садовой голове моей земли? –
там январями коченеют в холоде,
а летом задыхаются в пыли;
то цедят в чашки кипяток из краников,
то брызжут в споре бранью, охамев,
и рыжий кремль квадратным чёрствым пряником
лежит в низине, а не на холме.
Там срубленные в парке липы старые
приказывают молодым расти.
Дойти домой пешком, борясь с усталостью,
быстрей, чем на трамвае дотрястись
мимо убогих, временем овеянных,
по пояс в землю вогнанных хибар,
запомнивших Демида Антюфеева,
а может, и гиреевских татар.
Там брендом стал герой лесковской повести,
испортивший английский раритет.
Он, впрочем, не пропил остатки совести,
выведывая западный секрет.
А ныне, открывая ночью летнею
окно во двор – крепись и будь готов
послушать, как горланят дурь последнюю
поддатые потомки казюков.
Там берега Упы, Воронки, Тулицы
сплошным ковром покрыл домашний сор.
Там в сотне метров от центральной улицы –
колонки, и крапива, и забор.
Бедняк-хозяин, словно пёс испуганный,
облает грозно, выйдя на крыльцо;
а у тулячек нос обычно пуговкой,
и круглое щекастое лицо.
Там правят бал умом и сердцем бедные,
раздувшиеся мелкие божки.
О них дудят исправно в трубы медные
и в дудки, и в сопелки, и в рожки.
Там за пивком азартно спорят парии,
как будто наверху учтут их бред,
чем лучше престарелого агрария
назначенный конструктор-военпред.
Недавнего студенческого прошлого
воссоздан фон. О ком ещё не пел? –
о драмактёрах, выходками пошлыми
со сцены потрафляющих толпе?
О девочках-филфаковках, играющих
в поэзию и чувства на века,
а к выпуску супруга выбирающих
по должности и недрам кошелька?
Плохой кулик, покинувший гнездовище,
поддавшийся чужому миражу,
я на болото брошенное всё ещё
без умиленья ложного гляжу
отсюда – где вода бежит по желобу,
а не стоит, проваливаясь в сон,
отсюда – где не верят слёзным жалобам,
и не глядят сочувственно вдогон.
И только оказавшись ненамеренно
проездом там, где юность прозевал,
я вдруг замру и вслушаюсь растерянно,
едва оставив за спиной вокзал;
как будто старый друг, раскрыв объятия,
меня окликнул, в прошлое маня.
Как держишь ты ещё меня, проклятая,
кондовая, хорошая моя!