и уму перед силой пришлось потесниться,
мир держался на пастырских грубых речах,
на холодном железе и мощной деснице.
В те суровые дни никого не спасал
ни солид золотой, ни закон бесхребетный.
Каждый был своему господину вассал,
добровольно прикованный цепью обета.
И на этих цепях перебросив свой мост
над потоками крови к монаршим наградам,
вы, дворяне, орлами из каменных гнёзд
в цепких лапах держали и веси, и грады.
Но скажите, сеньоры – сомнение есть –
чародеи меча и волшебники лютни,
как у вас пресловутая верность и честь
сочеталась с разгулом бессовестных трутней?
Вы спешили на мессу средь белого дня,
а ночами тайком поклонялись Астарте.
Вы, с единственной дамой помолвку храня,
от крестьянок и прачек плодили бастардов.
Но зато среди адского пекла пустынь,
на тяжёлом и неотвратимом галопе,
как вонзались вы клином в ряды сарацин,
насадив по две туши на длинные копья!
А на званом пиру, осушив в три глотка
добрый кубок хозяйский, и спев серенаду,
торопились поднять паутинку платка
и терялись под женским смеющимся взглядом.
Всё меняется в мире, и вот, наконец,
перед троном поднявшись с колен понемногу,
осмелевший, отъевшийся, крепкий купец
вас толкнул на обочину с торной дороги.
Над конфузом заржали наживы рабы,
приподняв свои морды на миг от корыта.
Ваша спесь изумлённо взвилась на дыбы –
и тельцу золотому легла под копыта.