янками и фрицами базарить? Они, дурни, по-русски ни бум-бум. „Раша карашо!“. А наш школьный багаж иноземных наречий, сами знаете, каков! Это вы сейчас понимаете, зачем вам английский. Да и то не факт: я не раз видел соотечественников, настоящих искусников, на чистейшем русском мате объяснявших тамошним барменам и портье, в чём именно их проблемы. Но тогда, за „железным занавесом“ мы не могли даже представить себе более бесполезного предмета. Вот, разве что, „Информатика и основы программирования“.
Гляньте только, как оно обернулось! Я специальность свою „благородную“ позабыл, а за компьютером - как „чайник“ - день деньской сижу и с американцами по Скайпу байки травлю. Кабы знать...
В общем, с „фирмачами“ разговор не заладился. После „хау-дую-ду“ и „гитлер-капут“ мы с глупыми улыбками разошлись по своим углам. Иное дело поляки. Они ж наши, родные! Их в школе учили целых две родины любить. Свою, само собой, и общую - Советский Союз. Нас, то есть, кормильцев.
Я сначала так и подумал, когда Вовку от поляков оттаскивал. Решил, он им за нашу Родину морды бьёт. Мол, слишком сильно они нас, кормильцев, объедают. И Генка рядом тоже кулаками, как молотами, машет.
- Из солидарности. - орёт.
Оказалось, вовсе не из солидарности с Вовкой, а из-за „Солидарности“. Паны, вроде как, по Генкиным словам, за „Солидарность“; а „Солидарность“, в свою очередь, против Советского Союза. А мы, дескать, за Советский Союз любого на лоскуты порежем.
Ну а я, как выпью, на удивление добрым становлюсь. Кот Леопольд из мультика - помните?
Что такое „Солидарность“ я понимаю смутно. Я газет не читаю. Но из „папиных“ новостей по телевизору до моего подсознания иногда действительно доносилось: что-то там в Польше неспокойно, какая-то солидарность бастует. Да, думаю, непорядок.
- Панове, как же так? - ласково, но строго вопрошаю я. - Как можно? Мы вас из пасти Гитлера вытащили!
- Нет, нет, добже пан, так не можно, это они не поняли! Мы очень любим Советский Союз!
- Так жахнем тогда, панове, за Советский Союз и международную солидарность трудящихся?
- Жахнем, так. - дружно кивают головами панове, не зная пока, на что соглашаются - жаргону русскому их в школе не обучали.
Они на всё согласны, лишь бы морду не били.
Мы и жахнули. По нашему, по-русски, с размахом... За их, правда, счёт. А что, сколько уже можно Союзу всех прихлебателей из Варшавского договора в одностороннем порядке кормить-поить? Пусть тоже проставляются - ишь!
Я ведь тебе, мил друг, отчего про поляков начал рассказывать? Они, признаться, к моей любимой истории нифига отношения не имеют. Так, для антуража, думаешь? Или чтоб ты мне успел побольше в бокальчик добавить? Нет, не так. Я ведь с тобой не просто так, от неча делать лясы точу. Я как просветитель с тобой, назидательно. А просветитель, он что? Он свет в массы, дурында, он - истину! Философия - слыхал? Хочу, чтоб ты тоже проникся. Мне поляк такую штуку сказал - я на всю жизнь „завис“. Гениальное-то, действительно - просто. Вот оно, на ладони!
Уже и Польша давно не такая, и совдепии в природе не существует, а „постулат“ пана … - как его там? - по сию пору сверлит мне мозг, при одном лишь взгляде на сытые рожи за дубовыми дверьми кабинетов.
Паны хорошие попались, задушевные. Когда задушевность беседы дошла до стадии „мир-дружба-жвачка“ и „ты меня уважаешь?“, один приобнял меня и задышал мне в ухо доверительно:
- Смотри, пан. У вас страна богатая, так?
- Так.
- А люди-то почему такие бедные?
- Мы не б…
- Проше, пан, не перебивай!.. У нас, в Польше, наоборот. Страна бедная, всем вокруг должна. А люди богатые... Так вот, скажи мне, пан, ответь, чья страна на самом деле богаче?
Сука! Ну почему он прав?! Какой-то хренов пшпшмановский меня, советского студента, за пояс заткнул. Дьявол, а ведь точно прав пшек, на все сто прав. Какой бы ни была богатой и счастливой страна - не „индуцируется“ такое счастье и богатство автоматически на каждого жителя. Наоборот, настоящее, большое, вселенское богатство и счастье должно складываться из крохотных, микроскопических счастий и довольства миллионов песчинок, молекул, атомов, эту вселенную составляющих. Не поймут этого короли - не будет успеха в их королевстве. И любви верноподданной не будет. Никогда...
Блаженство:
- Парень! Парень! - кто-то трясёт меня за плечо, - Ну ты и нажрался, придурок!
С трудом поднимаю налившуюся свинцом башку, пытаюсь сфокусироваться на непонятном объекте, доставляющем мне беспокойство. Вышибала, мать его!
- Нну? Тте чё нада?
- Дома спать будешь! Вали давай! - вышибала пробует оторвать моё безжизненное туловище от стула, наклоняясь прямо через стол, уставленный пустой посудой. Посуда возмущённо звенит. Похоже, она на моей стороне.
- Эй, уважаемый, не трогай его! Это со мной. - ещё один защитник откуда-то нарисовался.
Да, точно, а чего это я, собственно? Нас же много! Сейчас только свистну - мы так этого вышибалу уделаем! Оглядываюсь: ничего не пойму - кто все эти люди?! Ни одной знакомой физиономии...
- Давай, забирай свою хронь и топайте подобру-поздорову, пока я ментов не вызвал.
- Ладно, ладно, уважаемый - всё пучком, мы уходим...
Димочка, родное сердце! Наш пацифист. Нет, он и вправду пацифист. Среди всех молодёжных течений он выбрал самое мирное. Не знаю, почему - то ли пацифистские убеждения велели, то ли он сам по натуре такой отзывчивый - только он один из всех остался. Специально, понимаете! Чтоб за мной, слегка „уставшим“ и сомлевшим последить и, если что, проводить. А я с ним и не знаком ещё толком. Как-то я его, слегка странного на мой взгляд, сторонился.
Дима молодец. Он не форсирует события, не выказывает никакого раздражения, он терпеливо ждёт. Дождался, пока я оденусь в гардеробе. Подождал окончания моей содержательной беседы с урной на каменных ступенях у входа в бар. Спокойно стоял у каждого куста, за который я заходил в поисках уединения. Сидел на скамейке и курил одну за одной, когда я прилёг отдохнуть у деревянного строительного забора за автобусной остановкой.
Первый раз я услышал его голос, когда уже сидел в автобусе. Но что-то странное было в его словах и интонациях. Какая-то дикая агрессия. Так добрые знакомые не прощаются. В чем дело?
- Пустите! Вы не имеете права! Он со мной! Я сам его отвезу! Тогда и меня вяжите, фараоны! Товарищи, что же это делается?! Да скажите же вы им!
Разлепляю глаза. Два дюжих молодца руками и ногами отбрыкиваются от взбешённого пацифиста Димы, пытаясь выпихнуть его из автобуса.
Как я сюда попал? Почувствовал только, как какая-то неведомая сила оторвала меня от земли и устремила вверх, к небесам. Потом - шмяк, и тишина. Потом Дима заорал, как резаный...
Навожу резкость: что за странный автобус? Какой номер? Без окон и с одной дверью. Именно её и пытается взять приступом Дима, а эти двое в сером его не пускают.
Ба, да это же менты! Едрить-колотить, я что, в „хмелеуборочной“?! Это так она выглядит изнутри?
Я протрезвел в один момент! Друзья мои, я вам верно говорю: хотите быстро протрезветь - надо сильно испугаться. Ну, хоть с пятого этажа спрыгните, что ли…
- Пустите, дяденьки! Ну пожалуйста, я сам дойду!
- Сиди, пьянь!..
Сижу…
Истома:
Я сижу в большом помещении, окрашенном светлой краской. Недалеко от меня стол. За столом сидит человек в форме и заполняет какие-то бумаги. Иногда он бросает скупые фразы-вопросы небритым личностям синюшного вида, то и дело меняющимся за его столом. Затем личности бесследно исчезают за таинственной железной дверью. Когда дверь на секунду распахивается, чтобы проглотить очередную жертву, за ней слышны дикие крики и глухие удары. То и дело человек в форме отрывает глаза от бумаг и смотрит в мою сторону. Мне никак не понять, чем наполнен его взгляд: любопытством, жалостью, хищным азартом или ненавистью. Похоже, он не наполнен ничем. Глаза, как две серые оловянные безжизненные пуговицы. Приходит моя очередь. Человек в форме не зовёт меня и столу. Человек в форме сам подходит ко мне. Садится на лавку рядом. Раскрывает большой зелёный журнал.
- Документы есть?
Ах, лучше бы я их потерял! Но я чувствую, как толстая пачка давит мне в левый сосок под карманом пиджака. Боже, почему ты не сделал так, чтобы я всё потерял, пока валялся под забором?! Дурак, зачем тебе ещё и паспорт сегодня понадобился, и зачётка? Студенческого мало? Идиот!
- Нету...
Зачем я соврал?! Сейчас обыщут - совсем худо будет. Побьют! Как пить дать побьют!
- Учишься?
- Учусь, товарищ милиционер...
Так, за дикцией следи. Это последний шанс. Сейчас поймут, что ты не пьяный. Вдруг сжалится, а? Боженька!
- Я так и подумал... Фу-уф, где-ж ты набрался так? Приличный вроде мальчик. Хоть самому закусывай. - Человек в форме помахал ладонью перед носом, - Коньячок?
- У старосты день рождения...
На жалость, на жалость дави! Господи, только маме с папой не сообщайте! Позор какой! Лучше пусть побьют!
- Фамилия? - человек приготовился писать.
- С... С... Смирнов.- вспомнил я, наконец, фамилию друга Славика.
На что я надеюсь?
- Имя-отчество?
- Вячеслав…
Мля, а какое у него отчество? Выбрал, тоже, имечко! Следи за дикцией!
- Э-э-э... Вячеславович.
Мудак! Дикция! Иваныч надо было! Зачем я это? Сейчас обыщут!
- Где учишься?
Зараза! Чего говорить? Они ведь в институт сообщат. Су-у-ука-а! А если отчислят?
За ночлег в вытрезвителе в ту пору полагалось неминуемое отчисление. Но наверняка я это выяснил много позже.
Армия... Отпраздновал, мля, день рожденьица...
- Адрес? - человек в форме изучающе посмотрел мне в глаза, - Хотя, погоди-ка, парень...
В его бесстрастных глазах впервые что-то мелькнуло. Какая-то искра.
Он уселся за свой стол и нажал какую-то кнопку.
- Богданов, посиди за меня минутку, - сказал он вошедшему ефрейтору, - Мне с пареньком надо на пару слов.
Он вытолкнул меня за дверь. Не за ту, что недавно поглотила всех небритых помятых мужиков - за другую. За огромной бронированной дверью с глазком и амбразурой шелестел чёрный лес. Воля! У меня засосало под ложечкой. Что это? Расстрел при попытке к бегству? Я такое в кино видел. Сейчас скажет - беги, сука!..
- Деньги есть?
- Ннне понял?
-Деньги, говорю, не все пропил?
- Нет, нет, как же, вот, вот! - я судорожно выпотрошил все свои карманы.
- Негусто, - с сомнением протянул человек в форме, разглядывая в свете тусклого наддверного фонаря рваную трёшку и пересчитывая мелочь.
Сердце моё сжалось в крохотную недвижную точку.
- Ладно,- наконец решился человек в форме, - так и быть.
Сердце вновь ожило и заходило в утроенном темпе.
Человек сгрёб мелочь, оставив в моей взмокшей ладошке несколько самых мелких монеток. Душа-человек!
- Беги, сука!..
Я в школе сотку из тринадцати не выбегал. Здесь я бежал так, что лучшие спринтеры с Ямайки оставались далеко за моей спиной и плакали мне вослед, размазывая солёные ямайские слезы по чёрным ямайским щекам. Я не просто бежал. Я бешеным зайцем петлял по едва освещённой луной аллее. Ветки хлестали меня, грозя лишить меня зрения. Я ждал выстрела в спину. Я не мог видеть, как равнодушно и медленно, с лёгким скрипом закрылась бронированная дверь за моей спиной. Я не слышал окончания фразы: „... и чтоб я тебя больше здесь не видел!“. Я убегал от преследования. Я спасал свою жизнь.
Вконец запыхавшись, я остановился. Куда дальше? Где я? Вокруг чернота, темень, мрак кромешный.
- Как у того ямайца в заднице!
Даже Луна скрылась в облаках. Я вдруг услышал странный шорох в кустах. Кожей почувствовал взгляд сотен глаз из черноты дремучего колдовского леса. Мурашки. Мириады мурашек по моей спине. И холодная-прехолодная струйка пота меж лопатками. Ужас обуял меня! Я глянул назад и увидел едва различимый свет фонаря. И я снова побежал.
Я побежал ... обратно.
Гулкий металлический грохот разбудил окрестных ворон и белок. Я барабанил по огромной двери вытрезвителя кулаками и каблуками. Думаю, такого удивления человек в форме не испытывал за всю свою долгую милицейскую карьеру. Он всякое повидал на своём посту. Но такого! Чтоб люди во вверенное ему заведение сами просились?! Да не просто просились - ломились с криками, воплями и соплями! Может, его в дурку? Благо, тут недалеко.
- Дяденька! Дяденька! Где мы? Скажите!
Нет, пожалуй, вменяемый пока. Ужас в глазах неподдельный.
- Спокойно, парень! Вон туда, видишь - Светлановская площадь. Топай через парк по этой аллее, как раз упрёшься.
- Спасибо, дяденька! - всхлипываю я в ответ.
Бреду по аллее, плачу. Нет, ребята, я не от страха плачу. И не от радости. И не от горя. Ну как же? Вы что, пьяными ни разу не бывали? Я ни от чего плачу. Просто так. У меня „отходняк“ начинается.
А вот сейчас - засекайте время - метров через сто я обнаружу, что мой шарф - помните, я говорил, чтоб вы им полюбовались в гардеробе? - мой расчудесный длинный-предлинный, красивый-прекрасивый, тёплый-претёплый, подаренный мне два дня назад моей добрейшей распрекраснейшей мамулечкой шарф исчез.
Вот теперь ты прав. Теперь я плачу от обиды. Мне так себя жалко. Я такой бедный-несчастный!
А ещё я мудак! Распоследний козел! Ну как ты мог потерять шарф! Мамочкин подарок. Пьянь подзаборная! Правильно, тебя надо в армию, а там - под трибунал и расстрелять!
Вот в таком „бодром“ расположении духа я вышел, наконец, к людям. Вернее, людей я не замечал абсолютно. Мне казалось, город вымер. Я один среди каменных стен. Взорвалась нейтронная бомба, обещанная американцами, и улицы опустели. Я посмотрел на часы: пол-одиннадцатого всего! Где все?! Я принялся ждать свой трамвай. Странно, они должны достаточно часто ходить в это время. Чтобы скоротать время, я придумывая себе различные занятия. Сторож в техникуме напротив, наверное, угорал со смеху, наблюдая за странным долговязым юношей на опустевшей, позабытой всем миром трамвайной остановке. То он зайдёт в телефонную будку и корчит рожи, расплющивая губы и нос о стекло, то пытается вскарабкаться на будку сверху, то сядет на корточки, то ляжет, то примется скакать на одной ножке. А то вдруг найдёт камень и швыряет им через дорогу.
- Это уже не шутки! Этак он мне стекло высадит. Может, в милицию?
Но юноша уже не опасен. Он с размаху хлопает себе по лбу и со всех ног бежит за угол, на соседний проспект.
- Придурок, мозги пропил! Как я мог забыть! Тут трамвайные пути вот уж год как чинят! Батя говорил, ветераны уже все редакционные телефоны оборвали во всех газетах. Иные до обкома дошли! И маме на работу приходится на полчаса раньше выходить.
Успеть бы теперь на автобус. Ух ты, двенадцать без пяти!
Только я остановился немного перевести дух - глядь, автобус из-за угла. Номер? Мой! Догоню, ничего. Всего метров триста до остановки.
Вот вы говорите, чувство полёта, чувство полёта. Ах, это волшебное чувство полёта!..
Фигня, ничего такого я не испытал. После того, как мои ноги оторвались от поверхности, я очнулся снова только на земле. Фаза полёта прошла мимо моего сознания. А вот потом блаженство - да! Я лежал в дорожной пыли и блаженно улыбался. Я вам больше скажу: я улыбался самой широкой и идиотской из своих улыбок. Потом я заржал, как сумасшедший. Хорошо, что улицы пусты и никто меня не видит. Меня не видит даже сторож, оставшийся за углом. Он бы точно вызвал „дурку“, увидев своего недавнего знакомца юношу, катающегося в грязи и орущего дурным голосом:
- Да! Да! Ура!
Вы поняли?
Точно - шарф нашёлся! Он обнаружился в рукаве плаща, когда я попытался опереться на руку и подняться с земли. Ну да - я ведь так и сдаю обычно вещи в гардероб. Шапку и шарф в рукав - очень удобно. Но как можно было не заметить такую гору шерсти в рукаве, когда одевался, ума не приложу!
Нет, я не буду жаловаться на строителей, которые „забыли“ закопать трубу под землю. Подумаешь, я ведь сам не заметил этого почти метрового препятствия на своём пути. Ни трубы в темноте не заметил, ни мостков через неё. Вон какие - аккуратные, широкие, со ступеньками и перилами удобными! Сам виноват!
- А вот и автобус. Я же говорил, что ещё один наверняка пойдёт!
Исполненный счастья от обретения потерянного было навеки шарфа, я заснул, едва моя голова коснулась спинки впереди стоящего кресла.
Как вы понимаете, мои приключения не могли закончиться так просто. Мне ведь совсем не надо было ехать до самого автобусного кольца. Мне раньше надо было выходить. А водитель, редиска, разбудил меня только на конечной. Хорошо ещё в парк не увёз, и на том спасибо!
До дома пешком. А что делать!
Ключ в замок. Тс-с-с…
Главное, тихонечко, на цыпочках, едва дыша... Сейчас собака ещё хвостом колотить начнёт и визжать в голос от радости - точно родителей разбудит.
Нет. Не разбудила...
Они сами на пороге уже стояли!
- Мы всё знаем. Как ты мог?!
- Что мог? Я же говорил, что задержусь на дне рождения... - отчаянно пытаюсь я спасти свою шкуру.
- Как же так надо упиться, чтоб в вытрезвитель попасть! Как ты оттуда сбежал, кстати?- гнут свою линию родители.
- Какой вытрезвитель, вы чё? Мам, пап? Вот он я, здесь, с вами.
- Не отпирайся! Негодяй! Нам твой одногруппник позвонил, всё рассказал...
Гром среди ясного неба!
Хана, думаю... Как сказал бы неуловимый разведчик Штирлиц, этого предвидеть не мог никто. Дима? Добрый, заботливый Дима? Сдал с потрохами!
- Да вы что, пап, мам? Он пошутил. Розыгрыш, понимаете?
- Да как ты смеешь! Такими вещами разве шутят? Посреди ночи? Шуточки? У меня чуть сердце не остановилось.
- Ма, ну он у нас прибабахнутый слегка. А я ему вчера списать не дал, вот он обиделся. Чокнутый, понимаешь?
Здесь надо идти до конца. Тут не вытрезвитель. Терять уже нечего. В самом худшем случае меня ждёт небольшая взбучка и лишение сладкого.
- Нет, я слышал его голос. Он так взволнован был! Таким тоном не врут.
- Пап, ну он у нас артист. В самодеятельности участвует.
- Нет, я хочу с ним поговорить. Дай мне его телефон.
- Ну откуда у меня его телефон?!
Я театрально развёл руками и вздохнул. Впервые за последние три часа я сказал правду.
Вы бы знали, как это приятно - говорить правду, друзья!..
Согласитесь, гениальная фраза для финала? Для любого, не только в моей истории. Берите, пользуйтесь - дарю.
Но свою историю я не могу завершить такими шикарными словами. Иначе вы не узнаете, что случилось на следующий день.
Наутро я встал не сразу. Родители ушли рано, и я позволил себе немного понежиться в постели. Для того что я задумал не обязательно было рано вставать. Занятия в институте до трёх часов - куда спешить? Когда мозг перестал гудеть и вращаться в орбите черепной коробки, я спокойно встал, не торопясь умылся, почистил зубы, со вкусом выпил горячего кофе и поехал в институт. Я не брал с собой конспектов. К чему? Я успею только к окончанию последней пары.
Цель была другая.
Набить морду Диме...
Мой дорогой читатель! Я намеренно не ставлю в этом месте точку. Предоставлю тебе самому додумать развязку. По своему собственному вкусу. Побил ли я Диму? Или, глядя в его честные и чистые глаза, понял, что он действовал из самых лучших побуждений? Или я вообще в тот день в институт не успел? Тебе решать.
А моя история закончилась. И закончу я её, пожалуй, той самой фразой, которую чуть было сгоряча кому-то не подарил.
Вы бы только знали, дорогие мои, как это приятно - говорить правду!..
Послевкусие:
Коньяк я, кстати, только совсем недавно смог снова употреблять. Вкусная штука, доложу я вам! А до этого лет пятнадцать даже близко к коньяку не подходил. На дух не переносил!