Он безымян, стоит в тени, похож на ржавый тир.
Кровавым псом во граде том рассвет упал на камни,
К земле прижался, а она куда страшнее псарни.
Сирены воют и свистят железные дожди,
Цветут пожары, во дворцах целуются вожди.
А Бог - лишь ладан и кутья, разбитые колени.
Не воздаю Ему хулу, но предаю забвенью.
Ветра гуляют по дворам, молясь или ропща,
И рты голодные могил пьют небо натощак -
В них засыпает человек, свечою серой тает,
И ненасытная земля своих детей глотает.
В пространстве, вроде бы родном, я истинно ничей.
Поёт мелодию обид судьбы виолончель.
И низок звук, и голос глух, но чтобы не скитаться
Хотел бы я не умереть, а вовсе не рождаться.
Спросила девочка меня, убитая в ночи,
Не открывая мёртвых глаз: "Скажи мне, не молчи,
Зачем так быстро, до зари погасли огоньки
И почему в живой траве погибли светляки?"
Негромко я ответил ей, не размыкая губ:
"Для жизни этот город-мир немилостив и груб,
И умирают светляки, наверно, потому,
Что остаются на земле не нужны никому".
Едва сказал и сам исчез, а город опалённый,
Забыв о нас, будил дома, траншеи, батальоны...
