К вопросу о правомерности термина «эмигрантская литература» (Памфлет)

Да и самый гамбургский счет находится не на балансе одноименного банка Единой Европы, тем более не в государстве Германии, но - в конвенционально организованном виртуалитете писательского сообщества! Поле или пространство искусства неделимо по национальной, тем паче - территориальной прописке, хотя оно и неоднородно, ибо и самые авторы разнятся по дарованию своему и его реализации, известности (добавлю скрипя сердцем), что уже несет отпечаток информированности, суетности, просто случая и просто произвола... Конечно, когда речь заходит об источниках финансирования, то без денег, как известно, не обойтись и они справно выполняют, свою роль, порою - грязную, по определению. Но к собственно литературе, как процессу творчества, это имеет куда меньшее отношение, чем к вещам (произведениям), в которых опредмечиваются сущностные силы человека, художника, творца. И с такой высоты смотреть через эмигрантский или зауженный по последней моде национальный микроскоп на дележ и «опись, протокол, сдал, принял» отдельных участков и фрагментов литературы как-то не к лицу и не по эполетам. Посему перед тем, как без сожаления отринуть эмигрантскую составляющую литературного процесса, последняя пара-тройка замечаний, после которых возьмусь за наиболее интересующий меня срез.
Условно сталкивая промеж собой результирующую часть эмигрантской литературы и идеальный массив литературных текстов, замечу, что  последним материальная фиксация в нотации необходима не более, чем шахматная доска и комплект фигур квалифицированному игроку. Одноглазый васюкинский любитель, равно блондин-брюнет в третьем ряду - дело другое и им туповатое оружие нужно не меньше, чем дубина питекантропу. Вот эти игрочишки из третьего ряда и разряда достойно репрезентируют собою эмигрантских писателей, и никакие лекции и статьи не изменят соотношения сил, пока они не станут «просто» литераторами, не претендуя на титул «эмигрантских», «быть притчей на устах у всех». Небо и подземелье! Так недолго возвыситься и до пресловутых званий «чемпион» улицы, «рекордсмен» квартала или «президент» литературного кружка, разыгрывая мировое первенство промеж своих.
Одновременно их объединяет опасение перед шпигулинским призраком «человека с улицы» - срывающего «благотворительный бал в пользу гувернанток и литературную кадриль»: а что, если он, о ужас - графоман? себя-то они за профессионалов почитают! или того пуще, окажется интереснее их самих? Хотя даже знаменитому шукшинскому правдоискателю Н.Н.Князеву было бы ясно, что именно ему принадлежит и помещение, где они выступают, и воздух, которым они дышат!
Бывает, они устраивают творческие вечера под надуманными предлогами. Спасибо, конечно, за поэзию, вернее, ее организацию, без которой почти не обойтись! Но разве поэзия нуждается в подобных предлогах вообще? а самые поэты? Они чем провинились перед организаторами, что комплектуют по  профессиональному признаку? Кавычу потому как это деется едва ли не в святой простоте, что сродни известно чему! Вот и являются неизбалованной публике новоявленные клоны обитателей острова доктора Моро  «поэты-библиотекари», -медработники», -педагоги», -компьютерщики»(!) - Кто больше? Going, Going, Gone! Следующий к зубному! Помилуйте! стихи (и необязательно хорошие) пишут поэты (необязательно хорошие). Надо ли принижать звание поэта, хотя бы и невысокого пошиба, присобачивая к ним профессию, в которой они, возможно, звезд тоже не хватают? а хоть бы и хватали, что это меняет? Есть такой писатель - Куприн. Который «Поединок» написал. «А это у нас такая закуска. Под стук телеги. Ну, теперь подо что выпьем? Хочешь, под свет луны?» Непонятно? Тогда не буду объяснять!  
Они назойливо демонстрируют причастность, нет, не надо преувеличений, пусть будет  приверженность, к Бродскому и Довлатову, едва ли не включая их в свой круг. Правда, и Бродский и Довлатов, будучи эмигрантами поневоле, вовсе не суживали свое творчество эмигрантской тематикой, и уж, во всяком случае, не создавали исключительно для эмигрантов!
Организаторов эмигрантской литературы отличает благожелательно-снисходительное отношение к бардам. Говоря о лучшем из них, не написавшем, впрочем, ни единой собственной строки, замечу:

Он с голоса чужого
поет, чем Бог послал;
придется слушать снова,
пока оригинал
ему не вручит ноту
по гамбургскому счету!

Барды. Слово-то какое! Впрочем, доморощенные. Не касаясь, собственно, правомерности существования этого направления... И не надо об Окуджаве, Высоцком, Галиче и иже, каждый из которых перевесит всю их горланящую братию, не в обиду Гамбургу буде сказано. Все имеет право на существование, что проходит апробацию практикой. Их вклад? Не угодно ли:

Привяжут музыку к словам
Так, что им тесно станет там.
Просторней мысли? - льщусь надеждой:
Хотя бы смысл остался прежний!

Им эта крупная разменная монета нужна, скорее всего, для разжижения однообразия собственных поэтических сборищ и привлечения досужей публики (популярность - слабое их место). А чем ее можно еще подманить? Есть и у них достоинства? Безусловно! В семье не без этого, как говорится. Не буду голословно утверждать  никчемность их творений. И в морской воде можно сыскать золото, там растворено его немеряно. Тут - самое время упомянуть, что они никак не почивают на лаврах. Энтузиасты. Пишут. Издаются. Выступают. Интернет заполонили. Все бескорыстно. Напротив, финансовые тяготы несут на себе.
Пропагандируют литературные ценности, пусть почти исключительно в собственном лице. Предвижу их риторически-возмущенный глас: «Если бы не мы!?..» Впрочем, это они в пароксизме реакции на несправедливость. Формулу: «Побеждает организационно сильнейший» - никто не отменял. Конечно, слегка подумав, они предпочли бы более декларативное: «Если не мы, то кто!?» Так куда лучше, да и звучит победнее (в смысле - виктористее)! И вообще - свято место может и пустым оказаться, так ли много на него  других охотников? Место и время! Честь и хвала!
Проблема в другом - в неадекватном представлении их о себе и своей братии, неутомимость в организации бубенчиков личной славы и нескончаемом перечне своих званий и достижений! И в упоении по поводу собственных успехов ими сказано так много комплиментарного, что избавляет меня от необходимости тягаться с ними в этом искусстве. Этот перекос в пиаровщине столь перекрывает мой скромный, необъективный критический взгляд, что в общем балансе позитив в любом случае перевесит! куда ложке дегтя меряться с бочками сороковыми елея? Да здравствует Ее Величество Эмигрантская Литература! Виват!

II

Теперь о другом.
Искусство - насквозь психологично; какую теорию отражения ему не приписывай - никак жизнь не скопирует, ему это просто не под силу, не по средствам, да и незачем.  Перегрузить - так оно надорвется и в миг един перестанет быть таковым! Самое искусство идеально по сути своей! Если, конечно, не принимать  материал, с которым работает художник, за чистую монету. У каждого свой инструмент, а перед ним материал, сопротивление которого он и преодолевает этим инструментом. А что он создает? Не буду повторяться. Как это говаривал некий основоположник, сравнивая пчелу с плохим архитектором? А художник тем и отличается от плохой пчелы, тем что... да - всем! Поскребите у безымянной пчелы психологии?!
Писатель (я ведь говорю о писателе - от слова писать) пишет буквами, складывает их в слова и предложения, создавая рукописи-тексты. Вот оно! Рукопись материальна, она и горит при каждом удобном случае, будучи всего лишь грязной бумагой,  сравнительно с пряжей, которая, согласно тому же экономисту.
Впрочем, оставим ненужные споры. Отвлекаясь от физики и позитивизма к метафизике и идеальному, сиречь, от рукописи - к тексту и получим знаки, образы, смыслы. Именно в таком порядке.
Объясняю подробнее, как говорил незабвенный Мюнхгаузен.
Взяв какое событие, пусть самое что ни на есть ординарное, что многажды имело место быть и еще будет не реже. Стало быть, условно, упираемся в вечные сюжеты -

которых, говорят, числом четыре;
их включив в «протокол» на манер сатиры,
и адаптав под жизнь, что текстурой схожа,
с тем, что пишем - подальше куда положим!

Перефразирую памятный стих примерно таким образом, вставив сигнальное слово «протокол». От него и оттолкнусь в своих изысканиях. Итак, протоколиста в студию! Благополучно миную записное предупреждение Максудова, что все очень просто: что видишь, то и пиши, а чего не видишь, писать не следует. Как видит художник? - Чудесная игра, к которой нас еще Платон стремил через призыв: «Давайте жить играя!» Впрочем, как демократия не означает вседозволенности, так и любая игра ограничивается правилами; то же - игра творческая. Свои неписаные правила ставят пределы фантазии  художника, вернее, сковывают ее. Разорви он цепи одною лишь творческою силой воображения, произвольно прогнув под себя мир, не считаясь  с этими правилами, то и провалится почище и поглубже Дон-Гуана. Логика искусства - еще та штучка, посильнее «Фауста» Гете; она и удерживает от провалов тех, у кого в голове бодрствует автоцензор.
Протокол, как было выше заявлено. Некоторые, может, по наивности своей полагают, что протокол - это навроде того, что: «Осмотр производится в дневное время в пасмурную погоду, освещение естественное. Комната размером 5x3,5 метра, прямоугольная, окно одно, трехстворчатое, обращено на северо-запад». И все такое прочее. Но приведенный текст, столь пригодный для документирования вещдоков, оказывается бледнищей (бледной+нищей) копией жизни, отличающейся от той, как чертеж - от фотографии, фотография - от картины, а картина - от реального здания, грязного и пошарпаного... Писатель создает протокол особого рода, фиксирующий, соответственно, и иную реальность, или инобытие данной. Где она обретается? да все там же - в воображении автора, где он и ставит следственный эксперимент, в котором и действия персонажей в предлагаемых  обстоятельствах места, действия, времени, очные ставки между ними... словом, все, попавшее в поле его умозрения.      
Вкручивание следственного эксперимента в авторской голове происходит в сопряжении с тем, что было в реалитете. Простофиля Вильсон полагал: «Правда необычнее вымысла, потому что вымысел обязан держаться в рамках правдоподобия, а правда - нет. Потому, прежде всего нужны факты, а уж потом их можно перевирать!» Пользуясь этой методологической отмычкой, автор разбавляет-сгущает краски того, что было, тем, что выводится в воображении. И текст чрез сюжет-фабулу различается, пусть за ними терминологического единодушия и не гласится; для меня фабула - то, что с начала до конца догналось, а сюжет - это дело тонкое, по тому, как изложится, с конца ли, с начала ли, али даже с середки, как некоторые обжоры к пирожковой начинке рвутся из всех сухожилий... не без ума дело выделывается. И слаживается текст, то - римановски сходясь с реалиями, то - лобачевски расходясь, где - больше, где - меньше, а то и - никак, по Евклиду... То же и у авторов. Которые могут начать с конца, как Достоевский с Иваном Петровичем, униженно-оскорбленным князем Валковским, сынком его - недоумчатым блондинистым ничтожеством Алешею, а более всего - Наташею Ихменевой. А вот у Яна Пото́цкого в  «Рукописи, найденной в Сарагоссе» или  у Лермонтова во сне в полдневном жару в долине Дагестана сюжет матренизируют, да так, что сам черт концов не соберет! Кто во что горазд!
Скажу больше. В протоколе не только почем зря скривляется-спрямляется действительность. И это еще не все! Он может даже обратно повлиять на реальность, как это было в «Непрерывности Кортасаровых парков», в Хью Эвереттовских параллельных мирах, нашего Михаила Эпштейна - в «Девушке с красной книгой»... Для тех, кто не удовлетворен перечнем современных авторов, прибегну к вкладу русского классика. Полагают же, что тургеневские девушки вышли в свет только после романов Тургенева.
Творчества не требуется разве только в протоколе с места происшествия, взятого парадигмальным примером, от которого я отталкивался в своих измышлениях.   Там нет должно быть места субъективности ни изыскам слога, что называется - «Аркадий, друг, не говори красиво!» Напротив, требуется максимальная точность в деталях и, как нам неоднократно напоминают авторы детективов - «никакой психологии». Так что протокол протоколу рознь - это раз. И разница между ними - в поставленной задаче: отразить обстановку или выразить себя. Во-вторых, так называемый Эдипов эффект, которым Поппер обозначает влияние предсказания-пророчества («протокол») на самоё предсказанное событие, независимо от того, способствует ли оно его появлению или предотвращению...
Подведу предварительные итоги. Итак, в голове у писателя проводится следственный эксперимент с участием действующих лиц, а сам он, не теряя времени, протокол ведет, будучи одновременно секретарем своего дарования! Продолжу параллели. Читатели - понятые, все одно не понимают толком происходящего действа, а те, кто хоть что-то разобрали сквозь «магический кристалл», возвышаются до свидетелей, пусть порою и с невидимой миру приставкой «лже-» (напоминаю, они всего лишь свидетели следственного эксперимента, а все происходящее реально  исключительно в рамках протокола, остальное едва ли не за горизонтом событий)! С другой стороны, свидетельство неочевидца может много способствовать украшению протокола и, соответственно, обратным порядком - самого происшествия. Вспомним живописные Бендеровы детали к балагановским россказням о восстании на «Очакове», столь украсившие состав происшествия!!
Возвращаясь к собственно литературному процессу, не могу не сказать и о том, что не дело автора выводить свое место в нем или обосновывать свои стилевые особенности, тем более метод (в недавнем прошлом - социалистический реализм, в обязательном порядке навязываемый сверху, как страховой полис на автомобили) словом, все поле приложения творческих сил, отведенных ему Богом, природой, наследственностью, случаем или просто произвольным сцеплением всего перечисленного. «Каждое ведомство должно заниматься своим делом!» - полагал инфернальный булгаковский герой. Соответственно, дело писателя - творить; остальное за литературными агентами, которых я трактую несколько расширительно, чтобы не тратиться на их каталогизацию. Есть творец, перед которым жизнь, а между ними - где тончайшей интеллигентной прослойкой, а где грубым, как римский водопровод, покрытием - располагаются его представления о мире, людях, самом себе, да и еще неосязаемом облачно-бессознательном, куда незваным психологам лучше не соваться! И, взяв за основу инвариант события, каждый автор предложит собственные варианты идеальной его реконструкции, что и результирует в творчестве. Это и могло бы составить тему новой статья, но и теперешняя еще не опубликована. По крайней мере в тот момент времени, когда я пишу эти строки...

* * *

И захочется ли мне кроме этого, говорить о специфике эмигрантской литературы?  Да ни в жисть ногой! Не больше, чем о партийной организации и партийной литературе!