Были у нас ещё такие Иван Никанорович и Галина Васильевна. Вообще-то когда-то их фамилия была Бухарины, но после опалы однофамильца, они перекрестились в Бухаловых, что с одной стороны, тогда было логично, но сейчас воспринималось как фарс. Про Бухарина в семидесятые как-то позабылось, а про бухло помнили все.
Парочка была пропитана коммунистическими идеалами, как хорошо выпеченный бисквит отменным ромом.
Не знаю, что в них было самым отвратительным, может быть то, что в семь утра, бывшая пионервожатая Галина Васильевна, с морщинистой шеей и куриными лапками, играла на балконе с помощью горна побудку. Ей, не слишком ритмично вторил на барабане, ещё более кракелюровый Иван Никанорович.
Ровно через полчаса музыканты, глубоко профессиональные, внушающими уважение и опасение звуками играли из приёмника «Дзинтарс» Гимн Советского Союза.
Жили наши пламенные патриоты на втором этаже и как-то с помощью башенных кранов затащили себе на балкон, огромные и тяжеленные бюсты Ленина и Сталина. Впрочем, Иосифа Виссарионовича им запретила ЖЭКовская комиссия, по жалобе 80 процентов жильцов.
Но наши пламенные патриоты не растерялись и где-то нашли ещё более значительного Карла Маркса. Побудку по утрам им тоже играть запретили, но передаваемый советским радио Гимн Советского Союза отменить не смогли. К несчастью Иван Никанорович взял в своё время много призов в клубе «Юный техник» и сумел усовершенствовать колонки «Дзинтарса» до уровня лучшей западной рок-аппаратуры. Естественно по всем Великим Советским Праздником вывешивались огромные знамена с узорно заточенными клинками. Знамёна рдели воспалённо-алым цветом, словно солнце из фильма «Неуловимые мстители».
Маркс и Ленин были жалкой верхушкой коммунистического айсберга...
В один прекрасный день балкон Бухаловых, расположенный прямо на втором этаже, над тётей Като, рухнул. Первыми прибежала туда наша отроческая компания, коммунистов не было дома, а тётя Като была на своей спермограммной работе.
Мы увидели, гипсовые обломки, про которые, писал А.Галич, но это мы узнали позже. Помимо пресловутых гипсовых обрубков, там лежали кубки, выданные неизвестно кому и непонятно за что, и красно-золотые треугольные вымпелы, разного достоинства, судя по качеству ткани. Пока вызывали Жэковскую комиссию и милицию, я успела спереть домой огромную гипсовую кисть, вероятно от женщины с веслом.
Наконец все официальные службы появились и обнесли все традиционной колючей проволокой. Появились рыдающие коммунисты и охающая тетушка Като:
- О мой сад! Мой прекрасный сад!
Хотя никакого сада у неё не было, а погибли только тополицы, распускающие аллергический пух, который тётя Като, равно как и все двуногие и четвероногие нашего дома ненавидели. Единственная польза была от тополиного пуха: его можно поджигать, и он горел красивыми зигзагами.
Кто-то был должен осуществлять починку балкона, и райком выделил старым пламенным коммунистам большую часть суммы.
Тетушка же Като в первую же ночь наняла за три бутылки коньяка башенный кран, который перевёз неподъёмный бюст Карла Маркса к её троюродному брату куда-то под Лобню. Дело в том, что Маркс был очень похож на его, троюродного брата Като, покойного отца. Этот троюродный брат Автандил Шалвович усовершенствовал Маркса и покрасил его огненно-рыжей краской, ну не всего конечно, а только растительность. Карл Маркс превратился в вылитого Шалву Беридзе. И гордо высился где-то под Лобней и даже нравился местным жителям. Таблички Автандил не ставил и в личности бюста народ путался. Среди интеллигенции гуляла версия, что это Волошин или Хемингуэй.
Бухаловым же пришлось ставить на балкон более облегченные символы, кажется из пенопласта.
9 Дедушка и Бабушка
Служа проводником, в том самом спецсоставе,
Дед видимо, любил холопский свой удел.
И говорил: «Душа Хозяина простая!
Я редьку тёр ЕМУ, - ОН с постным маслом ел...»
На доводы, что зять был узником Гулага,
Дед сумрачно сопел: «Ну, было, знать, за что!».
Мой папа предъявлял медальку «За Отвагу».
Дед радовался: « Вишь! РазобралИсь потом!»
Рассказывал ещё, как Сталин всех холопов,
Послал возить зерно в блокадный Ленинград...
Ах, в винном так смешно тугою дверью хлопать!
Себе он водку брал, мне жёлтый лимонад.
Пивной ларёк стоял меж зарослей крапивных,
Как славно скучный рубль на мелочь обменять.
«Ты бабушке скажи, что ТОЛЬКО КРУЖКУ ПИВА!
Пирожное - за мной». Он подкупал меня.
Я радостно врала, безе съедая с хрустом.
Но вдохновенно как! Я верила - придёт
Господь, таким, как дед, грехи всегда отпустит,
За злой лакейский хлеб, за хрупкий невский лёд.
*
Я водку с ним пила. Дней так за пять до смерти.
Вдруг блёклый дедов взгляд стал жёстким как металл.
И он тогда сказал: «Уже готов поверить,
Что кровь лилась рекой. Что всё он, падла, знал...»
Бабушка.
«Если в жизни что-то, сколько и стоит -
Это лес!». Влекома мыслью простою,
Моя бабушка с пустошей и строек,
Приносила разные деревья.
Примечает. Нежно в памяти копит,
Чтоб потом переселить кучно, оптом.
( Памятуя про Господень опыт,-
Не сажала фруктовые деревья)
Где деревья – там конечно и птицы.
Им положено по веткам гнездиться.
В орнитохрущобы превратиться
Суждено было бабкиным деревьям.
Умерла когда бабушка, то сразу
Наступила осень. И заказан
Был молебен деревами. И лязгал
Дождь, в кору стекали слезы как стразы -
Плакали берёзы, клёны, вязы,
На рябинах рдели ягоды-язвы.
Скорбь гудела в сердцевинах разных...
Поняла я тогда – душа и разум. Есть у бабкиных друзей-деревьев.
10 ПОМОЩНИК
Конечно, был у нас в доме свой сумасшедший. Сейчас я могу его диагностировать как среднесохранного имбецила, если бы не его последний поступок. А впрочем...
Румяный, кудрявый, похожий не на тридцатилетнего мужчину, а на пупса. Звали его Игорь Помощник. Понимать он всё понимал, но молчал. Он постоянно стремился быть полезным всем. Если тётка шла на помойку, он ласково выхватывал ведро. Мужики что-то привезли, разгружают. Игорёк уже тут как тут – пособляет. И песочницу детскую помогал делать, и деревья с моей бабушкой всегда сажал и сумки особам женского пола до дверей подносил и всё совершенно бескорыстно, молча с лучезарной улыбкой.
Но больше всего обожал развешивать бельё. Тогда принято было на улицах бельё сушить. Как-то одна тётка другой говорит:
– Ну, чего ты его подпускаешь к тазу-то? Неизвестно ещё, где он этими руками ковырялся и когда мыл их в последний раз!
Игорь услышал, достал носовой белоснежный платочек. (Тетя Нюра, мать его платочки ему из старого постельного белья делала и вообще содержала сына, чуть ли не в стерильности) аккуратно обтёр ладошки, и показал их, чистенькие и розовые недоверчивой тётке. Той явно стыдно стало.
Появлялся он во дворе обычно часам к девяти. То заборчик подправит, то в помойку, брошенную кем-то, пустую, папиросную пачку отнесет, и сразу домой – руки мыть. И всё молча, с улыбкой своей очаровательной. Я никогда после не встречала в жизни настолько обаятельного олигофрена, хотя повидать мне их пришлось немало.
Иногда мать разрешала погулять ему вне двора, дорогу назад он всегда находил и возвращался вовремя.
Возвращается он однажды важный-преважный, а на поводке ведёт маленькую белую собачку.
Тётя Нюра ахает и спрашивает:
– Что это, Игоряша? – Надеясь, что сын ответит жестами, или скажет примитивное: «Гав! Гав!».
А Игорь вдруг говорит:
– Мама! Это собака породы шпиц, зовут его Берген. Шпицберген это архипелаг такой на севере, мы с Бергеном уезжаем туда уголь добывать.
Тётю Нюру чуть инфаркт не хватил. А Игорь действительно через некоторое время туда уехал, вместе со шпицем. Кто их туда пристроил? Может, Господь помог?
Тётя Нюра, чтобы занять себя чем-то стала шить кукол-берегинь... Они с пустым туловищем и с пустыми рукавами. Туловище такое, чтоб на вертикальное полено посадить было можно, а рукава, если не завяжешь – забеременеешь, если завяжешь – тут уж никакие противозачаточные средства не нужны. А ещё таких кукол продавать нельзя: грех, только дарить! Весь наш дом тётя Нюра постепенно такими берегинями обеспечила, поэтому незапланированных беременностей у нас существенно поубавилось.
А Игорь не писал ей, он ведь неграмотным был, в детском интернате сказали: «необучаемый»...
Но сердце материнское чувствовало, что всё у Игоряши хорошо.
11 Оленька
Ах, множество в детстве периодов разных,
Не вспомнить их наперечёт...
Период немыслимых устных рассказов
У нас начинался в тот год.
Ну, что-то там про мушкетёров, пиратов.
Дерьмо в анекдотах тупых.
Но главное - ужасы. Красные пятна,
Троллейбус-убийца - упырь.
У Оленьки локоны, рюши и банты,
Лазурные глазки горят.
У Оленьки - голос, похожий на бархат.
Истории, как шоколад.
Любили красотки Изольды и Жанны,
Богатых и сильных самцов...
Тогда еще не было дамских романов.
Она нас кормила сырцом.
Никто и не ведал, что папа у Ольки
Испытывал жаркую страсть,
Как в дочкиных байках, не меньше нисколько.
И мама её сорвалась.
С тех пор тётю Риту не видели трезвой.
Соседки внушали: «Уймись!»
Угар изумрудный шикарных шартрезов
Растил в ней нелепую мысль.
А Ольга, бежала к соседям рыдая,
Кричала, что мама убьёт.
Её утешали, давали ей чая,
Домой отправляли её.
Но план тёти Риты кустится и зреет.
Соседки внушают: «Остынь!».
В глазах у мамаши гремучая зелень
От змия, шартреза, тоски.
Бутылку, ещё непустую, нашарив,
На краешке самом стола,
Стянула на шее у доченьки шарфик,
Чтоб память о Нём умерла.
Доныне все эти Изольды и Жанны,
От страсти нездешней кричат.
Основоположницей сладкого жанра,
Я Олю считаю сейчас.
12 ЗАПОРОЖЕЦ.
Дядя Паша Сердюк, владелец роскошного по габаритам гаража и прикрытого брезентом инвалидного запорожца, бесконечно доверял заботу о своём горбыле Ярику, одному из многодетной семьи алкоголиков Курошлёповых.
За машиной, пусть даже редко использовавшейся, нужен был уход и Ярик с удовольствием предавался этому интеллектуальному занятию. В школу он ходил редко, другие сферы человеческой деятельности казались ему скучными и бессмысленными, поэтому времени для «Запорожца» ему хватало. Было у него правда ещё одно хобби, но оно как-то не находило развития и в сущности было гораздо менее интересным: Ярик был влюблён в меня. На внешность он прямо скажем, был не принц. Приземистый, длиннорукий, с короткими колесообразными ногами. Помимо того на лице у него цвели гнойные прыщи, и удивительно некрасиво расположенные веснушки. На самом огромном из деревьев, посаженной моей бабушкой берёзе, он высоко-высоко начертал перочинным ножом «Катька+Ярик = Любовь» Акт, надо сказать совершенно бессмысленный, так как с земли надпись видно не было. А на вершину берёзы лазали очень нечасто.
В тот год, в школе меня выбрали председателем совета отряда и дали мне и моим подчинённым первое задание: собрать металлолом. Металлолом это Вам не макулатура... Не походишь по квартиркам, выманивая стопки газет и журналов. Наши ребята честно обошли округу, но улов был унизительно небогат.
И тут я решилась, подойти к Ярику, как всегда, копавшемуся в дяди Пашином «Запорожце». И кокетливо, как мне казалось, поигрывая бёдрами, объяснила ситуацию. Ярик оказался вовсе небескорыстен в своей любви. Он потребовал за тяжёленькие металлические детали «Запорожца» три поцелуя. Я ощутила себя какой-то алчной принцессой из полузабытой сказки. В той сказке принцесса дала согласие, я сделала то же самое. То есть я, наверное, первый и последний раз в жизни согласилась на проституцию, скорее общественно-полезную, даже можно сказать политическую.
Теоретически я знала про поцелуи взасос и куда более неприглядные тайны лет эдак с пяти. В хрущобских кварталах это был едва ли не первый шаг в жизнь взрослых.
Но то, что мне описывали подруги, вызывало стойкий рвотный рефлекс.
Но делать было нечего, самое страшное, что Ярик настаивал на поцелуях авансом.
«А вдруг обманет?» - думала я
Отступать было поздно. Я представила себя Павкой Корчагиным, Зоей Космодемьянской и всей командой молодогвардейцев одновременно, и ринулась в бой.
Процесс оказался ещё отвратительней, чем мне его описывали. Слюни, языки, отвратительная луковая вонь из Ярикова рта. Мне показалось, что прошла вечность, но и она, к счастью кончилась.
Ярик организовал нескольких мальчишек из нашего класса, благо дядя Паша был в санатории, остальным же прохожим и даже дяди Пашиной жене было на все наплевать. Металлические, детали инвалидного автомобиля, основательно попорченные наёмными мальчиками с молотками и кувалдами, потихоньку перекочевали к нашей кучке металла у школы.
Потом Ярик замаскировал всё под брезентом досками и прочим хламом из необъятного дяди Пашиного гаража.
В общем, класс наш занял первое место. А вкус славы для меня ещё долго пах луком и запущенным кариесом.
Потом вернулся дядя Паша и вывел всех на чистую воду... Те, детали, что не смогли спасти, пришлось покупать нашим родителям. К чести Ярика он меня не выдал в качестве организатора.
Где-то полгода Ярик всё-таки ещё лелеял любовь ко мне, но, осознав бесперспективность, стал гулять с моей подружкой Маринкой, той самой, что привязывала брата Вовика к батарее, что видно пошло ему (братику) на пользу и как я уже говорила, стал он впоследствии известным банкиром