Самое странное, что я не мог вспомнить, зачем же я к нему приехал. Но это дело десятое, с профессором никогда не знаешь, то ли он тебя позвал, то ли ты сам к нему пришёл…
Его лаборатория располагалась на юго-западе Москвы, в одном из старинных зданий «под снос», прямо рядом с развалинами архаичного метрополитена. Он не был богатым человеком, но его известности могли позавидовать даже нобелевские лауреаты. На государственные субсидии ему был выделен весь первый и второй этажи этого старого здания.
Я стоял перед обшарпанной дверью странной конструкции, без электронного замка с небольшой нажимной ручкой и сейфовым замком. Цифры на щитке бежали как бешеные… что ж, это может значить, что он дома и занят, либо одно из его изобретений не было выключено.
Палец лёг на кнопку звонка ещё раз. За дверью раздалась мелодичная трель какой-то птицы. И опять тишина. Да уж, ну и обстановочка в этом доме… Серая полуобвалившаяся лестница, пустая шахта лифта со жжёной кнопкой вызова. Зеркальная синеватая краска, некогда элегантно скрывавшая ужасные серые стены, сейчас мелкой пылью покрывала пол и ужасно скрипела под ногами.
Господи, да что же это я? Какого чёрта забыл в этом захолустье, почти в самом центре трущоб. Стою на пороге одного из величайших гениев и чего-то жду, да он, небось, уехал на саммит в Брюссель и пробудет там ещё уйму времени.
Я уже развернулся и начал спускаться по лестнице, пытаясь унять румянец стеснения, внезапно нахлынувший на щёки, когда в дверь с той стороны кто-то ударился. Потом раздалась возня, внутри двери щёлкнул невидимый механизм и она медленно отворилась.
На пороге, весь покрытый испариной, красный, как после пробежки, но, тем не менее, элегантный как никогда, высился профессор Эрик Перинсон. Его величественная фигура с зачёсанным набок пробором, даже в домашнем махровом халате выглядела настолько внушительно, что я невольно склонил голову.
-Заходи, Дий, - сказал он сдавленным голосом, - прости за ожидание, это моя вина.
Он слегка отодвинулся, пропуская меня вперёд и закрыл за мной дверь. Я погрузился в его лабораторию-жилище. Это место несло в себе такую гамму запахов, начиная от озона и заканчивая чем-то несусветно-неописуемым, что некоторое время я стоял будто оглушённый, ожидая, когда несчастные рецепторы немного адаптируются.
-Добрый день, профессор, - выдавил я, наконец, - Простите за незваный визит…
-Тише, Дий, - он прервал меня резким движением руки и рукавом стёр с лица пот, - Это я тебя позвал и сейчас хочу извиниться, что это получилось именно таким образом. Но я просто не мог держать это в себе.
Профессор вынул из широкого рукава сигару и закусил её, задумчиво почёсывая подбородок. Он был явно чем-то озадачен, восхищён и… напуган. Я никогда не видел этого кроткого, широкоплечего гения в таком виде.
-Это касается моих последних изысканий в области биологи и генетики…, - он резко пересёк комнату по диагонали и снова задумчиво замолчал.
-Профессор, с вами всё в порядке? – я внезапно подумал, что он сильно пьян. И понял, что никогда до этого момента не видел его испуганным. Что-то тут не так.
-Да. Более чем в порядке, - он вернулся ко мне и успокаивающе положил руку на плечо. Лёгкая тень улыбки пробежала по его лицу, - Прости, если напугал тебя, я всё ещё не совсем отошёл. Но теперь, кажется, уже лучше.
Он жестом пригласил меня пройти вглубь квартиры. Коридор был завален каким-то весьма потрёпанного вида осциллографами, старинными мониторами и измерительными приборами, которых я никогда не видел тут раньше. Мы прошли мимо вечно закрытой комнаты, и дошли до части коридора, которая была аккуратно обклеена синими обоями.
Винтовая лестница вела к пролому в потолке, который появился тут несколько лет назад, после неудачного эксперимента с антиматерией. В некоторых местах края скруглённой дыры всё ещё были чёрными от копоти. Мы неспешно поднялись по лестнице на кухню, всё это время профессор задумчиво покусывал сигару.
Современная чай-машина быстро заварила нам две большие кружки ароматного бергамотового чая, и профессор пригласил меня сесть на стул. Сам он ещё некоторое время хлопотал вокруг, выкладывая на стол различные лакомства, потом вздохнул и опустился на жёсткий деревянный стул.
-Я тебя позвал сюда, друг мой, - он вынул изо рта сигару и положил её рядом с чашкой. Теперь профессор выглядел именно таким, каким я его знал – величественный, мудрый и сильный человек, без искры сомнения в глазах, - чтобы рассказать о своём случайном открытии.
Я отпил ароматного чая и заглянул в его небесно-голубые глаза, которые смотрели куда-то в пространство. Он, видимо, сам не заметил как взял из корзинки на столе хлебную палочку и вставил её в рот вместо сигары.
-Занимаясь исследованиями в области микроорганеллологии, я наткнулся на очень странный феномен, который начала принял за ошибку в схеме моих приборов. Но даже после проверки показателей на точнейших аппаратах, которые можно достать на нашей планете… - он с хрустом перекусил палочку и удивлённо уставился на отвалившийся кончик и осыпавшиеся крошки, - В общем, ошибок не было. Позволь мне рассказать, как всё было.
Я в очередной раз изучал строение ядра клетки сердечной мышцы, ожидая, когда начнётся транскрипция на выбранном мною участке ДНК. Но время шло, а процесс всё не начинался. Решив несколько ускорить процесс, я насильно разделил участок ДНК на две части – одну оставил свободно плавать в цитоплазме, вторую же зафиксировал перед камерой микроскопа.
Вооружившись простейшим лазером, я решил попробовать, а не получится ли зафиксировать различные нуклеотиды с его помощью. Всё что произошло после этого – результат нескольких моих неаккуратных действий в прошлом. Занимаясь починкой своего стереофона, я выложил один из динамиков на стол, и его провод упал на контактный провод обратной связи лазера. Позже, капля раскалённого железа упала на пересечение проводов и спаяла их.
И каково же было моё удивление, когда проводя лазером по развороченному участку ДНК, я услышал… музыку!
-Музыку, - я аж слегка подавился, точнее, пустил чай носом.
-Да-да! – он лихорадочно покачал головой и одним глотком осушил кружку. – Я тоже сначала не поверил своим ушам! Но, как я уже тебе сказал, я провёл точнейшие анализы, которые показали, что да – на ДНК записана музыка.
-Очуметь, - я чуть не подпрыгнул от возбуждения. И первая мысль, которая прогремела у меня в голове – КОНЦЕРТЫ!
-Да-да, мальчик мой! Ты можешь это себе представить, в основе нашей с тобой жизни, в основе любой жизни на этой планете лежит музыка! Причём она очень и очень необычная. – Он вскочил и схватил меня за руку, я в очередной раз чуть не подавился чаем. – Пойдём, скорее я дам тебе послушать!
Он сорвался с места, вытаскивая меня за собой. Я никогда бы не подумал, что этот человек может себя так вести. Мы вихрем слетели на первый этаж, он, не оборачиваясь, всё сильнее стискивая мою кисть.
-Честно говоря, когда ты пришёл, я как раз занимался прослушиванием записи, которую сделал днём ранее. Но, поверь мне, ты меня поймёшь, когда услышишь это!
Мы ворвались в лабораторию, где стояло три больших удобных, бардовых кресла, которых тут раньше никогда не стояло. Стены были увешаны странными фотографиями и рисунками, пол был идеально чистым, ни пылинки, ни следа. Длинные, белоснежные столы, уставленные красивым блестящим оборудованием, стояли, казалось, в абсолютном беспорядке, но всё было подчинено чёткой логике и нуждам профессора.
Кресла располагались вокруг небольшого стеклянного столика со стереофоном на нём. Профессор усадил меня в одно кресло, сам сел в соседнее и прикрыл глаза, как будто сосредотачиваясь.
-Молодой человек, приготовьтесь услышать нечто… это перевернёт ваше представление о культуре и искусстве, - он мотнул головой и аккуратно надавил на голографическую кнопку.
Несколько секунд во встроенных в спинки кресел динамиках слышался только шум статики, что очень необычно для современных стереофонов. Потом я почувствовал, как всё моё тело наливается свинцом – такое ощущение было у меня лишь однажды, когда я летал на истребителе Соловей, ещё служа в армии. Тело в прямом смысле испытывало сильные перегрузки!
Я чувствовал как бетонная плита легла мне на грудь, и судорожно выдохнул, пытаясь приподняться, но мышцы отказались мне подчиняться. Из динамиков послышалась странная последовательность звуков, вызвавшая во мне волну паники! Я чувствовал, что вот-вот задохнусь под неимоверной тяжестью собственного тела!
Но вдруг всё кончилось. Я услышал мерную мелодию, необычной красоты! Её звуки ласкали мой слух и заставляли весь организм погрузиться в океан блаженства. Моё тело терзали чувства, которые я никогда в жизни не испытывал. Их невозможно сравнить ни с чем. Я ощущал, как каждая клеточка моего тела трепещет в такт странной, едва различимой мелодии.
Не смотря на то, что звук был односложным – просто звук пищащего динамика, мне он показался прекрасней Баха, Гайдна и Моцарта! Она буквально лилась в мои уши наполняя мозг радужными видениями и заставляя тело ощущать такое, что… у меня даже слов не хватает описать эти чувства и эмоции, которые возникли во мне во время прослушивания этой мелодии.
Комната медленно поплыла, изображение перед глазами обесцветилось, а потом взорвалось в хороводе цветных видений. Я почувствовал что ещё немного и сознание не выдержит… как раз в этот момент динамик тихонечко пискнул и музыка оборвалась.
Я тяжело дышал, как после пробежки на длинную дистанцию, глаза заливал пот, рубашка прилипла к мокрой спине. Всё тело конвульсивно содрогнулось – я ощутил, что снова могу двигать руками и ногами. Но не стал этого делать. Я лежал, наслаждаясь прекрасными ощущениями.
-Ну как тебе? – спросил профессор Перинсон.
-Очень даже, - через силу выдавил я. – Только участочек в самом начале – это какое-то насилие над организмом.
-К сожалению, объяснить это я могу лишь тем, что участок ДНК известный как промотор содержит в себе странную последовательность нуклеотидов, которая и вызывает эти ощущения… Почему – точно не знаю, - он вытер пот со лба, - Но согласись, остальная часть достойна того, чтобы послушать её хотя бы единожды!
-Не то слово, - вяло сказал я. Странное чувство, как будто после глубокого сна, проникло во всё моё тело. Было так приятно просто дышать с закрытыми глазами. Но я всё же нашёл в себе силы промямлить, - Эрик, ты всё время говоришь, ДНК, ДНК, но ни разу не сказал, чьё это ДНК.
-Ах это, - он вынул из рукава сигару и сунул её в угол рта, - Я выудил её из листа герани моей благоверной. Как ты умаешь, у моего открытия есть будущее?
-Ещё бы, - силы хлынули в моё тело как из рога изобилия. Исчезла усталость, и голова моментально прояснилась. Я уже прокручивал последовательность своих действий после того, как за мной захлопнется дверь квартиры профессора, - Я думаю, ты очень правильно поступил, позвав меня. Кто-нибудь ещё знает про это… эту… музыку?
-Нет, - он лениво покачал головой, - Я не был до конца уверен, безопасна ли эта штука, так что сначала прослушал сам, а тебя позвал – потому что, случись что со мной, ты бы непременно спохватился. О, кстати, - он улыбнулся, наклонился вперёд и взял со стола кусок голубоватой бумаги, исписанной убористым почерком. Пробежал по записке глазами, ещё раз улыбнулся и, скомкав листок, поджёг его, прикурив от пламени сигару.
-Что это за записка?
-Да так, - он положил горящую бумагу в стеклянную пепельницу и хмыкнул, - Ты же меня знаешь, я всегда остерегаюсь своих экспериментов.
Спустя полчаса мы стояли около двери и жали друг другу руки. Я пообещал позвонить ему, а он пообещал мне поработать над звуком своей музыки, чтобы она звучала поразнообразнее. Уже почти выйдя из лаборатории, я оглянулся – мне послышалось, что профессор позвал меня, но тот лишь задумчиво хмыкнул в бородку, устремив взгляд куда-то в сторону.
Я проследил за взглядом, но увидел лишь окно в той комнате, где мы с ним только что наслаждались музыкой ДНК. Окно как окно – начисто вымытое с белоснежным подоконником, на котором стоял пустой цветочный горшок.
Зал откровенно волновался. Людей собралось не многим более двух сотен. Импровизированный концертный зал в здании кафе Зеркальное в центре Москвы просто не позволил вместить больше желающих. Плотные ряды мягких кресел приняли в себя избранных гостей, кандидатуры которых отбирали лично мы с профессором.
Памятуя о тех ощущениях, что испытывает организм при прослушивании такой музыки, мне пришлось отвалить немаленькую сумму, чтобы оборудовать этот зал большими креслами, которые бы приняли безвольные тела слушателей. Все были предупреждены, что то, что они услышат, скорее всего, сначала вызовет панику, и лишь потом истинное эстетическое удовольствие
Люди были взволнованы сразу несколькими обстоятельствами: во-первых, после того как кресла были расставлены, места не осталось ни для оркестра, ни даже для какой-либо сцены, что не могло не фрустрировать. Ну и, во-вторых, стены были покрашены в весёленький пёстрый цвет, что могло означать лишь отсутствие проекционных экранов, а низкий потолок исключал и гололитические картинки.
Но я понимал, что как только оживут динамики в креслах, обстановка измениться. Профессор очень долго возился с каждым креслом, проверяя крепления динамиков, чтобы каждый получил равную порцию музыки. Помню, как он мне сказал, когда мы с ним помогали монтировать последний ряд кресел:
-На самом деле, все эти динамики – полнейшая фикция, - он кряхтел, закручивая последнюю гайку, - Нет, они, естественно, передают звуки… Но, достаточно было прикрепить один большой динамик к потолку, чтобы создать необходимый эффект.
-Ну, я так и подумал, что у одного динамика вполне хватит мощи, чтобы огласить весь зал, - я пнул крепление ногой, проверяя его надёжность.
-А, мальчик мой, - гайка сбилась с резьбы и он безуспешно пытался её скрутить обратно, - ты ничего не понимаешь. Этот звук… он только внешне похож на музыку. Те ощущения, что возникают в организме – это, как я полагаю, реакция самих клеток на вибрацию. Нам просто несказанно повезло, что эта вибрация оказалась в слышимом спектре.
И теперь я стоял и наблюдал, как волнение кругами расходится по нашим слушателям. До начала представления оставалось каких-то пять минут и мы все ждали. Но, на самом деле, ждали мы министра культуры, который был невероятно польщён, лично получив приглашение от профессора Перинсона.
Его место – единственное пустовало в самом первом ряду. Хотя в нашем случае, место в рядах не имело ни малейшего значения, но я воспользовался этой старой традицией, чтобы хоть немножко отыграть потраченные средства.
Профессор сейчас находился в небольшой комнатке за спиной у зала – там, где обычно располагался пульт диджея. Обычная аппаратура не могла воспроизвести его музыку, поэтому понадобилась целая гравигазель, чтобы довезти необходимые приборы. Он колдовал над своим первым произведением почти месяц, подчищая помехи, удаляя ненужные куски. Но, чтобы он не делал, избавиться от звуков промотора не получилось.
Наконец, двери зала захлопнулись – внутрь вошёл министр культуры и, дружелюбно улыбаясь, проследовал на своё место. Слушатели даже как-то притихли, словно сам вид министра внушал им доверие и спокойствие. Профессор показался из небольшого слухового окна и показал мне большой палец – сейчас начнётся. Я вышел из своего убежища за барной стойкой и улыбнулся толпе:
-Дорогие друзья! – все моментально умолкли, повернув головы в мою сторону, - Я рад, что вы все сегодня присутствуете в этом зале. То, что вы сегодня услышите, почувствуете и увидите, до вас ощущали только двое – я и многоуважаемый профессор Эрик Перинсон. Он долго шёл к этому открытию и теперь, представляет вам своё гениальное произведение – «Песнь Герани». Пожалуйста, расслабьтесь, мы начинаем.
Я почувствовал тяжесть в теле и понял, что профессор уже включил музыку. Я увидел как резко изменились лица у наших слушателей. Нервозность сменилась удивлением, удивление – страхом. Ноги переставали меня слушаться, и я почувствовал, что ещё секунда и тело плюхнется на пол, как мешок с картошкой. Стараясь не терять дружественную улыбку на лице (хотя люди в зале уже совершенно на меня не смотрели) я со всех сил направил своё тело в сторону дверей.
Только ощутив щекой холод пола я понял, что успешно вырвался из зала. Дверь сама закрылась, изолировав меня от «Песни Герани». На лбу пульсировала и наливалась шишка, видимо, я нехило приложился к полу, а может быть и к стене. Хорошо хоть, что без крови.
Я заглянул в окно и увидел экстаз двух сотен человек. Они крючились в креслах с лицами полными блаженства и восторга. Некоторые сползали на пол, министр культуры плакал, нет, рыдал огромными слезами. Это было просто нечто. Как хорошо, что в зале нет камер наблюдения, а то вечером был бы полный интернет забавных роликов.
Меня ещё немного шатало от удара, когда я поднимался по лестнице в служебное помещение. Там, развалившись в удобном, подвижном кресле-гамаке, сидел виновник этой «песни». Он смотрел на агонизирующую толпу и улыбался.
-Спасибо тебе, друг мой! – сказал он, едва я открыл дверь. – Если бы не твоя помощь, я бы так и не решился собрать этот зал, а уж тем более, не догадался бы позвать Свиридова.
-Зачем ты включил музыку, пока я ещё находился там? – я не злился, мне просто было интересно.
-О, прости меня, ради Бога! – он обернулся и его глаза увеличились, когда он увидел мою физиономию. Тут же выпрыгнув из своего гамака, он достал из настенной аптечки подушку с гелем, переломил её и протянул мне. Ледяной гель очень приятно лёг на выросшую шишку. – Просто я поставил программу автоматического запуска и совершенно об этом забыл. А когда началась музыка, меня отвлёк управляющий.
Мы ещё долго сидели и беседовали, пока слушатели катались в экстазе. Я предложил на будущее оборудовать кресла привязными ремнями, как на гоночных болидах, чтобы люди не сползали на пол, как несколько несчастных. Профессор со мной согласился.
Наконец, стереофон щёлкнул, возвещая конец «Песни Герани». В зале раздались усталые вскрики. Люди приходили в себя и со слезами на глазах делились с соседями ощущениями. Другие молча полусидели полулежали с закрытыми глазами или смотрели в потолок.
Я бросил подушку с гелем на пол, схватил профессора за рукав и потащил вниз. Он упирался, говоря какую-то ерунду, что он не хочет огласки, не хочет славы, но я-то знал, что это всё глупости. Через три минуты он перестал сопротивляться и мы распахнули двери зала.
Люди как будто только этого и ждали. Нам в уши ударила жуткая акустическая волна аплодисментов, криков и свиста. Люди вскакивали со своих мест, некоторые бежали к нам. Министр культуры, поправляя галстук и улыбаясь так широко, как позволял его рот, медленно шёл в нашу сторону.
Вот так мы получили доступ ко всем концертным площадкам Москвы. А после месяца непрерывного гастролирования и всей Европы. Нам присылали запросы из Нью-Йорка и Токио. Дважды мы летали через океан и проводили по месяцу в США, Канаде и странах Южной Америки.
Потом были бесконечные гастроли по Азии и Африке. В каждой стране нас встречали с плакатами и дикими криками. Специально для нас сооружались стадионы, оборудованные необходимыми креслами и динамиками. И мы ни разу не использовали одной и той же записи. К каждой стране, профессор готовил новую композицию. Мы использовали ДНК дуба, кошачьей мяты, бактерий, даже вируса. Потом перешли на животных – сначала были рыбы, потом рептилии.
И с каждой новой симфонией профессор становился всё мрачнее и мрачнее. Что-то его беспокоило и откровенно пугало. Но когда я пытался выяснить, что же, он улыбался и уходил от ответа. Но самое ужасное случилось перед концертом в Мадриде, когда Перинсон составлял симфонию, которую назвал «Писк лабораторной мыши».
Он по долгу запирался в предоставленной правительством лаборатории и творил там свою музыку, почти не показываясь. Не смотря на то, что он попросил его не беспокоить, на третий день мне, всё же, стало за него тревожно и, после ужина я вознамерился нанести ему визит.
Комната оказалась не заперта, так что я вошёл в неё без проблем. И первое же что меня удивило, изумило – это тишина, которая стояла в довольно тесном помещении. Ещё два дня назад тут стоял такой дикий писк от кучи лабораторных мышей (профессор всегда искал самый «интересный», насыщенный участок ДНК, потому брал множество проб). Но сейчас, клетки стояли на местах, но были пусты. Я недоуменно осматривал их, одну за другой – никаких следов белых мышек, лишь полные еды кормушки и поилки, припорошенные каким-то серо-красным порошком.
-Геннадий, что ты тут делаешь, - услышал я раздражённый голос профессора. Сколько себя помню, он не называл меня полным именем… значит, что-то и вправду было не так.
-Эрик, я зашёл тебя проведать, - я обернулся к нему и увидел осунувшееся, обтянутое пергаментного цвета кожей, лицо. – С тобой что-то творится и я не мог этого не заметить!
-Со мной всё отлично. – Он обошёл меня и отстранил от клеток, - Никак не могу найти участок достаточно богатый экзонами. Пожалуйста, оставь меня ещё на денёк, я же не прошу многого.
-А что ты сделал со всеми этими мышами? – я пытался ему сопротивляться, но он деликатно, но очень напористо, выталкивал меня за двери.
-Я их всех использовал. Прости, - он выпихал меня за дверь и хлопнул ей, договорив фразу уже из-за закрытой двери, - зайди ко мне завтра, а то же время.
На следующий день, ровно в то же время, я ждал рядом с его комнатой. Из-за двери раздавалось какое-то хрюканье и покашливание. Я постучал.
-Сейчас, - раздалось из-за двери и звуки стихли. Когда я увидел лицо профессора, я его не узнал. Это снова был тот самый человек, к которому я пришёл несколько лет назад – красивый, элегантный, с румяными, достаточно пухлыми щеками. Он улыбался. На нём был костюм непривычного фиолетового цвета, который, казалось, добавлял ему лишних килограмм десять весу. – Привет Гий, заходи, я тебе кое-что покажу.
Он завёл меня внутрь и показал на второй такой же костюм, висящий на вешалке.
-Это, - объявил он, подняв вверх указательный палец, - костюм защиты от вибраций! Именно над ним я работал последние несколько недель. Он полностью поглощает звуки нашей музыки и не позволяет телу своевольничать. Давай же, быстрее, надень, я тебе покажу.
Я, подгоняемый профессором, прямо в брюках и рубашке, влез в этот комбинезон, который через секунду осел по фигуре, стал очень удобным. Я постучал по его гладкой поверхности, она гулко отозвалась.
Профессор заулыбался и щёклнул стереофон. Приготовившись к уже привычным противным ощущениям, я сгруппировался, но… она не зазвучала. Я повернулся к профессору и удивлённо уставился на него.
-Вы не включили стереофон? – спросил я. Но он отрицательно покачал головой и что-то проговорил, одними губами. Я переспросил и опёрся о стол, случайно задев стальную кружку. Она беззвучно опустилась на пол. Мои глаза стали ещё шире и профессор выключил стереофон. В уши резко ударил звук его смеха.
-Вижу, ты удивлён, мальчик мой, - он потыкал пальцем в воротник, - Костюм состоит из специального пластика, который полностью поглощает вибрации, а в воротнике установлены генераторы случайных колебаний, которые, ощущая специфический, не слышимый уху тембр нашей музыки, включаются, огораживая голову носящего костюм человека ото всех звуков – как бетонная стена на пути у света.
-Здорово, - только и смог сказать я, - но зачем это?
-Ха, мальчик мой! – Он схватил со стола письмо и помахал им у меня перед носом. – Мы переходим на следующий уровень! Теперь нашу музыку будет играть симфонический оркестр! Я уже даже перевёл некоторые части «мышиного писка» на язык скрипки и духовых!
С этого момента наши концерты стали ещё популярнее. Я никогда раньше не видел такого огромного количества людей на стадионах. Радиостанции и телестудии наперебой покупали у нас права на воспроизведение. Вскоре в продажу стали поступать телевизоры и радиоприёмники, способные принимать и воспроизводить нашу музыку.
Мы вернулись в Москву, и профессор задумал величайшее произведение из всех, что он когда-либо делал (его собственные слова). Он обратил моё внимание на факт, который я никогда сознательно не отмечал, но, проанализировав его слова, понял, что так оно и есть.
Чем ближе сходство ДНК, музыку которой мы играем с человеческой, тем большее удовольствие получают слушатели. И я сразу понял, что же он хочет сделать.
-Я назову её… «Последняя Симфония», - сказал он, протыкая палец маленьким железным крокодилом, - Это будет не коротенькая песенка и не получасовой марафон, но полноценная, двух, а то и трёхчасовая симфония! Я включу в неё и промотор и терминатор и все экзональные зоны! Может быть даже, вставлю небольшую спокойную увертюру из интронов!
Я видел, как его глаза горели огнём. И я понимал, что это действительно будет, величайшее из всех произведений искусства, когда-либо написанных человеком.
Это был отличный, солнечный день. Огромный стадион-Колизей, который был виден из окон моего небоскрёба за несколько часов до начала представления был заполнен людьми до предела. Все сидели и обсуждали предстоящее прослушивание. На всей планете стоял жуткий ажиотаж вокруг этого произведения.
Профессор оказался на редкость щедр, продав права на трансляцию всем желающим за какие-то гроши. Но, это было его дело, его детище, и мне лезть туда не хотелось.
А хуже всего было то, что в этот знаменательный день я проснулся со страшной головной болью и высоченной температурой. Уговаривая свой организм продержаться хотя бы некоторое время, я помылся и уже начал одеваться для выхода, когда понял, что ни на какой концерт я не попадаю.
Я немедленно схватился за телефон и позвонил профессору, сообщив о своей болезни. Мне показалось, что он был не слишком удивлён этим известием и посоветовал мне посмотреть трансляцию в прямом эфире, на любом канале. Он пожелал мне удачи и бросил трубки, не дождавшись ответа. Но я не был на него в обиде – я представлял, какого ему сейчас.
Я бессильно плюхнулся в кровать и включил телевизор. Нда. Профессор не соврал, сказав, что трансляцию можно будет увидеть на любом канале. Их можно было даже не переключать. На всех была одна и та же картинка – огромный стадион-Колизей, до краёв наполненный ревущей в предвкушении толпой.
На дне стадиона настраивались музыканты, по площадям бегали техники, устанавливая гигантские усилители и динамики так, чтобы слышно было на самых высоких ярусах. Весь персонал носил фиолетовые комбинезоны, чтобы не попадать посреди увертюры.
Периодически в эфире на небольшом боковом экране вспыхивали выпуски новостей, в которых сообщалось о том, что вся планета сидит перед голубыми экранами, или, прильнув к динамикам радиоприёмников и ожидает начала «Последней Симфорнии». Показывали главные мировые столицы и их огромные стадионы, забитые звуковоспроизводящей аппаратурой и толпами слушателей.
Летучие камеры заглядывали в окна домов – и везде видели одно и то же – ожидание. Я готов поклясться, что его можно было потрогать прямо в воздухе!
И вот, началось. Звуки увертюры, не такие как обычно – тихие, скромные, словно мурчащие сорвались с сотни музыкальных инструментов в центре стадиона-Колизея. Я уже начал ощущать содрогание мышц ног, когда свет в комнате моргнул и выключился, погрузив меня в кромешную темноту.
От нахлынувшего на меня разочарования я выругался так витьевато, что даже сам не очень понял, что сказал. Весь небоскрёб погрузился в кромешную тьму и тишину. Я слышал, как в соседней квартире о стенку разлетелась бутылка, а может быть, она даже прилетела в телевизор.
Но разум быстро подсказал мне, что теряю я не много – профессор всё равно даст мне послушать свою симфонию, не сейчас, так позже. Вместо этого я взял свой мощный полевой бинокль (кстати, тоже прихваченный из армии), и уставился на стадион.
Я увидел волны, расходящиеся по толпе – люди получали самое огромное удовольствие в их жизни! Я жадно, с завистью смотрел на их довольные лица, хотя мне была видна лишь ничтожная часть стадиона, я понимал, что такие же чувства испытывают и все остальные.
Невольно я погрузился в тревожный сон – кромешная тьма всегда на меня так действует. И проснулся я лишь, когда мощная стоваттная лампочка загорелась у меня над головой. Глянув на часы, я схватился за пульт – ещё можно было успеть услышать последние несколько секунд прекрасной музыки!
И когда изображение выплыло на экран, когда динамики ожили… Я услышал последние звуки симфонии, величественные, прекрасные и… ужасные.
Я очнулся с сильнейшей головной болью, такой, которую не испытывал никогда в своей жизни. Всё тело покрылось багрянцем синяка, язык распух, перед глазами плыло. По телевизору тихо крутился рекламный ролик. На улице ярился рассвет, красивый, красно-бурый, я такого никогда не видел.
А самым необычным оказалась тишина, на которую не был способен современный мегаполис. Я медленно встал, пытаясь собраться с мыслями – что же могло произойти со мной, с городом, а может быть и с миром?
Я решил посмотреть телевизор, может быть покажут какие-нибудь новости. Но, после часа переключения каналов, по которым сплошным потоком транслировалась реклама, я понял, что это бесполезно. Выпив два стакана воды с аспирином и тонизирующий напиток, я оделся с намерением посетить лабораторию профессора – получить ответы на свои вопросы.
Ветер свободно гулял по пустынным улицам, гоняя по земле красноватый песок со странным металлическим привкусом. На дорогах не было ни машин, ни автобусов, поэтому я без каких либо проблем или пробок доехал до лаборатории.
Дверь оказалась открыта, что было совершенно непохоже на профессора. В коридоре было пусто, убрано и ужасно чисто. В комнате, где располагалось оборудование, всё оказалось диаметрально противоположно. Всё оборудование было побито, изуродовано и обращено в прах. Не тронут был лишь столик, на котором лежала небольшая записка на голубенько бумаге.
«Дорогой друг! Если вы читаете эти строки, значит, я уже мёртв, как и мертва основная часть населения. Мне очень жаль, что пришлось так поступить, но иного выбора у меня не было. Наше общество, общество потребителей и идиотов, озабоченных лишь своими кошельками и животами, оно осквернено и проклято. Моя «Последняя Симфония» - это Всемирный Потоп нашего времени. Я заметил странную особенность нашей музыки – когда она играет, существа, ДНК которых легли в основу пропадают. Точнее, их клетки начинают деградировать и исчезать, сворачиваясь в странные клубки. Я не знаю, как это происходит и почему, но, такова действительность. Друг мой! Я оставляю вам всё своё состояние и некоторые идеи, как улучшить общество, вы найдёте их на моём ноутбуке, что лежит на столе на кухне. А пока… Прощайте, новый Адам. Ваш на веки Эрик Перинсон».
Я нашёл его висящим в аккуратной петле на винтовой лестнице, ведущей на второй этаж. Аккуратно вынув его и положив на пол, я поднялся на второй этаж и взял ноутбук. Утро встретило меня приятным, тёплым ветерком и ярким солнечным светом. На улицах было тихо и спокойно.
Маэстро сыграл свою Последнюю Симфонию…